аниме по манге Куроганэ Хироши
спасибо zanmetsu за находку *_*

@темы: bakumatsu

---

Недавно наткнулся на странное ретро-фото и решил разобраться, что же на нем изображено
Как оказалось, это был "кэсобуми-ури" (懸想文売り, торговец любовными письмами.



Что же такое кэсобуми и зачем ими торговать?
Если верить определению из японской википедии, словом "кэсобуми" назывались старомодные любовные послания с куртуазным признанием или посылом, сопровождаемые стихотворением-вака. Такие послания сворачивались в "узелок", в который заправляли веточку растения или цветок по сезону.
От этого поименования пошло и слов "кэсобуми-ури".







Однако эти "торговцы" продавали, конечно же, не готовые послания, которые следовало отправить предмету воздыхания. "Кэсобуми", которыми они торговали были стилизованными под старинные послания офуды, сулившие возможность найти достойную партию и заключить удачный брак.


Узнать торговца такими амулетами можно по высокой шапке татэ-эбоси, белой повязке, скрывающей лицо и по яркому наряду - изначально они были одеты во все красное. Кроме того, через плечо они перебрасывают длинную ветку, на которой висят танзаку и имитации любовных посланий.








Согласно словарю киго, в эпоху Гэнроку, с самого утра первого дня нового года и в течение дальнейших 15 дней, кэсобуми-ури бродили по столице и торговали своим необычным товаром. Однако уже в эпоху Эдо это явление стало архаизмом.
В настоящее время в киотском святилище Суга-дзиндзя (須賀神社 кэсобуми-ури, одетых по-старинному, можно встретить во время мацури на Сэцубун, а также в предшествующий празднику день.

@темы: мое бездарное, edo, kamigami

---

Тут пощу целым постом, потому что переводы почти все мои
За клин и тайп спасибо Amarth　♡
Перевод, клин и тайп додзинси "Happy Warm Days" - -Fushigi-　♡

Название: Анекдоты, слухи и зарисовки
Переводчик: oni-fukucho
Бета: WTF Нэт Старбек
Форма: перевод канона первичный. с Английского.
Оригинал: Romulus Hillsborough "Samurai tales: Courage, Fidelity, and Revenge in the Final Years of the Shogun"
Размер: 3039 слов, оригинал ~2500 слов
Персонажи: Такасуги Синсаку, Кацу Кайсю, Накамура Хандзиро, Кондо Исами и многие другие
Категория: джен
Рейтинг: от G до R
Предупреждения: осторожно, субъективная и спорная оценка событий и персоналий
Примечание: цикл исторических виньеток из дополнения к книге
Размещение: с разрешения переводчика
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Анекдоты, слухи и зарисовки"

Неуправляемый

К марту 1863 года негативная реакция на международные соглашения настолько ожесточилась, что Сёгуну собственной персоной пришлось совершить путешествие в Киото, где он пообещал Императору изгнать всех западных варваров к десятому дню следующего месяца. Этот первый за более чем два века визит Сёгуна в Киото стал яркой демонстрацией угасания способности Эдо держать всю страну под контролем. Что, в свою очередь, не могло не вселить мужество в лоялистов и противников режима клана Токугава по всей стране.

В Столице Императора лил проливной дождь, не жалевший сил, несмотря на шествие торжественной процессии. Сёгун ехал верхом, в полном военном облачении, а за ним двигался кортеж из самых высокопоставленных вассалов и самых могущественных даймё Японии. Вся эта процессия сопровождала Императора, восседавшего в своем паланкине среди эскорта придворных.
Кортеж медленно и горделиво двигался по Столице, направляясь к императорскому святилищу Камо, расположенному в центре города. Толпы зевак выстроились по пути движения процессии, чтобы не пропустить, быть может, единственную выпавшую на их век возможность хоть краем глаза посмотреть на Сёгуна из дома Токугава.
В этой самой толпе, неподалеку от моста Сандзё, стоял и Такасуги Синсаку, радикально настроенный лидер Тёсю, самый яростный противник режима Бакуфу и ксенофобии самурайских кланов. Такасуги славился своим неуправляемым нравом, и даже сейчас, под пронизывающим ливнем и перед доброй половиной придворных ему ничего не стоило во весь голос выкрикнуть древний, официозный титул Сёгуна: «Главнокомандующий войсками, усмиряющими варваров». Титул этот не звучал на публике почти две с половиной сотни лет, что пришлись на правление дома Токугава. И вот теперь Такасуги бросил Сёгуну вызов, прокричав его голосом, полным иронии и ярости, чтобы напомнить высокопоставленной особе о только что данном ксенофобском обещании. Если бы нечто подобное имело место где угодно, только ни у стен Императорского Дворца, охрана Сёгуна уже зарубила бы негодяя прямо на том месте, где он стоял. Однако Киото уже давно стал городом, куда стекались все противники дома Токугава, а Сёгун не был таким неуязвимым, как в былые времена.

Одним ненастным летним днем

Такэти Ханпэйту Люди Высокой Цели почитали по всей Японии как мастера меча, изысканного поэта, гениального ученого-конфуцианца, стоического воина и вообще считали его идеальным самураем. Будучи лидером радикально настроенной лоялистской партии хана Тоса, он даже снискал уважение при Дворе в Киото; а будучи гением по части организации политических убийств, он погружал в террор улицы все той же древней Столицы, тем самым бросая вызов авторитету и власти как даймё хана Тоса, так и сёгуна династии Токугава.

Одним ненастным летним днем Ханпэйта был дома со своей женой Томи. Воздух в доме набрался тяжести из-за высокой влажности, но Томи затворила фусума, чтобы не позволить дождю проникнуть внутрь. Ливень так яростно бил по соломенной крыше, что на горизонтальную балку, проходившую под потолком, пришлось повесить деревянное ведро, в которое собиралась просочившаяся дождевая вода.
Когда ливень стих, Томи попросила мужа снять с балки ведро, которое уже едва ли не до краев заполнилось. Ханпейта выбрался из-за стола, где он почитывал что-то из древнекитайской классики, и молча исполнил поручение. И вдруг тяжелое ведро выскользнуло из его рук – Ханпейта оказался вымокшим до нитки.
По-прежнему не произнося ни слова, без единого намека на эмоцию и сохраняя угрюмое выражение на своем бледном лице, Ханпейта просто стянул с себя тонкое хлопковое кимоно, не избавляясь при этом от фундоши. Вытерев лицо чистой тканью, которую подала ему жена, он преспокойно вернулся к себе за стол, оставаясь при этом только в нижнем белье.
Ведь стоическому воину негоже щеголять голым. Даже перед собственной женой.

Философ от сохи

То, что скромное происхождение графа Кацу всю его жизнь оказывало мощное влияние на его поступки, не подлежало сомнениям. То, что высокопоставленный сёгунатский чиновник регулярно принимал сторону мятежников, политических преступников и других врагов государства, – тоже было известным фактом. Далее последуют слова самого графа Кацу^[1], бывшего уполномоченного по делам флота времен Сёгуната и самого могущественного человека Эдо, позже ставшего министром Японского Флота и канцлером. Все эти цитаты прямо выражают неизменную симпатию Кацу Кайсю к изгоям строго регулируемого иерархическими нормами общества, унижавшего представителей низших классов и строго каравшего нонконформизм даже после краха феодальной системы.

«Политика не работает в одной только теории. Нужно тщательно и щепетильно исследовать сами феномены жизни и бытия человеческого, разбираться в том, как все устроено. Лучше уж вести беседу с необразованными и неграмотными, чем слушать неубедительные политические дискуссии. Неграмотные искренни и чисты душой, и им всегда будет доступно единственное зерно разумного в жизни».

«Когда Новая Правительственная армия наступала на замок Эдо, я о многом размышлял, пытаясь сплотить группу так называемых бакуто^[2]. Это мне действительно далось с трудом. Каждый день, после того, как я покидал место несения своей государственной службы, я вынужден был нанимать паланкин, чтобы поехать нанести визит лидерам этих самых бакуто. И, хотя это было той еще морокой, по правде говоря, все это было весьма себе весело».

«Я сказал им: «Мне бы хотелось довериться вам и попросить об одном одолжении. А, раз уж деньги не имеют над вами власти, как и авторитет Сёгуна, я пришел к вам лично».
«Вот как», - ответили они. - «Ежели мы можем сослужить вам какую-то службу, извольте обращаться в любое время».
Меня искренне поразило их великодушие».

«Причина, по которой во время анархии, воцарившейся после вступления Новой Правительственной армии в Эдо, было так немного случаев поджогов и мародерства – в том, что я заручился поддержкой так называемых бакуто.»

***
Граф Кацу был не из тех, кто воротит нос от других людей, какими бы они ни были.

«Как-то раз кто-то заметил, что я посещал бордель под названием «Дзигоку-я»^[3]. Когда князь Сандзё^[4] предупредил меня об этом, а я ему попросту ответил: «Хозяин заведения – мой старинный друг». Князь Сандзё был очень удивлен и сказал мне, что, в любом случае, негоже канцлеру захаживать в подобное место. Но я так и не понял, к чему было так беспокоиться. Ну и что, что заведение то – бордель, если для меня это всего-навсего заведение, которое принадлежит моему старому другу».

***
А вот еще факт: три преступника, вызвавшие у великого человека восторг и удивление, получили с его подачи помилование – уже после падения Сёгуната.

«Один из них занимался грабежами, пока занимал должность помощника смотрителя конюшен в Эдо. Он украл огромную сумму денег, спрятал их где-то в городе и сбежал. А через год вернулся и зажил на всю катушку. Когда деньги у него закончились, он украл еще немного и снова спрятал. Потом он скрылся где-то под Киото, а после – опять вернулся и зажил на те украденные деньги».

«Но ведь как лихо все провернул! Всем своим видом он показывал, что нет у него никаких денег, усердно трудился помощником смотрителя конюшен. Я был искреннее восхищен сочетанием его храброй дерзости и осмотрительности. Но что меня повергло еще в больший восторг, так это то, что он вдобавок к тому сумел сбежать из тюрьмы при свете дня, да еще и в синей одежде заключенного!»

«Второй тоже был вором. Хотя иной бы растерялся от страха на допросе, этот спокойно отвечал на каждый вопрос. И, когда все уже были уверенны, что ему предъявили ложные обвинения, а он уже было выдал заключительное слово в своем складном рассказе, он вдруг снял свое хаори^[5] и, самоуверенно рассевшись нога за ногу^[6], заявил: «Ну давайте уже, связывайте. Мне теперь незачем убегать. Может, судьба у меня такая – оказаться под арестом. Я сейчас во всем сознаюсь». Так он и поступил – просто признал свою вину».

«А потом, после Реставрации, я всем им даровал помилование, держа в уме, что, казнив пятьдесят или шестьдесят заключенных, я не покончу с грабителями раз и навсегда. Большинство помилованных не сдерживало слез радости, благодаря меня за спасение их жизней. Но только не этот человек. Когда я сказал ему, что он теперь свободен, все, что он ответил, было: «Что, правда?». Более того, у него при этом даже выражение лица не изменилось».

«Еще один заключенный оказался женщиной лет тридцати от роду. Мне хотелось поподробнее узнать о ее преступлениях, так что я попросил всех покинуть помещение и, с глазу на глаз с ней, начал проводить допрос.
Она начала свое признание с того, что заявила, что мне сейчас расскажет то, что никому еще не давала знать.
«Так много бабников пытались меня добиться – надо думать, их привлекала моя красота. Как-то раз я притворилась, что меня особенно влекло к одному из них – а у него было очень много денег. Ну, после того, как мы начали заниматься этим-самым, я схватила его за сами-знаете-что и сжала его так сильно, что мой воздыхатель тут же испустил дух. Я забрала его деньги, вышла из дома и, собственно, поминай как звали.
Когда врач осмотрел его тело, на нем не было ни единой раны. Так я убила пятерых мужчин».

«Ну что, слышали вы хоть раз о чем-то более дерзком?» - язвительно поинтересовался Кацу, а следом, помрачневшим голосом подвел итог своему пониманию бытия человеческого.
«Все они были такими, какими их создала природа. Если бы все они получили достойное образование, то стали бы силой, с которой нельзя было не посчитаться. Но, как ни жаль, все они были такого скромного происхождения, что не имели ни малейшего шанса как-то реализоваться в жизни.
И все же, быть может, этот мир прекрасен, потому что эти люди не имели еще и ни малейшей возможности совершить что-то действительно ужасное, но под неубедительным предлогом служения народу – или любым другим политическим мотивом. В любом случае, я ни одному из них и в подметки не гожусь».

___________________________
[1] - Все приведенные цитаты охватывают двухлетний период с 1897 по 1898 год. Кацу Кайсю умер в январе 1899, не дожив десяти дней до своего семидесятишестилетия. (прим. Автора)
[2] - Бакуто – предшественники современных якудза со всеми вытекающими последствиями. Считались воротилами игорного бизнеса, но к эпохе Бакумацу освоили и другие поля деятельности. Подозреваю, что Кацу имел в виду сотрудничество со знаменитым криминальным авторитетом Дзиротё из Симидзу. У Хиллсборо в оригинале было «so-called rogues» (прим. Переводчика)
[3] - У Хиллсборо написано «Hell House». Мы предпочли восстановить название в оригинале (прим. Переводчика)
[4] - Сандзё Санэтоми (1838-1891) был радикально настроенным лидером знати-кугэ во время «реставрации» императорской власти. После Реставрации Мэйдзи он стал важным политическим лидером в правительстве императора Мэйдзи: стал главным советником и глашатаем воли императора. (прим. Автора)
[5] - У Хиллсборо в оригинале «jacket» (Прим. Переводчика)
[6] - В формальной ситуации вроде полицейского допроса, протокол требовал, чтобы допрашиваемый сидел как подобает: подобрав ноги под себя, с ровной спиной, положив руки себе на колени. (прим. Автора)

Неописуемый ужас

В сентябре 1863 года даймё хана Тоса развернул карательные меры против мятежных самураев из собственного клана. Такэти Ханпэйта вместе со своими последователями по незаконной лоялистской партии из Тосы был арестован в призамковом городе Коти и помещен под стражу. Лоялисты из всех близлежащих к Тосе мест, сумевшие избежать той же участи, были в бешенстве. Под лозунгом «Не убивайте Такэти-сэнсея!» все эти люди написали петицию с требованием освободить их товарищей. В том же месяце двадцать три человека из их числа были окружены и схвачены представителями власти, а двумя днями спустя приведены на берег реки. Далее следует свидетельство очевидца «неописуемого ужаса», супруги одного из товарищей тех двадцати трех.

Когда они собрались обезглавить двадцать три человека на берегу реки Нахаригава, они пришли к нам и попросили, чтобы мой муж был свидетелем казни. Он в то время был нездоров, так что выполнить свой долг был не в состоянии. Тогда я пошла вместо него. Когда я оказалась на берегу реки, я увидела тех двадцать трех, коленопреклоненных на соломенных подстилках, сидящих в ряд. Перед ними была выкопана траншея где-то в два метра глубиной и в два шириной.^[1]
Они начали обезглавливать каждого из тех людей, одного за другим. Когда голова слетала с плеч, тело словно пыталось подняться на ноги. Но палачи толкали покойников ногой со спины, чтобы те падали прямиком в траншею.
Мне не позволяли покинуть место казни, пока все двадцать три человека не были обезглавлены. Это был неописуемый ужас, и я до сих пор не могу сдержать слез, когда все это вспоминаю.

___________________________
[1] - В оригинале у Хиллсборо «six feet wide and six feet deep». Для удобства приводим в метрах (прим. Переводчика )

Печально известный подхалим

Поговаривают, что за нарушение «железного» устава ополчения было убито больше членов Синсэнгуми, чем погибло в бою. Количество жертв устава неизвестно. Из двадцати двух наиболее известных офицеров ополчения, шестеро были убиты собственными подчиненными, троим было приказано совершить сэппуку за нарушение устава, двое были казнены, и лишь трое пережили Реставрацию. Один из этих счастливчиков воздвиг каменный монумент в память о погибших товарищах. Среди выгравированных на этом монументе имен шестидесяти пяти человек, многие из которых были жертвами устава, затесался и один печально известный подхалим.

Капитан пятого отряда Синсэнгуми, Такэда Канрюсай, был печально известным подхалимом. Он постоянно льстил командирам ополчения, Кондо Исами и Хиджикате Тошизо. А взяли его в ополчение не за мастерство владения мечом, а за обширные познания в сфере старинной и проверенной опытом японской школы военной тактики. Такэда должен был вбивать эти знания в голову всему ополчению, так что его позиция, наравне со славой подхалима, аукнулась ему волной ярости среди мечников, которые исполняли куда как более опасную работу. Такэда наслаждался своей славой и особым положением, и во время, свободное от лести вышестоящим, он начинал хвастаться перед равными по положению о том, как много у него умений и достижений.
Когда Сёгунат начал переустройство армии по западному образцу под руководством французов, Синсэнгуми получили современные винтовки и приказ зубрить европейское искусство тактики и ведения боя. И тут-то оказалось, что Такэду не только недолюбливали равные по званию, но и командиры больше не уважали. Почувствовав себя в приниженном положении, Такэда начал тайно захаживать в представительство хана Сацума в городке Фушими, что к югу от Киото. Когда до Кондо и Хиджикаты дошли вести, что Такэда выбалтывает конфиденциальную информацию Сацуме, командование ополчения тут же приняло меры.
Как-то раз, сентябрьским вечером 1866 года, Кондо-кёкучо устроил для Такэды небольшую «прощальную попойку», на которой присутствовал весь командный состав.
Когда вся компания собралась в назначенной по этому случаю комнате для проведения банкетов и полилось сакэ, Кондо вдруг обратился к Такэде и с натянутой улыбкой сказал: «Я слышал, вы собираетесь покинуть Синсэнгуми и устроиться на службу в хан Сацума».
Кондо не нужно было повторять, что, согласно уставу, выход из ополчения по любой причине карается смертью.
«Я просто подумывал, не поступить ли на службу в хан Сацума, чтобы выведать там какую-нибудь полезную информацию», - соврал Такэда, и его голос дрогнул от страха.
«Только вот я еще не принял решения, поступить так, или не стоит».
«Стать шпионом?» - прогремел Кондо, хлопая в ладоши. - «Прекрасный план! Вам стоит отправиться в представительство Сацумы этой ночью».
«Но…»
«Синохара и Сайто», - вызвал Кондо двух офицеров. - «Мне бы хотелось, чтобы вы проводили его в представительство Сацумы в Фушими».
Такеду бросило в дрожь. Хотя с Синохарой он был в дружбе, с Сайто ему никогда не удавалось поладить. Более того, этот самый Сайто, уже успевший напиться тем вечером, славился буйным поведением в подпитом состоянии и мог обнажить меч уже после пары чарок. Такэда предпринял попытку отказаться от предложения Кондо, настаивая на том, что лучше бы ему отправиться в путь в одиночку.
«Ничего подобного», – иронично ответил Кондо. - «С сопровождающими вы будете в безопасности».
Словно сдавшись на волю своей судьбы, Такэда вскоре выдвинулся в путь в сопровождении двоих человек. Двигались они, выстроившись один за другим, по прямой и широкой дороге на Фушими. Первым шел Такэда, за ним ни на шаг не отставал Сайто. Замыкал строй Синохара. Где-то после восьми часов вечера они достигли моста, одиноко видневшегося в темноте. Чувствовал ли Такэда, что смерть идет за ним по пятам, или присутствие Синохары вселило в него спокойствие в последние мгновения жизни, этого мы уже никогда не узнаем.
Но вдруг Сайто резко обнажил свой меч, и голову Такэды заполнил металлический звон полированной стали. Не успел он и схватиться за собственное оружие, как его спина оказалась рассечена от правого плеча до левого бедра.
Сайто склонился над окровавленным телом и снял с его пояса оба меча.
«Как бы он ни хвалился об обратном», - бросил он Синохаре, - «а убить Такэду было чертовски легко».
Сайто поднялся и смахнул пыль с мечей покойного: ножны были ей густо покрыты.
«Пойдем», - позвал он Синохару, и, даже не оборачиваясь, оба скрылись в ночи, тем же путем вернувшись, откуда пришли.

Решительные меры

Сацумские самураи славились своей храбростью, яростным боевым духом и твердой решимостью умереть. Стиль владения мечом, господствовавший в хане Сацума^[1] , проповедовал, что мечник никогда не должен полагаться только лишь на собственный меч. Если мечник каким-то образом лишался своего оружия, ему следовало «размозжить голову врага кулаком». Один знаменитый мастер меча из этого клана ставил особый акцент на том, что врага необходимо убить первым же выпадом. «Если же враг отобьет ваш первый выпад», - наставлял он, - «вам следует броситься на врага и принять смерть».
В знаменитой резне в гостинице Терада-я в Фушими у одного сацумца лезвие меча отломилось по самую цубу. Видя в этом свою неминуемую гибель, он отбросил на пол свое испорченное оружие и бросился на своего противника, приперев его к стенке. «Проткни мечом нас обоих», - повелел он своему товарищу, который тут же пригвоздил к стене и сацумца, и его врага.
Среди опаснейших мечников Сацумы был некий Накамура Хандзиро, известный также как «Хитокири Хандзиро»^[2] . Поговаривали, что он мог «трижды вынуть меч из ножен и отправить его обратно за то время, что капля дождевой воды, упавшая с крыши, летела до земли».

К сентябрю 1867 года, когда до отречения последнего Сёгуна оставался всего месяц, Накамура Хандзиро, рьяный последователь Сайго Китиноскэ, начал подозревать, что общепризнанному знатоку военного дела Акамацу Косабуро нельзя больше доверять. Сацумцы с Сайго во главе тайно планировали сокрушить клан Токугава военной мощью. Акамацу был видным сторонником объединения правительства Сёгуната с императорским Двором, и это шло вразрез с мнением сацумцев. Тем не менее, Акамацу, самурай из хана Уэда, служил в столичном представительстве хана Сацума приглашенным инструктором по артиллерийскому искусству. Даймё хана Уэда был потомственным вассалом дома Токугава. Когда Акамацу внезапно получил приказ о возвращении в родной хан, Накамура обеспокоился, что ученый муж может выдать жизненно важную информацию о планах сацумцев. Когда было проведено расследование деятельности Акамацу, возникло подозрение, что он был шпионом дома Токугава. И вот тогда-то Хитокири Хандзиро, не то по собственному желанию, не то по просьбе вышестоящих, решился на крайние меры.
Однажды днем, прогуливаясь с другими самураями из хана Сацума на юго-востоке Киото, Накамура увидел, что им навстречу идет Акамацу. Хотя Акамацу носил с собой пистолет, он не ожидал от сацумцев никакого злого умысла. В их киотском представительстве к нему всегда относились с невероятным почтением, а сам Накамура был в числе его учеников.
Когда Акамацу уже было разминулся с ними, Накамура выхватил свой меч. Ученый муж вынул пистолет – но это не помогло. Не успел он сделать и выстрела, как его тело оказалось рассечено слева направо от плеча через всю грудную клетку. А пока Акамацу падал на землю, товарищ Накамуры нанес ему удар мечом со спины. Убийцы хотели снять голову Акамацу, но в страхе, что они будут раскрыты (все происходило при свете дня!), они отступили, так и не захватив с собой страшный трофей.


________________________________
[1] - Вероятно, имеется в виду Дзигэн-рю (прим. Переводчика)
[2] - У Хиллсборо там «The Butcher», поэтому приводим более знакомое всем прозвище (прим. Переводчика)

Название: Демонический командир Шинсенгуми
Переводчик: oni-fukucho
Бета и редактура: -Fushigi-
Форма: вторичный перевод субтитров с английского, первичная сверка с японской аудиодорожкой
Канон: исторический
Рейтинг: PG-13
Размер: 1,70 ГБ, 114 минут
Примечание 1: перевод на английский взят отсюда
Примечание 2:

Как смотреть с сабами?

Чтобы посмотреть фильм, перетащите выделенные вместе иконки обоих файлов (субтитров и фильма) в окно программы, воспроизводящей видео
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Демонический командир Шинсенгуми"

Название: Дни счастья и теплоты
Перевод: -Fushigi-
Эдитор: -Fushigi-
Оригинал: автор: みなと屋 , Happy Warm Days
Форма: первичный перевод додзинси с японского
Персонажи: Кондо Исами, Хиджиката Тошизо и другие
Категория: джен, слэш
Количество страниц: 13
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Флафф, UST
Краткое содержание: Напился - веди себя достойно
Размещение: с разрешения работавших над переводом и оформлением
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Дни счастья и теплоты"

Название: Плещущий багрянец
Перевод: oni-fukucho
Бета и редактура: -Fushigi-
Эдитор: Amarth
Оригинал: Канно Ая, Синсэнгуми на севере
Форма: Первичный перевод манги с японского.
Персонажи: Сома Казуэ и другие
Категория: джен, гет
Количество страниц: 61
Рейтинг: R – NC-21
Предупреждения: осторожно, психическое расстройство и сэппуку
Краткое содержание: По неизвестным до сих пор причинам Сома Казуэ покончил с собой, хотя после долгой ссылки был реабилитирован. Так что же все-таки произошло с ним?
Примечание: Вторая новелла из данного томика манги. Один из вариантов перевода названия - "Выцветающий алый", но этот вариант, хоть и близок лексически, оказывается недостаточно образным
Размещение: с разрешения работавших над переводом и оформлением
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Плещущий багрянец"

Название: Неловкая ситуация
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: Amarth
Оригинал: 黒田の姉妄想 その他らくがき, автор フグ, разрешение на перевод получено
Форма: Первичный перевод мини-додзинси с японского
Персонажи: Эномото Такэаки, Курода Киётака, старшая сестра Куроды
Категория: джен
Количество страниц: 2
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: авторский фанон, легкий преслэш
Краткое содержание: Курода фангерлит на Эномото, и его очаровательная сестра не может не постебаться
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Неловкая ситуация"

Название: Рёма и Миёси-кун
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: Amarth
Оригинал: <創作>竜馬と三吉君, автор S介 запрос на разрешение отправлен
Форма: Первичный перевод мини-додзинси с японского
Персонажи: Сакамото Рёма, Миёси Синдзо
Категория: джен
Количество страниц: 6
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Судьба и смерть подстерегают в толпе...
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Рёма и Миёси-кун"

Название: Хиджиката-гуми
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: пост с твиттера きはな, запрос на разрешение отправлен
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Хиджиката Тошизо, Идзуми-но ками Канэсада, Хорикава Кунихиро
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: rпо канону Touken Ranbu
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Хиджиката-гуми"

Название: Пунктуальный Сайго
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: Vol.023　のんびり西郷どん
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Сайго Такамори, Цун, Окубо Тосимити
Категория: джен
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Пунктуальный Сайго"

Название: Арбузный вор
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: Vol.026　スイカどろぼう!?
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Окита Содзи, Яманами Кэйскэ и другие
Категория: джен
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Арбузный вор"

Название: Весенний стиль
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: Vol.070　春のおしゃれ
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Накамура Хандзиро, Сайго Такамори, Курода Киётака
Категория: джен
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Весенний стиль"

Название: Быть как все
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: わんこものがたり by 柏樹, запрос на разрешение отправлен
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Хиджиката Тошизо, Сайто Хаджиме
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: по авторскому фанону Сайто и Окита - что-то вроде инугами
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Быть как все"

Название: Взросление
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: わんこものがたり by 柏樹, запрос на разрешение отправлен
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Хиджиката Тошизо, Сайто Хаджиме
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: по авторскому фанону Сайто и Окита - что-то вроде инугами
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Взросление"

Название: Импринтинг
Перевод: oni-fukucho
Эдитор: oni-fukucho
Оригинал: わんこものがたり by 柏樹, запрос на разрешение отправлен
Форма: Первичный перевод стрипа с японского
Персонажи: Хиджиката Тошизо|Сайто Хаджиме, Окита Содзи
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: по авторскому фанону Сайто и Окита - что-то вроде инугами
Для голосования: #. WTF Bakumatsu 2016 - "Импринтинг"

@темы: bakumatsu, мое бездарное

---

Дзисэи эпохи Бакумацу (для WTF Bakumatsu 2016)

История жанра дзисэй насчитывает много веков. Предположительно, изначально такие прощальные стихи слагали непосредственно перед смертью: во время серьезной болезни, в ожидании казни или перед самоубийством. Традиция писать предсмертные стихотворения пришла в Японию из Китая, однако стихотворения, схожие с японскими дзисэями, слагали и в Корее в эпоху Чосон.
Писались дзисэи и в форме японских танка и хокку, и в форме канси - стихов "в китайском стиле". И все же, чаще всего авторы дзисэев выбирали именно форму хокку, стараясь воплотить в ней и быстротечность последнего мгновения жизни, и переполняющие их в этот миг чувства.
Чтобы понять этот жанр японской поэзии, следует обратиться к самому концепту понимания смерти у японцев. Если для европейца она ассоциируется с потусторонним созданием, забирающим души людей в конце их жизненного пути, то для японцев это просто сам факт окончания жизни. Именно поэтому в японском языке существуют особые слова, обозначающие различные виды смерти, в зависимости от того, каким образом завершилась жизнь человека. Например, смерть в бою (戦死, "сэнси"), смерть от болезни (病死, "бё:си"), смерть от гнева или негодования (憤死, "фунси"), смерть в одиночестве (孤独死, "кодокуси"), трагическая и насильственная смерть (惨死, "дзанси"), самоубийство влюбленных (情死, "дзё:си"), смерть от старости (老死, "ро:си"), смерть в безумии (狂死, "кё:си"), смерть во время соития (腹上死, "фукудзё:си"), смерть на чужбине (客死, "какуси") и другие.
Дзисэи, таким образом, наилучшим образом воплощают эту самую идею о разнообразии смерти, о легком ее принятии. Сложение предсмертного стихотворения и попытки отразить в нем природу жизни, неизбежность смерти, мимолетность бытия - феномен уникальный для восточноазиатской культуры. Именно буддизм привнес в дзисэи понимание бесполезности и никчемности мирских желаний, самого существования человека. Часто дзисэи впитывают и чувство "вечного одиночества", лежащее в сердце дзэнского учения, и жажду просветления, и попытку постичь себя и бытие всего сущего.
Традиционно дзисэи писались естественно и изящно, без прямого упоминания факта смерти. В сочетании с табуированием темы смерти в синтоизме и буддизме, это оказывается вполне обоснованно. Чаще всего дзисэи были эмоционально нейтральными, глубоко метафоричными. Конкретное упоминание смерти заменялось в них аллегорическими образами хрупких цветов, осени, заката солнца.
С древних времен в Японии было принято, чтобы культурный и образованный человек слагал на смертном ложе предсмертное стихотворение. Самый ранний из дошедших до нас дзисэев принадлежит перу принца Оцу, сына императора Тэмму и признанного поэта, который в 686 году был вынужден покончить с собой в связи с предъявленными ему обвинениями в организации мятежа. Традиция эта поддерживается и поныне.
Интересно, что часто дзисэи писались не прямо перед естественной смертью (например, во время болезни) или совершением сэппуку, но и после обретения духовной зрелости - в качестве отклика на некий переломный момент в жизни автора или на некое впечатление. Кроме того, часто дзисэев у одного человека было несколько, иногда даже в разной форме. Например, принц Оцу написал сразу и стихотворение в японском, и стихотворение в китайском стиле, а знаменитый чайный мастер Сэн-но Рикю сложил канси и кё:ка ("простецкое/вульгарное" стихотворение-танка).
Сложение дзисэя негласно говорило о том, что автор его - человек образованный и культурный. Поэтому дзисэи слагали представители самурайского класса, аристократы, буддийские монахи. Стоит отметить, что для самураев выражение собственной решимости умереть в виде изысканного стихотворения и вовсе было отдельной статьей социального церемониала. Так, например, дзисэи сложили писатель Мисима Юкио и командующий японскими войсками в битве при Иводзиме генерал Курибаяси Тадамити. Оба - признавая свою готовность принять смерть с честью и со спокойствием на душе.


Определившись с тем, что же такое дзисэи и о чем их следовало писать, попробуем рассмотреть, в чем же была особенность предсмертных стихотворений исторических деятелей эпохи Бакумацу. Мы не беремся утверждать, что предоставляем вашему вниманию универсальную и стопроцентно истинную трактовку, однако, мы попытались разобраться, насколько "личной" оказалась привязка визуальных и аллегорических образов к персоне самого автора в дзисэях эпохи Бакумацу.

❦ Каваками Гэнсай ❦


Этот прославленный хитокири оставил потомкам целых три дзисэя.

「君が為め死ぬる骸に草むさば赤き心の花や咲くらん」
kimi ga tame shinuru mukuro ni kusa musaba akaki kokoro no hana ya sakuran

「たとひ身は　夷の国に　朽ちぬとも　わが美よしのの　花は忘れじ」
tatohi mi wa ebisu no kuni ni kuchunu tomo waga miyoshino no hana wa wasureji

「火もて焼き　水もて消せど　変わらぬは　 我敷島の 大和魂」
hi mote yaki mizu mote kesedo kawaranu wa waga shikishima no yamatodamashi

Что за образный ряд строит он в них? Во-первых, нужно заметить, что все три стихотворения носят политическую окраску, созвучную взглядам Каваками. Первое, например, можно перевести вот так: "Ежели ради тебя умру, и кости мои порастут травой, то, верно, лишь сердце мое алыми цветами расцветет". Во втором классический образ хрупкого цветка повторяется, но уже с привязкой к горьким сокрушениям автора. В третьем стихотворении Каваками как будто отвечает на собственное предположение: нет, ни за что и никогда не изменится истинный японский дух.
Драматический образ, воплощенный в этом дзисэе, несомненно, имеет аллюзивную связь со стихотворением из антологии "Манъёсю" за авторством Отомо-но Якамоти. Позже, кстати, это древнее стихотворение "переродилось" в военную песню "Уми юкаба" (дословный перевод ее названия - "Если я отправлюсь за море"). А звучит оно вот так:

"Если я отправлюсь за море, то тело мое поглотят волны.
Если я отправлюсь в горы, то кости мои порастут травой.
Но если умру я за Императора, то ни о чем не стану жалеть."

Три стихотворения Каваками проникнуты духом национализма и приверженности традиционной культуре. Во-первых, написаны они в изысканной форме танка, а танка всегда носили оттенок элитарности и интеллектуальности. Во-вторых, в дзисэе первом и втором присутствует связующий их образ цветка, ассоциирующегося с самим автором. Каваками как бы признает бренность своей жизни, ее краткость, но отмечает, что его яростно пылающая душа не угаснет так легко. Его мысли, его чувства, его "японский дух" - все это должно перейти его последователям и товарищам, сохраниться в самом сердце его Родины, ради которой он, конечно же, и принял свою смерть.
Примерно так нам видится трактовка этого цикла дзисэев, которые, в общем-то, можно объединить в единое целое, поскольку их связывает один образный ряд и одна четко преподнесенная читателю мысль.
Еще один интересный момент - это обращение, звучащее во многих аналогичных дзисэях. Это самое "ты" ни в коем случае не следует воспринимать как личную отсылку к какому-то близкому автору человеку. Как правило, это негласное обращение вассала к господину, подданного страны - к Императору. Таким образом автор дзисэя как бы подчеркивает, что жизнь свою он положил на верное служение, следуя своему вассальному долгу.

❦ Сакума Сёдзан ❦


Убитый Каваками ученый и просветитель тоже в свое время сложил дзисэй.

「時にあはば散るもめでたし山桜 めづるは花の盛りのみかは」
toki no ahaba chiru mo medetashi yamazakura mezuru wa hana no mori nomi ka wa

Мысль, которую Сакума пытался донести в этом дзисэе, сводится примерно к такому утверждению: "Пусть горные вишни цветут мало и, когда приходит срок, они облетают, даже в этом есть своя красота."
Здесь мы снова видим классический образ, связанный с признанием быстротечности жизни, - это образ цветов вишни, связанный с представлениями о непрочности этого мира, навеянными буддизмом. Срок цветения быстротечен, несмотря на непревзойденное великолепие цветов. Однако Сакума утверждает и то, что жизнь ценна, даже если она коротка, даже если в ней мало свершений и ценных деяний.
Интересно, что этот дзисэй оказался почти пророческим: убили ученого посреди бела дня, одним точным ударом. На сожаления у Сакумы попросту не нашлось бы времени.

❦ Ёсида Сёин ❦


｢身はたとひ　武蔵の野辺に 朽ちぬとも　留置まし　大和魂｣
mi wa tatohi musashi no nobe ni kuchinu tomo tomeokamashi yamato damashii

Сначала рассмотрим более растиражированный дзисэй Ёсиды, сложенный им в тюрьме Дэнматё. Этот дзисэй - один из примеров классических и каноничных предсмертных стихотворений, сложенных с оглядкой на древнекитайские и более ранние японские образцы. Признавая себя истинным патриотом и служителем Родине, Ёсида написал: "Ежели жизнь моя оборвется на полях Мусасино, продолжит жить мой японский дух".
Образ полей Мусасино - распространенный образ в японской литературе, традиционно связанный с красотой нетронутой деревенской природы. Поля эти тянутся с запада на северо-запад от Токио и являются частью равнины Канто. Образ полей Мусасино широко представлен в поэзии эпохи Хэйан (см. «Исэ-моногатари»), в текстах пьес для театра Но и даже в относительно современной японской литературе (роман Доппо Куникады «Поля Мусасино», 1898).
Таким образом, Ёсида как бы отмечает, что умирает на родной земле, оставляя свой дух и решительность дорогой его сердцу стране.

Но есть у него и еще одно предсмертное стихотворение, более "камерное".

｢親思ふこころにまさる親ごころけふの音づれ何ときくらん｣
oya omofu kokoro ni masaru oyagokoro kefu no otozure nan to kikuran

Это стихотворение поистине уже личное, без напускных метафор и громких лозунгов. Средоточие истинных чувств и переживаний человека, готового спокойно принять собственную смерть, но сострадающего своим близким. Так могло бы показаться на первый взгляд, посудите сами:
"Родительская любовь всегда превосходит ту любовь, что дети испытывают к своим родителям. Знать бы, как они воспримут сегодняшнюю весть?"

Однако иначе будет видеться трактовка данного стихотворения, если выискать его конфуцианский подтекст. Подчеркивая собственную сыновнюю почтительность, Ёсида оставляет потомкам два дзисэя, в очередной раз пытаясь подать своим ученикам достойный пример. В первом приведенном нами дзисэе он утверждает свою гражданскую позицию, во втором - уже свои философские воззрения. Иными словами, в своих прощальных стихах Ёсида как бы пытался показать, что жил он ради своей Родины, а превыше всего чтил своих родителей.

❦ Ёсида Тосимаро ❦


Поскольку интерес представляют необычные образы, рассмотрим вот этот занятный дзисэй Ёсиды Тосимаро, одного из учеников Ёсиды Сёина.

「結びても　また結びても　黒髪の乱れ　そめにし世を　いかにせん」
musubitemo mata musubitemo kurokami no midare somenishi yo wo ikanisen

Чем он интересен? Приемом параллелизма, нередким в японской поэзии, и метким, горьким замечанием автора, глубоко связанным с его политическими взглядами. Ёсида сравнивает перемены в мире с прической, которую раз за разом меняют, но крайне неаккуратно. По его мнению, чем больше перемен - тем "растрепаннее" становится и жизнь в стране.
Согласно современной японской трактовке данного стихотворения, в наши дни оно звучало бы вот так: "Если часто менять причёску, волосы спутаются; так и дела мирские. И что теперь предпринять?"
Пожалуй, с Ёсидой нельзя не согласиться. Ведь опрометчивые попытки резко и необдуманно менять порядки в стране, пребывавшей в долгом социально-политическом застое, ничем хорошим не закончатся.

❦ Такасуги Синсаку ❦


Еще один автор оригинального дзисэя - Такасуги. Он не был бы собой, если бы не оставил потомкам предсмертное стихотворение, в котором нет ни слова о смерти, ни единого красочного образа, связанного с быстротечностью и тоскливостью бытия человеческого. Напротив, Такасуги создал подобие лозунга или даже утверждения жизненного кредо.

「おもしろき　こともなき世を　おもしろく」
omoshiroki koto mo naki yo wo omoshiroku

"Этот мир, в котором нет ничего интересного, я сделаю интересным!"

Особенно забавно это заявление звучит, когда читается оно вместе с полушутливым поэтическим ответом на него, которое написала небезызвестная поэтессе и дама-патриот Номура Бото-ни. А ответила она: "Так живи же так, как велит тебе твое сердце". Звучит как доброе материнское подшучивание в духе "чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось плакало".

❦ Такэти Ханпэйта ❦


「ふたたひと　返らぬ歳を　はかなくも　今は惜しまぬ　身となりにけり」
futata hito kaeranu toshi wo hakanaku mo ima wa oshimanu mi to nari ni keri

Это стихотворение тоже несет в себе вполне классическое воплощение самурайской решимости принять смерть легко и без страха. В переложении на современный язык значение дзисэя Такэти могло бы свестись к фразе: "И пусть ушедших не вернуть, а годы моей жизни мимолетно прошли, я готов умереть, ни о чем не сожалея."
Так, без всяких витиеватых метафор и иносказаний, Такэти попытался показать, что даже в ожидании казни он не потерял самообладания.
Интересно, что в такого рода стихотворениях слово "смерть" часто опускается: примеров тому, чтобы оно прямым текстом присутствовало в дзисэе, не так много. Вместо этого употреблялись устойчивые фразеологизмы вроде "пусть кости мои травой порастут", "пусть тело мое истлеет". Однако даже в них слова, коннотативно связанные с понятием смерти, подбираются из числа максимально нейтральных. Так, в уже упомянутых выше дзисэях Ёсиды Сёина, Каваками Гэнсая и Такэти Ханпэйты мы видим слово "身" ("mi" - разброс значений широк: тело, душа, ум, силы, жизнь, положение, мясо и.т.д).

❦ Сакамото Рёма ❦


Хотя считается, что Сакамото Рёма не оставил после себя настоящего дзисэя, сложенного по всем правилам и с целью сделать его выражением своей последней воли и решимости, есть стихотворение, которое часто фигурирует как "предсмертное стихотворение" Рёмы.
Оно звучит скорее как афоризм, что оказывается вполне в характере самого Рёмы:

「世の中の　人は何とも云はばいへ　わがなすことは　われのみぞ知る」
yo no naka no hito wa nantomo un wa bai e waga nasu koto wa ware nomizo shiru

В переложении на современный язык оно звучит так: "Если во всем мире у кого из людей и спрашивать, что же мне делать, то только я сам и буду знать ответ на этот вопрос".
Судя по всему, в этом стихотворении Рёма пытался оправдать собственные действия тем, что никто не давал ему советы относительно того, какой путь ему избирать и что делать по жизни. Иными словами, так он открыто заявлял, что только он сам несет ответственности за свои дела и решения.

❦ Окада Идзо ❦

Дзисэй Хитокири Идзо - еще один пример каноничного и простого подхода к составлению предсмертного стихотворения. Но, хоть его дзисэй и построен по классической схеме, существующей еще с древних времен "Манъёсю", в нем чувствуется и особая красота.

「君が為め　尽くす心は　水の泡　消えにし後は　澄みわたる空」
kimi ga tame tsukusu kokoro wa mizu no awa kienishi ato wa sumiwataru sora

"Ради тебя душу свою истощил. Но, после того, как исчезну, как пена на волнах, небо станет чистым и ясным"

Аллюзия читается ясно и открыто, но интересен финал стихотворения: Идзо не повторяет хэйанский образец, а красиво переиначивает его, перенося дословное выражение отсутствия сожалений в поэтический образ неба, проясняющегося после сгубившей чью-то жизнь бури.

❦ Дзинбо Сюри ❦

「帰りこん　時ぞと母の　待ちしころ　はかなきたより　聞くべかりけり」
kaerikon toki zoto haha no mochishi koro hakanaki tayori kiku bekari keri

Трагически принявший на себя вину своего господина каро (главный советник) хана Аидзу сложил достаточно трогательное стихотворение с оглядкой на конфуцианское восприятие сыновнего долга.

"Когда случится так, что я больше не вернусь домой, как матушка, ждущая меня, ту горькую весть примет? "

Этот дзисэй - прекрасный пример тому, как личные переживания, которые так отягощают процесс умирания, воплощаются в предсмертных стихах, не покрывая голову автора позором. В образных строках звучит горькое сожаление о том, что автор не сможет исполнить свой сыновний долг.

❦ Такэда Канрюсай ❦

「咲く梅の花は　　はかなく散るとても　香りは君が袖にうつらん」
saku ume no hana wa hakanaku chiru totemo kaori wa kimi ga sode ni utsuran

Образ цветущей вишни или сливы часто встречается как в дзисэях, так и в других жанрах поэзии, в связке с понятием эфемерности и быстротечности. Часто к нему добавляется и параллельный образ цветочного аромата, остающегося, даже если деревья уже облетели. Этот потрясающе красивый образ читается следующим образом: пусть бытие смертных созданий кратко, память о них может жить дольше, чем их бренное тело.



Такэда хотел слыть человеком утонченным и хорошо образованным, поэтому и образное наполнение его предсмертного стихотворения сродни элегической красоте хэйанских танка:
"Расцветших слив цветы стремительно облетят, но их аромат сохрани в своем рукаве"

Например, вот так воплощается тот же образ пышного цветения, увядания и оставшегося после аромата с понятием воспоминаний в танке одного из величайших поэтов эпохи Хэйан, Аривары-но Нарихиры:

"Как будто аромат душистой сливы
Мне сохранили эти рукава,
Лишь аромат...
Но не вернется та,
Кого люблю, о ком тоскую..."

❦ Киёкава Хатиро ❦


「さきがけて　又さきがけん　死出の山　迷いはせじ　皇の道」
sakigakete mata sakigaten shide no yama mayoi wa seji sumeragi no michi

Вот еще один пример глубоко патриотичного дзисэя, звучащего как манифест политических воззрений его автора.

"Первым ступив, так и не оказался в числе первых: дела мирские заставили заплутать на пути к горе Смерти, и не взошел я на нее вместе с Государем"

Здесь появляется не только традиционная попытка выразить собственное поклонение сюзерену, но и добавочный образ "горы смерти". В японском фольклоре образ горы часто связан с представлением о месте, где находится вход на тот свет. Так, например, гора Осорэ на территории нынешней префектуры Аомори часто ассоциируется с вратами ада. Кроме горы Осорэ в Японии есть еще три подобных достопримечательности.
Вообще, в Японии понятие горы часто связано со смертью: рукотворными горами были первые погребальные курганы японских Императоров, в горах бросали умирать лишние рты в бедных семьях, в горах искали мистические порталы в мир иной. Заимствованная из Китая фольклорная и религиозная связка гор со всем таинственным и непознанным и придала им сакральное значение.
С другой стороны, метафоричный образ конкретно в этом дзисэе связан еще и с тем, что "горой" Киёкава называет и собственный путь верноподданного, и собственный жизненный путь к смерти. Именно в этом ключе, как нам кажется, и нужно читать этот образ.

❦ Сэридзава Камо ❦

「雪霜に　色よく花の　咲きがけて　散りても後に　匂ふ梅が香」
yukishimo ni iroyoku hana no sakigakete chiritemo nochi ni niou ume ga ka

Казалось бы, и без того нет числа стихотворениям про снег и сливу, но это - особенное.
А особенное оно тем, что написано было, когда Сэридзава еще сидел в заключении за участие в восстании Тэнгу-то и ожидал собственной казни. Казнь так и не состоялась, зато дзисэй остался. И дзисэй этот - яркое свидетельство тому, что Сэридзава Камо определенно не был просто вечно пьяным быдлом. Ведь необразованный и безвкусный человек не смог бы сложить стихотворение по всем канонам да с оглядкой на хэйанскую поэзию:

"Даже в лютый мороз, посреди снегов яркие цветы распускаются. И после того, как облетают они, все равно остается благоухание сливовых цветов"

❦ Кондо Исами ❦


「孤軍たすけ絶えて俘囚となる　　
顧みて君恩を思えば涙さらに流る
一片の丹衷よく節に殉ず　
雎陽千古これ吾がともがしら
他になびき今日また何をか言わん　
義を取り生を捨つるは吾が尊ぶ所
快く受けん電光三尺の剣　
只まさに一死をもって君恩に報いん」
kogun tasuke taete fushuu to naru
kaerimite kunon o omoeba namida sara ni nagareru
ippen no tanchuu yoku setsu ni junzu
suiyou wa senko kore waga tomogara
hoka ni tabi kite kyou mata nani wo iwan
gi wo torisei wo tsutsuru wa ware ga tattobu tokoro
kokoroyoku uken denkou sanjaka no ken
tada masa ni isshi wo motte kunon no houin

Кондо Исами полностью разрушил бы свою славу страстного поклонника классических китайских романов, если бы он не написал вот такой любопытный дзисэй. На деле это масштабное стихотворное творение, причем написанное в модном в эпоху Бакумацу поэтическом жанре "сёки-но ута" (дословно - "песнь искренности"). Согласно канонам данного жанра, пришедшего в Японию из Китая, автору следовало наиболее откровенно и искренне выразить в стихах все свои самые сокровенные чувства или устремления.
Но не одной только формой данное, не побоимся сказать, монументальное стихотворение имеет связь с классической китайской культурой. Приведем перевод его первых двух строк:

"Отрезаны были пути для подмоги, и вот я попал в плен
Все оборачиваюсь, тоскливо вспоминая о милостях моего господина, и не могу сдержать слез."

Тут же вспоминается знаменитая "Песнь наложницы Ю", которую по легенде красавица Ю-мэйжень спела для своего господина, Сян Ю, потерпевшего сокрушительное поражение в битве при Гайся в 202 году до нашей эры. Ее господина одолели объединившиеся Лю Бан, Хан Син и Пэн Юэ. Вражеская ханьская армия начала петь песни царства Чу, откуда был родом Сян Ю, чтобы у полководца сложилось ложное впечатление , будто его Родина уже завоевана. Боевой дух его воинов пал, солдаты начали дезертировать. Тогда Сян Ю бросился пьянствовать и спел знаменитую "Песнь Гайся", чтобы выразить свою скорбь. Опечаленная Ю-мэйжень исполнила танец с мечом и ответную песню, чтобы поднять боевой дух господина. Убежденная, что любовь к ней отвлекает Сян Ю, спев свою песню, Ю-мэйжень перерезала себе горло мечом своего господина. В Гайся ее и погребли.
А звучит "Песнь наложницы Ю" вот так:

"Армия Хань взяла наши земли,
И нам в окружении слышатся чуские песни.
Дух моего господина сломлен
Так зачем же мне теперь жить?"

Конечно же, такие печальные песни слагали не только добродетельные дамы. Однако нас в связи с дзисэем Кондо интересует не только его литературная, а историческая подоплека.
Чжан Сунь был генералом времен династии Тан. Прославился он победами над мятежниками во время восстания Ан Си. Современники ругали его за жестокость, историки хвалили его за непревзойденную верность Императору.
В свой дзисэй Кондо вплетает аллюзию на то, как Чжан Сюнь был со всех сторон окружен войсками мятежного Ань Лушаня, будучи запертым в крепости. В оглядке на древнекитайского лоялиста Кондо как бы признает, что и сам он, даже оказавшись в плену, не теряет самообладания и думает только о благополучии своих сюзеренов.
Интереснее всего то, что, уже будучи прямым вассалом дома Токугава, Кондо в дзисэе аллюзирует на верноподданного Императору. То есть, до самого конца он не отрицал собственного двойственного положения, связанного с его политическими взглядами.

❦ Окита Содзи ❦

「動かねば　闇にへだつや　花と水」
ugokaneba yami ni he da tsuya hana to mizu

Хотя все привыкли к "путешествующему" по сети переводу этого стихотворения на русский язык, мы, однако, попробуем предложить еще одну его трактовку.
Известно, что в японской поэзии нередка игра слов, придающая стихотворениям двойной смысл.
На поверхности лежит очевидное - образ цветов во тьме. Однако, второе прочтение звучит вот так:

"Если не могут и шелохнуться, то словно заупокойную службу во мраке проводят цветы и воды"

Создается довольно меланхоличный и печальный образ. Интересно, что слово "тьма", фигурирующее в дзисэе, имеет кроме первого значения еще несколько: "отчаяние", "безысходность".
Так, простое хокку оказывается почти что криком души - глубоко поэтичным и вселяющим чувство сострадания в читателя.

❦ Ямаока Тэссю ❦


「腹痛や苦しきなかに明けがらす」
haraita ya kurushiki naka ni akegarasu

Дзисэй этот Ямаока написал на клочке цветной бумаги прямо перед смертью.
Это хокку потрясающе воплощает в себе предчувствие смерти, сочетающееся с удивительно образным визуальным рядом. Перевести его можно так:

"Болит живот, и этой боли созвучен рассветный воронов крик"

Ямаока передал в нем и абсолютно дзэнское признание неизбежности смерти, и глубоко личную горечь: умер знаменитый мечник и философ от рака желудка.

❦ Сайго Такамори ❦


「ふたつなき　道にこの身を　捨小船　波たたばとて　風吹かばとて」
futatsu naki michi ni kono mi wo sen kobune namitadaba tote fubuki kabatote

Все помнят историю о том, как Сайго, преисполнившись решимости умереть, пытался утопиться вместе с монахом Гэссё. Прыгали они с лодки в морские волны. Монах погиб в пучине, а Сайго спасся.
Образ этого неудавшегося самоубийства сохранился не только в историческом анекдоте, но и в этом дошедшем до нас дзисэе Сайго:

"Плачем вдвоем - я и лодка, мы вместе сбились с пути под ударами волн, под порывами ветра"

Упоминание в дзисэе маленькой лодки, гонимой волнами и ветром, является отсылкой к фразеологической единице "寄辺なぎさの捨小舟", что переводится как "брошенная у берега лодочка". Это выражение употребляется, если говорится о бездомном и беспомощном человеке.


❦ Кацура Когоро ❦


「さつきやみ　あやめわかたぬ　浮世の中に　なくは私しとほととぎす」
kitsuki yami ayame wakatanu ukiyou ni naka ni naku wa watashi to hitotogisu

"Темная ночь в сезон дождей. Лишь ирисы виднеются. В изменчивом мире плачем вместе - я и кукушка"

У Кацуры удивительно красивый дзисэй, тонко связанный с традициями, сложившимися в японской поэзии.
Кукушка и ее пение - это излюбленный образ в японской поэзии еще со времен антологии "Манъёсю". "Плач" кукушки - это знак безысходной тоски, теснящей сердце. Еще с древних времен распространилось поэтическое сравнение скорбящего или тоскующего автора с одиноко плачущей кукушкой.
Ниже приведем несколько классических примеров из антологии "Манъёсю", в которых присутствуют те же образы, что и в дзисэе Кацуры:

Песня Охарида Хиромими

"Живу один, и грусть меня терзает,
И вот, когда в тоске этих ночей
Здесь с плачем; надо мной
Кукушка пролетает"


Песня о кукушке, сложенная Отомо Якамоти

"Кукушку ожидаю я напрасно,
Она не прилетает, не поет.
Ужели потому, что день еще далек,
Когда я ирис жемчугом прекрасным
На нить сумею нанизать?"

Песня, сложенная в печали принцем Ямакума, когда скончался принц Ивата
(фрагмент)

"Утром рано
Каждый день
Проходил, наверно, ты,
Совершая этот путь,
Верно, думал каждый раз:
Лишь придет веселый май,
Запоет кукушка здесь,
Нежных ирисов цветы,
Померанцы мы сорвем,
Яшмой нанизав на нить,
Мы сплетем себе венки…"

Однако тоскливый образ плачущей кукушки встречался не только в лирических стихотворениях. Распространен он был и в дзисэях; некоторые примеры предсмертных стихотворений, в которых воплотился данный образ, можно отыскать в эпохе Сэнгоку.
Например, знамениты парные дзисэи Сибаты Кацуиэ и его супруги О-Ити-но каты.


Вот это сложил сам Сибата перед смертью:

夏の夜の　夢路はかなき　跡の名を　雲井にあげよ　山ほととぎす
Natsu no you no yumeji wa kanaki ato no na o kumoi ni ageyo yama hototogisu

"В летнюю ночь, полную мимолетных грез, унеси меня в облака, горная кукушка"

А это сложила его супруга, принявшая смерть вместе с ним:

さらぬだに　打ちぬる程も　夏の夜の　別れを誘ふ　ほととぎすかな
Saranudani uchi nuru hodo mo natsu no you no wakare o sasofu hototogisu kana

"Еще не отправившись в путь в эту летнюю ночь, слышу прощальный зов. Не кукушка ли это?"

❦ Накадзима Сабуроскэ ❦


「ほととぎす我も血を吐く思ひかな」
hototogisu ware mo chi wo haku omohi kana

"Кукушка, неужто и мне теперь предстоит кровь с дыханием своим выплюнуть?"

Судьба Накадзимы глубоко трагична: он встретил смерть в Эдзо, вместе с другими сторонниками павшего Сёгуната. До того, как закончить свой жизненный путь, он, уже будучи немолодым человеком, успел увидеть гибель своих сыновей.
Тем драматичнее и печальнее звучит его предсмертное стихотворение: как будто, оплакивая павших, автор только и дожидается, когда же смерть придет и за ним.

❦ Касуга Саэмон ❦

「散りてまた誉れを残す牡丹人」
chirite mata homare wo nokosu botanjin

"Человек - точно пион: когда опадут лепестки, останутся только честь и слава"

Образ пиона - это метафора отчаянной храбрости, поэтому, человек, отождествляемый с этим цветком, автоматически приобретает некий героический ореол.


Если мы вспомним, что Касуга избрал для себя горький путь, разделив драматическую судьбу многих самураев республики Эдзо, это образное, емкое хокку прозвучит как манифест. Сложить голову, но не сдаться. Проиграть, но не потерять честь.

❦ Сасаки Тадасабуро ❦


「くちはててかばねの上に草むさば我が大君の駒にかはまし」
kuchihatete kabane-no ue-ni kusamusaba ware ga ookimi-no koma-ni kahameshi

"Тело истлеет, cверху травой порастет могила моя. Пусть же конь Господина травой этой кормится!"

Командир Мимаваригуми слыл недурным поэтом, и не зря: это стихотворение настолько канонично, что его можно ставить в пример всем, кто спросит, как надо писать дзисэй. Здесь прослеживаются все аллюзивные переклички с древними образцами, причем, в большей мере с китайскими.

❦ Амано Хатиро ❦

「北にのみ　稲妻ありて 月暗し」
kita ni nomi inazuma arite tsuki kurashi

"Лишь на севере виднеются молнии, луна же сокрыта во мраке"


Это стихотворение, образное и красивое, метафорически передает последние переживания Амано за свою Родину. Поскольку в войне Босин он сражался на стороне павшего Сёгуната, а смерть принял уже в плену, не дожив до конца войны, прочитать образный ряд становится проще. Север на момент смерти Амано еще противостоял Новой Правительственной армии, но и над ним уже нависли тучи. Луна, сокрытая во мраке, - это иносказательный образ неизвестности, причем гнетущей и скорбной.

❦ Накано Такэко ❦


「ものゝふの猛き心にくらぶれば数にも入らぬ我が身ながらも」
mononofu no tateki kokoro ni kurabureba kazu ni mo iranu waga mi nagaramo

Такэко была во всех отношениях неоднозначной женщиной. Ее имя стало в один ряд с именем незабвенной Томоэ-годзэн, и не зря. Даже ее дзисэй, прекрасно передающий жизненную позицию Такэко, оказался двусмысленным. Прочитать его можно двояко:

"Если бы я соревновалась с иными воинами в свирепости сердца, то некоторые мне бы уступили" или же "Если бы я соревновалась с иными воинами в свирепости сердца, то все равно бы не вошла в их число"

Таким образом, в дзисэе Такэко звучит не то насмешка над мужчинами, которые могли бы смотреть на нее свысока, не то признание того, что в итоге она так и не смогла стать вровень с самураями только из-за собственного пола.

Дзисэи эпохи Бакумацу разнообразны по форме и по образному содержанию, однако в одном они все похожи: если вчитаться в их строки, легко представить себе, что за человек был их автор.

@темы: bakumatsu, мое бездарное

---

Восстание Тэнгу-то (для WTF Bakumatsu 2016)

Словом «Тэнгу-то» называлась радикально настроенная политическая партия из хана Мито, придерживавшаяся доктрины Сонно Дзёи. Иными словами, сторонники Тэнгу-то особенно яро выступали за полное истребление иноземцев на территории Японии и дальнейшее закрытие страны от иностранцев, а также почитали Императора как законного главу государства. Хотя многие патриоты эпохи Бакумацу придерживались все той же доктрины Сонно Дзёи, хан Мито был ее эпицентром, а, следовательно, последователи местного ответвления доктрины, были настоящими экстремистами.
Сама доктрина Мито Тэнгу-то описана уже во многих научных работах, и о ней есть, где почитать во всех мельчайших подробностях. Мы же уделим внимание двум кровавым событиям, на которые людей из хана Мито вдохновила именно эта доктрина – Инцидент у ворот Сакурада и Восстание Тэнгу-то.

Инцидент у ворот Сакурада

Это спланированное и безукоризненно исполненное политическое убийство было интересным свидетельством тому, что доктрина Сонно Дзёи в самом ее радикальном виде властвовала не только в умах самураев хана Мито, но была распространена даже среди синтоистских священнослужителей.
Все произошло 3 марта 1860 года, когда был убит таиро (главный советник) Ии Наоскэ. Как нетрудно догадаться из заглавия, имело место это драматическое событие прямо у ворот Императорского дворца, у ворот Сакурада.
Изначально убийство было спланировано Канэко Магодзиро и Такахаси Татиро при пособничестве сацумских радикалов Аримуры Дзидзаэмона, Аримуры Юскэ, Такасаки Итаро, Кабаямы Саннэна и Иваситы Садзиэмона. Однако исполнителями убийства были радикально настроенные люди из хана Мито – за исключением уже упомянутого сацумца Аримуры Дзидзаэмона.
Согласно первоначальному плану нападающих должно было быть пятьдесят человек, но лишь восемнадцать человек в итоге оказались готовы на это убийство и избрали своей жертвой именно Ии. Ни Такахаси, ни Канэко не принимали участия в нападении на таиро, поскольку задачей было в дальнейшем скоординировать действия их товарищей из Сацумы.
3 марта заговорщики уже ожидали свою жертву, когда мимо проследовала процессия из более, чем шестидесяти охранников и слуг, сопровождавших Ии из его удела в Хиконэ. Шел снег, и охрана была одета слишком тяжело, а рукояти мечей у них были покрыты: чтобы не намокли. Когда заговорщики атаковали, естественно, охрана не смогла отбить их нападение должным образом. Ии был убит почти сразу после начала «операции». Четверо из его сопровождающих были убиты на месте, еще четверо позже скончались от полученных ранений. Что до нападавших – один их них был убит во время нападения, еще четверо покончили с собой, после того, как получили в стычке с охраной Ии серьезные раны. Из оставшихся в живых тринадцати нападавших, восемь позднее сдались властям, пятеро – бежали.


Те из них, кто был вассалами хана Мито, заведомо официально заявили, что покидают хан и отныне становятся ронинами, отказавшимися от вассального долга. Ведь иначе пострадала бы репутация хана.
Интересно, что трое из нападавших были, как уже было упомянуто, синтоистскими священнослужителями. Большинство же оказались самураями из хана Мито, причем низкого ранга. Их возглавлял Сэки Тэцуноскэ, и он был единственным, кто в свое время служил на мелкой должности в провинциальной резиденции хана Мито, имея содержание в десять коку.
Убийцы Ии оставили после себя и четко сформулированный манифест, в котором указывали то, чем были недовольны. Их не устраивал договор с США, наказание Токугавы Нариаки (сторонника радикалов из хана Мито) и ряд иных политических шагов правительства Сёгуната, однако, они полностью отрицали, что их действия шли непосредственно против Сёгуната как такового. Они особенно отмечали, что действовали согласно воле Неба и покарали того, кто пошел против национального духа. Действия заговорщиков, по их признанию, должны были «вернуть правительство на истинный путь – в соответствии со священной волей Императора».


Токугава Нариаки, отец будущего сёгуна Ёсинобу

Вскоре после Инцидента радикалы из хана Мито полномасштабно развернули подготовку к дальнейшим действиям: они продолжали идеологическую пропаганду в местных образовательных учреждениях, собирали средства, наращивали военную мощь.
Одной из наиболее оформленных группировок стала фракция из школы Тамадзукури. Наряду с ранее фигурировавшей в качестве идеологической кузницы радикалов школой Огава, школа Тамадзукури стала стратегическим плацдармом для подготовки радикалов. Она выгодно располагалась между Мито и Эдо, но, в то же время находилась на таком расстоянии, что найти бежавших из Эдо мятежников по свежим следам оказывалось бы не так быстро: оттуда им тут же оказали бы поддержку.
Так, у крупных школ хана Мито сложились по сути собственные натренированные гарнизоны, готовые к самым отчаянным действиям. Местный чиновник, современник тех событий, описывал посетителей таких школ : «Они безумны от своего японского духа». Примерно за год в такой школе могло собраться до сотни вооруженных и радикально настроенных сторонников доктрины Сонно Дзёи.
Согласно историческим источникам, большинство таких сторонников были крестьянами – как бесфамильными, так и зажиточными.
В школе Тамадзукури собралось около 16 самураев, 2 синтоистских священнослужителя, 2 священнослужителя сюгэндо (японское синкретическое учение, соединяющее буддизм, синто и даосизм), 2 горожанина и 35 крестьян, в числе которых пятеро имели фамилии. Со временем число радикально настроенных крестьян и горожан только росло.
И вот, в 1836 году, в деревне Минато собралось около четырех сотен человек, готовых действовать хоть немедленно…

От радикальных мыслей к восстанию


27 марта 1864 года, в первый год правления под девизом Гэндзи, около ста пятидесяти человек из хана Мито – самураев, священнослужителей и простых крестьян – взобрались на гору Цукуба и там поклялись в истовой приверженности доктрине Сонно Дзёи. Событие, последовавшее за этой памятной клятвой, вошло в историю под множеством имен: «Бунт в Канто», «Восстание Гэндзи», «Война Цукуба»…и, конечно же, «Восстание Тэнгу-то».
Последнее название используется сейчас чаще всего. Вероятно, потому, что оно созвучно названию знаменитого ёкая, часто ассоциирующегося с тайнами военного искусства – тэнгу.
Впервые название «Тэнгу-то» было использовано для обозначения доктрины, которую приняли реформисты из хана Мито. (В числе этих самых реформистов были, например, такие деятели, как Фудзита Токо) Название это придумали идеологические противники реформистов, консерваторы и сторонники реформ Тэнпо. Почему в этом прозвище появилось слово тэнгу? Имелось в виду, что мудрствующие политиканы из хана Мито – всего лишь мелкие сошки, которые задирают нос только потому, что у них хорошее образование. Позднее использование этого названия активно продвигал Токугава Нариаки, но уже совсем с другой подоплекой. Он считал, что «Тэнгу-то» звучит отнюдь не позорно: ведь тэнгу – это мудрые создания, обладающие потрясающей силой и боевым духом.
Среди идеологических лидеров движения Тэнгу-то отметился человек далеко не самурайского рода. Им оказался Фудзита Косиро, сын Фудзиты Токо и внук Фудзиты Юкоку, потомственный сторонник доктрины Сонно Дзёи. Косиро (он же Макото) был четвертым сыном Фудзиты Токо и его наложницы. В возрасте 12 лет вместе с отцом он отправился в Эдо, чтобы поучиться, в дальнейшем он обучался и у разных наставников в Мито. В 1863 году, когда даймё хана Мито сопровождал Сёгуна на пути в Киото, Косиро позволили участвовать в этом эскорте. Тогда-то он и познакомился с Кацурой Когоро и другими активистами движения Сонно Дзёи. Косиро зажегся идеей и начал подготовку к будущему восстанию.


Фудзита Косиро

Другими были деревенский самурай Такэути Хякутаро, священнослужитель сюгэндо Ивая Кэйитиро и мати бугё (городской чиновник) Тамару Инаноэмон.
Такэути Хякутаро (он же Нобусидэ, он же – Такэнака Мандзюро) был сыном зажиточного крестьянина, который позже купил себе статус самурая (таких называли госи) с содержанием в 2500 рё. Хякутаро учился у Фудзиты Токо, а в дальнейшем сам был главой уже упомянутой школы Огава.


Такэути Хякутаро

Ивая Кэйитиро (он же Нобусигэ) был сыном синтоистского священнослужителя из Сисикуры. Сисикура была неподалеку от того места, где вырос Такэути. Вероятнее всего, он тоже учился у Фудзиты Токо, но сам он был организатором и тренером в школе Итако.
Ивая впоследствии покинул ряды сторонников движения Тэнгу-то во время битвы при Накаминато.
Тамару Инаноэмон (он же Наонобу) был самураем из хана Мито, чиновником, успевшим поработать на разных должностях. В том числе руководил кадастровыми замерами во время реформы Тэнпо. Как и Фудзита Косиро, он участвовал в эскорте Сёгуна в 1863 году.
Собрав средства при помощи местных крестьян и торговцев (а, может, и не без участия Кацуры), будущие лидеры восстания свернули с дороги на Никко на гору Охира, чтобы там издать «Воззвание к действиям». Число сторонников восстания достигло нескольких сотен человек. После этого ритуального собрания будущие мятежники вернулись в Цукубу: там армия Тэнгу-то разрослась до полномасштабной, многотысячной.


Святилище на горе Охира

Боевой дух мятежников резко возрос, когда они одержали победу над солдатами из нескольких ханов: из Симосы, из Симодатэ, из Цутиуры и из Юки. Тем временем, силы консерваторов из Мито под командованием Итикавы Сандзаэмона (он же Хиросанэ) заняли замок Мито, а на подавление восстания было собрано войско от Сёгуната: его возглавил Танума Окинори.
В июле мятежники спустились с гор и стали лагерем близ Огавы и Итако, где и вступили в бой с консерваторами из Мито.
Основные сражения, однако, имели место в августе и октябре, в районе крупного порта Накаминато. Там против мятежников выступили войска сразу нескольких ханов, объединившиеся под командованием от Сёгуната. Итак, против примерно двух тысяч мятежников вышло пятитысячное войско. Вскоре многие сторонники Тэнгу-то поняли, что для них все кончено, и часть мятежников под началом Сакакибары Синдзаэмона начали тайные переговоры с представителями Сёгуната. Сакакибаре пообещали, что, если его отряд сдастся, их не будут судить по всей строгости. И в октябре Сакакибара повел за собой около тысячи человек дезертиров.


жена Тамуры Инаноэмона на гравюре Цукиоки Ёситоси

За этим последовала еще одна рокировка: старейшины хана Мито, Такэда Коунсай и Ямакуни Хёбу решили присоединиться к мятежникам и повели в отступление войско из тысячи человек на северо-восток, в Одзи .
Тем временем правительственные войска сумели пробиться к порту Накаминато и сожгли фортификационные сооружения мятежников .
Как и следовало ожидать, обещание, данное Сакакибаре, правительство Сёгуната не сдержало: в середине ноября сложивших оружие посадили под арест. Около двух сотен человек, как говорят, умерло в тюрьме. И, наконец, в апреле следующего года Сакакибара и еще сорок человек были или казнены, или приговорены к cэппуку.
Отступившие в Одзи силы мятежников с новоизбранным командующим Такэдой во главе решили развернуть наступление на Киото, чтобы воззвать к Двору через сына Токугавы Нариаки, Ёсинобу, которого Сёгунат назначил ответственным за оборону Столицы и ее предместий.


Такэда Коунсай

Проделав долгий путь, во время которого произошло несколько стычек с правительственными войсками, оставшиеся в живых 823 мятежника сложили оружие в середине декабря в Суруге, на берегу Японского моря.
4 февраля Такэда и еще 23 человека были преданы казни, а в течение последующих нескольких дней еще 328 человек разделили их участь. Около 280 человек были сосланы на отдаленные острова. Наконец, засоленные головы Такэды, Тамару, Фуджиты и Ямакуни были выставлены напоказ в Мито на трое суток, после чего они были выброшены в море.


Казнь мятежников из Мито

Что и следовало ожидать, далее последовали карательные меры, направленные и на семьи мятежников, и на жителей хана Мито. После кровавой расправы в Суруге страшная участь ждала всех близких казненных. Далее приведем цитату из книги Хасикавы Бунсё:
«Когда в Мито доставили отрубленную голову Такэды Коунсая, его жену Токи, 48 лет, заключенную в тюрьму, принудили принять ее и обнять. Затем ее, вместе с дочерью Тоси (11 лет), малолетними детьми Тёганом (8 лет) и Канэёси (3 лет), а также служанкой Комэ (19 лет) обезглавили. Их тела сбросили с моста Ёсида-Сакаи. Старший сын Такэды, Хикодзаэмон, а также его жена Ику (дочь Фудзиты Токо 43 лет) и их дети – Дандзабуро (15 лет), Канэсиро (13 лет) и Куматаро (10 лет) были казнены в тот же день. Дочь Ямакуни Хёбу, Ти (30 лет), его наложница Нацу (50 лет), жена Ямакуни Хёбу, Мацу (37 лет), а также их дочери Миё (14 лет), Сэки (7 лет) и Кури (5 лет), мать Тамару Инанодзаэмона, Ихо (82 лет), а также его жена Нацу (58 лет), его сын Сэйдзиро (2 года), его наложница Нами и его дочери Масу (15 лет), Ясу (17 лет) и Умэ (10 лет) были приговорены в пожизненному заключению в тюрьме.
Поскольку приговоренные к казни были из семьи самураев, они приняли смерть достойно. Один только младший сын Такэды, который еще был беспомощным младенцем, цеплялся за мать и горько плакал. В тот момент даже палач заколебался. Увидев это, свидетель казни и городской ёрики Синодзима предложил свою помощь. Слыша о том, как он схватил маленького Канэёси, зажал его между ног и заколол его коротким мечом, никто не мог удержать слез.»

После подавления восстания Тэнгу-то и до самой Войны Босин власть в хане Мито перешла в руки консерваторов, сражавшимися с мятежниками, с Итикавой Сандзаэмоном во главе. Ёсинобу, который отказался простить так уважавших его отца мятежников из Мито, стал пятнадцатым Сёгуном из дома Токугава в августе 1866 года. К тому времени сторонники доктрины Мито Тэнгу-то совсем ушли с политической арены.


Сражение мятежников с правительственным войском

Однако вражда между оставшимися сторонниками Тэнгу-то и консерваторами в Мито так и осталась жить. В 1867 году Итикава повел войско Мито в подмогу хану Аидзу, а сторонники Тэнгу-то бросились присоединиться к Новой Правительственной Армии. Когда хан Аидзу пал в сентябре 1868 года, Итикава и его сторонники вернулись в Мито и заперлись в Кодокане, местном образовательном учреждении.
Вскоре в Мито вошли войска Новой Правительственной армии под командованием Яманобэ Ёсицунэ. В октябре произошла перестрелка, и Итикава со своими людьми двинулся на запад, преследуемый примкнувшими к Новой Правительственной армии сторонниками Тэнгу-то.
Решающая битва произошла у Мацуямы в Тибе, и завершилась она поражением Итикавы. Проигравшие, как ведется, были преданы казни, их головы отослали в Мито и выставили напоказ.
Но Итикава был не так прост: он успел бежать в Эдо, где пытался попасть на судно, отбывающее во Францию. Вскоре его схватили, и в феврале 1869 он был казнен.


Итикава Сандзаэмон

Так завершились долгие смуты в хане Мито. Хотя этот внутренний конфликт, переросший в настоящее восстание, считается особым событием в истории эпохи Бакумацу, многие историки склоняются к мнению, что подобные стычки сторонников разных политических течений имели место не только к хане Мито. Они были зафиксированы в Тёсю, Сацуме, Тосе, Тикудзэне, Каге, Аки. Но – снова – все аналитики и историки сходятся и на том, что такой кровавой и страшной распри не было ни в одном хане, кроме Мито.

@темы: bakumatsu, мое бездарное

---

Женщины эпохи Бакумацу (для WTF Bakumatsu 2016)

Всем, кто мало-мальски интересовался если не самой эпохой Бакумацу, то хотя бы просто историей Японии, обычно известны имена Икумацу, Накано Такэко, Нарасаки Рё и прочих дам, чьи персоны успели за полтора века обрасти многочисленными легендами и мифологемами. Но множество прекрасных и вдохновляющих женщин этой эпохи оказались не так популяризированы и «раскручены».
Мы решили попробовать вспомнить некоторых из них, затрагивая в основном тех, о ком сказано мало – а то и вообще ничего на русском, а иногда и на английском языке.
Не обижайтесь на нас, если мы кого-то обласкали вниманием, а кого-то пропустили. Все-таки объять необъятное довольно трудно.

Акэсато/ 明里
Неизвестно, существовала ли эта особа на самом деле. Первое упоминание о ней относится к эпохе Сёва, оно появляется в «Хрониках Синсэнгуми» Симоздавы Кана. Именно он создал легенду о любовнице Яманами Кэйскэ.
Согласно этой легенде, эта киотская тэндзин была женщиной из самурайской среды в возрасте чуть за двадцать, вероятно, даже состоявшей в браке. Она была утонченно воспитана и производила впечатление интеллигентной дамы.
Во многих книгах и кинолентах растиражирован эпизод трогательного прощания Акэсато с возлюбленным. Однако в тех же «мемуарах», приписываемых перу Нагакуры, Акэсато совсем не упоминается.

Анэнокодзи/ 姉小路
(16 марта 1810 – 9 августа 1880)
Настоящим именем этой дамы, занимавшей высокий пост в О-Оку времен Бакумацу, было Кацуко. Родом она была из семьи кугэ – ее отцом был Хасимото Санэнари. А пост она занимала непростой – Анэнокодзи руководила Внутренними Покоями сразу трех сёгунов подряд. Она же была распорядителем на свадьбе Токугавы Иэсады и Ацу-химэ.
Анэнокодзи была дамой непростой: она часто вмешивалась в важные политические вопросы и нередко плела интриги. Поговаривали, что взятки она принимала хитро: в коробочках из-под сладостей. Еще один повод для дурной славы – пожар в О-Оку, причиной которому была любовь Анэнокодзи к тэмпуре. Во время этого пожара Внутренняя цитадель замка Эдо выгорела напрочь. Погибло несколько сотен человек! Виновной в пожаре объявили другую даму, служившую в О-Оку.

Икусима/ 幾島
(11 июля 1808 – 26 мая 1870)
Настоящее имя – Асакура О-Ито. Дама эта занимала высокий пост в О-Оку при Ацу-химэ. Как нетрудно догадаться, по рождению Икусима была из Сацумы. В Киото она перебралась еще когда сацумская Ику-химэ стала супругой принца Коноэ Тадахиро.
После смерти Ику-химэ в 1850 году, Икусима вошла в свиту Ацу-химэ и прославилась как первая среди ее придворных дам.
Свою роль дама сыграла позже – она имела веский голос во время утверждения наследника, а также была посредником в связи с Сайго Такамори. Кроме того, уже в почтенном возрасте, она резко вмешивалась в решение вопросов в связи со сдачей замка Эдо новым властям.

Итидзё Микако/一条 美賀子

(11 сентября 1835 – 9 июля 1894)
Официальная супруга Токугавы Ёсинобу. Казалось бы, ничего интересного, но и об этой даме есть, что рассказать. Она была заменой принцессе Тиё-гими, которая предназначалась Ёсинобу в жены, но заболела оспой. Брак ее выдался несчастным: мало того, что, выбранная в спешке, она долгое время не привлекала внимание Ёсинобу и жила в уединении, смерть ее первого ребенка окончательно доконала Микако.
О том, какими «теплыми» были отношения последнего сёгуна с супругой, может поведать тот факт, что будучи официальной женой Ёсинобу, Микако ни разу не бывала в замке Эдо.
Вся жизнь этой дамы – трагедия. Нелюбимая мужем, постоянно живущая в одиночестве, она еще и скончалась от рака груди.

Итосато/ 糸里
Еще одна легендарная особа, появившаяся на страницах мемуаров Нагакуры и в ряде других художественных произведений. Та самая «Итосато из Ватигая», про которую сняли двухсерийный фильм.
Согласно бытующему мнению, она была особенно близка с Хирамой Сюскэ, соратником Сэризавы Камо. Хотя, вроде бы, говорят, что Итосато присутствовала во время убийства Сэризавы, первое упоминание о ней появляется у все того же Симодзавы: дескать, ему о ней поведал Яги Тамэсабуро.
Вроде как Тамэсабуро с братом видели, как в день убийства незнакомая женщина в страхе извивалась на полу в их прихожей. Эту женщину зато признала их мать: Итосато частенько бывала у своего любовника, и ее видели мило беседующей с О-Умэ и служанками из дома Яги.
Как бы то ни было, скорее всего, дама – персонаж выдуманный: в Ватигая нет никаких упоминаний о том, что у них работала женщина под псевдонимом Итосато.

Уэда Тикако/ 上田ちか子
Тикако была гейшей из Гиона и славилась как прекрасный поэт. Хотя родилась она в семье, владевшей процветающей окией, она по собственному желанию решила стать гейшей. В годы своего обучения Тикако очень подружилась с Нагасавой Томоо, известным поэтом. У него она и научилась искусству стихосложения.
Сохранились стихотворения, которые сложили в ответ друг другу Тикако и еще две известные дамы, слагавшие стихи: монахиня Отагаки Рэнгэцу и Сакураги-дайю.

Рэнгэцу: さそふ水あるにはあらで浮草の 流れて渡る身こそやすけれ
В маняще сверкающей воде
Трепещут гонимые потоком водоросли
Глядишь на них – и на сердце становится так легко

Тикако: さそふ水あらばといはぬ色ながら 下ゆく水に花の亂るゝ
Ежели вода завлекающе сверкает,
То цвет водорослей не описать словами -
В потоке, гонимом вниз тает многоцветье.

Сакураги: さそふ水あらばあらばと川竹の 流のこのみ浮草にして
Ах, ежели завлекающе сверкают воды,
То и поток, что в поросли бамбуковой теряется
Вместе с водорослями своими – по сердцу мне.

Утагава Ёситори-дзё/ 歌川 芳鳥女
(родилась в 1839)
Эта дама, как можно догадаться по ее фамилии, была художником в жанре укиё-э. Она была старшей дочерью и ученицей знаменитого Утагавы Куниёси. Творила она с 1848 по 1864 годы, и, хотя, до наших времен дошло мало ее работ, известно, что работала она над иллюстрациями к книгам, но больше была известна по своим гравюрам нисики-э.

Урю Ивако/瓜生 岩子

(15 февраля 1829 – 19 апреля 1897)
А эта дама была настоящей матерью Терезой времен Бакумацу. Родилась она в семье торговца из Аидзу, но осиротела в возрасте девяти лет. Через много лет, после смерти ее мужа, Ивако приняла монашеский постриг и посвятила себя помощи бедным и сиротам: она строила больницы, делала большой вклад в улучшения качества жизни рядовых жителей Токио – уже эпохи Мэйдзи.
Ее труды на благо неимущих и голодающих начались во время Войны Бошин: точнее, во время осады замка Цуруга. О ней даже ходили анекдоты, что Ивако стоит непоколебимо, словно гордая скала (игра слов – первый иероглиф в ее имени – как раз скала), и помогает – без разбора – и своим, и врагам. Она призывала жертвовать личные средства и вещи для тех, кто нуждается, и в первых рядах бросалась раздавать свое имущество.
После войны она приложила много сил к возрождению Аидзу и занималась образованием молодого поколения. Правда, учила она не военному делу, а арифметике.

Эбина Рин/ 海老名 リン

(1848 – 20 апреля 1909)
Эта дама, получив лицензию уже в эпоху Мэйдзи, занималась развитием дошкольного образования – в том числе и в Аидзу. А заодно активно продвигала образование для женщин. Кроме того, она некоторое время была председателем Японской Христианской Женской Организации.

Ооура Кэй/ 大浦 慶

(30 июля 1828 – 13 апреля 1884)
Кэй отметилась тем, что была дамой, владевшей торговой лавкой и управлявшей ей. Она была пионером экспортной торговли чаем в Японии. Ее, за храбрость и стойкость в необычном для японской дамы деле, ставят в один ряд с Кусумото Инэ и Митинагой Эи. Она успела все: пережить разрушительный для бизнеса пожар, выйти замуж за собственную работу, даже заслужить славу контрабандистки.
Прекрасный пример сильной и независимой женщины, утершей нос традиционалистам с их патриархальным укладом.

Отагаки Рэнгэцу/ 大田垣 蓮月
(10 февраля 1791 – 10 декабря 1875)
Монахиня, поэт. Овдовела всего в 25 лет и незамедлительно приняла монашеский постриг.
Ее наставниками в поэтическом искусстве были Мутобэ Ёсика, Уэда Акинари и Кагава Кагэки.
Кстати, творила она не только на словесном поприще. Рэнгэцу страстно увлекалась керамикой, и вскоре предметы, созданные в подражание ее стилю, стали очень популярными киотскими сувенирами.

Оояма Сутэмацу/大山 捨松

(16 марта 1860 – 18 февраля 1919)
Родилась она в высокопоставленном семействе Ямакава из Аидзу. В декабре 1871 года она поехала в США в составе Миссии Ивакуры. Там она жила в доме Леонарда Бэйкона и очень сдружилась с его дочерью Элис: девушки были близки как родные сестры.
Супругом Сутэмацу был бывший вассал хана Сацума, генерал Оояма Ивао… По ироничному стечению обстоятельств он некогда был членом артиллеристского отряда, обстреливавшего родной город Сутэмацу.
Сутэмацу и ее таланты по достоинству оценили уже в эпоху Мэйдзи: она блистала среди признанных красавиц эпохи, и играла немаловажную роль в международных отношениях. На дипломатических приемах она легко поддерживала беседу на английском, французском и немецком, изящно шутила и вела себя как европейская дама. Ее даже называли «цветком Рокумэйкана».
В остальном – она опять же ничем не отличалась от придворных дам Европы: благотворительность, богоугодные дела, тесная работа с Красным Крестом.

О-Тосэ/ お登勢

(1829 – 7 сентября 1877)
Удивительно, но об этой женщине нет статьи в википедии, кроме как на японском языке. А зря, ведь эта та самая О-Тосэ, заправлявшая гостиницей Терада-я.
В 18 лет она стала супругой потомственного владельца рёкана Терада-я, Терады Искэ. Муж ее был пропоицей и скандалистом, так что управлять делом было нелегко. С подачи матери своего мужа, О-Тосэ взяла семейный бизнес в свои руки – и преуспела. Искэ благополучно скончался в 35 лет, и О-Тосэ стала полноправной хозяйкой рёкана.
Поскольку в Терада-я традиционно останавливались вассалы хана Сацума, нередко случались поножовщины. Например, в 1862 году все было так серьезно, что О-Тосэ чудом спасла свою дочь, спрятав ее в печи. О-Тосэ не простила такой наглости и добилась полной компенсации ущерба: верхушка Сацумы, недолго думая, выплатила все до копейки.
Поговаривали, что у О-Тосэ покровительство гостям и забота о них были чем-то вроде хобби. Так и вышло, что ее рёкан стал убежищем для всех, кому нужна была помощь О-Тосэ. К Рёме, например, О-Тосэ так привязалась, что, когда он доверил ей свою О-Рё, Тосэ стала относиться к ней как к приемной дочери. А потом пригрела еще и мать О-Рё.

О-Мото/ お元
Эта женщина, как стало принято ее изображать, была любовницей Рёмы. Познакомились они в Нагасаки, где-то между 1865 и 1868 годами, пока Рёма занимался делами Кайентая. Репутация у дамы была, мягко говоря, не самая блестящая.
Интересно, что, если о всяких Акэсато и Итосато в официальных списках ни слова, то в списках гейш, работавших в то время в Нагасаки, числилось аж две О-Мото.
Хотя ничего толком об О-Мото неизвестно, она мелькает в исторических фильмах – как самоотверженная женщина, тайно помогающая Рёме.

Кагияма Кана/ 鍵谷 カナ

(1782 – 1 июля 1864)
Эта дама изобрела узор «иё-касури», способ покраски ткани для кимоно. Она была из простой семьи и, по вступлению в брак, занималась ткачеством. Свой знаменитый узор она придумала где-то в 1801 – 1804 годы. Придуманная ей ткань с необычным «пятнистым» окрасом стала одним из самых популярных продуктов местного производства из Иё.

Катори Мивако/ 楫取 美和子

(1843 – 7 сентября 1921)
Также известна как Суги Фуми. Младшая сестра Ёсиды Сёина. Была женой Кусаки Гэнзуя, но, как известно, овдовела рано. Второй раз вышла замуж за Катори Мотохико, бывшего супруга ее старшей сестры.
Поговаривали, что ее вообще хотели сосватать не Кусаке, а Кацуре, но как-то не срослось. Еще ей делал предложение Накатани Сёскэ, тоже ученик Сёка-сондзюку, но – и тут не вышло.
Говорят, что внешне она Кусаке не нравилась никоим образом, и он даже по этому поводу хотел отказаться от брака, на что жутко разозлил Накатани. Говорят, тот даже схватил Кусаку за шиворот с воплем: «Не суди превратно: ты жену по одной только внешности выбирать собрался, что ли?!». Пристыженному Кусаке некуда было деться, и он согласился на помолвку.
С карьерой Фуми подмастило в 1865 году, когда она стала служить жене Мори Садахиро, претендента на пост следующего даймё хана Тёсю.
Стоило ей уйти со службы и снова выйти замуж – Фуми (теперь уже Мивако) ждала тяжелая доля домохозяйки – управлять финансами и хозяйством, не очень-то купаясь в симпатии очередного супруга.
Прожила она долго…но сомнительно, что счастливо, несмотря на высокий статус в эпоху Мэйдзи.

Каваи Коумэ/ 川合小梅

(22 января 1805 – 2 ноября 1889)
Коумэ была художницей. С 16 лет она еще и вела дневник, позже изданный под названием «Дневник Коумэ».
Родилась она в семье учителя, и после смерти отца ее воспитанием занялся дед. От него она научилась китайским наукам, от матери – стихосложению. Потом она некоторое время обучалась живописи у Ногивы Сираюки. В 16 лет, по окончанию обучения, она вступила в брак – и тогда начала вести свой дневник.
Ее дневник стал ценным историческим материалом, по которому можно изучить то, как переломила Реставрация образ жизни самурайских семей.

Китиэй/ 吉栄
Она же О-Эй. О ней упоминает и Нагакура, и Симодзава. Китиэй была тэндзин из киотской окии Кикё-я, любовницей Хираямы Горо.
По свидетельству Яги Тамэсабуро, это была хорошенькая девушка лет 22-23. Про нее вспоминали, что она недурно ладила с О-Умэ.
То ли ее убили вместе со всеми во время выпиливания Сэризавы, то ли ей помог сбежать имевший с ней связь Харада – неизвестно. Как и то, была ли она вообще.

Кидо Мацуко/ 木戸 松子

(1843 – 10 апреля 1886)
Она же Икумацу. Как ни странно, про нее тоже крайне мало известно, если искать по не японоязычным источникам. В семье Икумацу были проблемы: у отца возник конфликт с кланом, и он бросил семью, бежав в Киото. Раннее детство Икумацу провела в семье матери, потом – до 14 лет училась мастерству гейши в окии.
Красивая и умная, она вскорости стала популярна. По воспоминаниям современников, она особенно хорошо играла на флейте и танцевала.
Считается, что с Кацурой она познакомилась где-то в 1861-1862 году, в веселом квартале, когда Кацура с двумя сообщниками попал под облаву. В качестве благодарности, Кацура выкупил Икумацу и подарил ей ее контракт. Как говорили очевидцы, это, вероятно, была любовь с первого взгляда. С тех пор, когда бы Кацуру ни подстерегала опасность, Икумацу готова была любым способом ему помочь.
Остальное – всем известно. Гейша-информатор, жена-секретарь, и прочая, и прочая. Но ведь самое интересное – то, что никому не известно.

Кусумото Инэ/ 楠本 イネ

(31 мая 1827 – 26 августа 1903)
Первая японская женщина-врач, обученная западной медицине была дочерью немецкого ученого Ф. Ф. фон Зибольда и Кусумото Таки, проститутки (некоторые даже утверждают, что ойран) из Нагасаки. В Японии Инэ была известна по прозвищу «Голландка О-Инэ», поскольку западные науки ассоциировались тогда именно с Голландией. (А кроме того ее отец, несмотря на то, что был немцем по рождению, работал именно в Голландии.)
Сибольда выдворили из Японии в 1829 году, но он ухитрился позаботиться о том, чтобы его жена и дочь жили достойно. Инэ получила блестящее образование: она объездила всю страну и училась у всех, у кого только могла. Один из ее учителей изнасиловал Инэ – так родилась ее единственная дочь, красавица Такако. Замуж Инэ так и не вышла: осела в Токио, заперлась от всего мира и занималась только работой. Например, ассистировала при родах у одной из наложниц императора Мэйдзи в 1873 году

Кусумото Такако/ 楠本 高子

(26 февраля 1852 – 18 июля 1938)
Такако с раннего детства обучалась игре на сямисене и кото и танцам, до 13 лет она жила с матерью в Нагасаки. Мать надеялась, что Такако тоже станет врачом, поэтому с 14 лет девушка училась на медсестру и по совместительству подрабатывала горничной.
В 1866 году она вышла замуж за врача Мисэ Моробути, который умер в 1877 году. До того, как он умер - преподавал медицину в университете Осаки. Позже преподавал и в Токио, а также сделал большой вклад в развитие медицинского образования в Японии. После смерти мужа Такако продолжила образование, обучалась акушерству и гинекологии. Увы, сложилось так, что врачом поработать ей так и не дали...Да и с семейной жизнью у нее больше не ладилось, второй брак тоже остался бездетным.
Зато после Такако остались записи с ее воспоминаниями. Кроме того, Такако вдохновила Мацумото Рэйдзи на создание героини манги Галактический экспресс 999, Мэйтэл.

Цуру Гловер/グラバー・ツル

(1851 – 23 марта 1899)
Цуру была женой Т. Б. Гловера, знаменитого торговца оружием. Рожденная дочерью самурая из хана Ока, она впоследствии стала гейшей.
В 1870 году она вышла замуж за Гловера, и родила ему двоих детей. На могильном камне Цуру выгравирован мон с изображением бабочки. Эту деталь мы упоминаем не случайно: именно Цуру была прообразом главной героини известной оперы Д. Пуччини – Чио-чио-сан.

Кодама Хисоко/ 兒玉 久子
(1842 - 1937)
Ее отцом был глава более мелкого хана в составе Тёсю, доход семьи составлял сто коку. Замужем она была всего раз – за Токуямой Ситиси. Когда ее мужа убили в 1864 году, Хисоко подалась в религию и богоугодные дела. Всю свою долгую жизнь она подавала пример благочестивой вдовы – учила детей, занималась благотворительностью.

Комацу Тика/ 小松 近
Супруга каро хана Сацума, Комацу Киёкадо. Чем она особенна? Хотя бы тем, что ее биография разрушает один из мифов о Сакамото Рёме. Считается, что первый в Японии медовый месяц был изобретением Рёмы. Как оказалось, нет. После свадьбы Тика и ее новоявленный супруг провели две недели в онсене, что в Кирисиме, о чем имеется официальная запись.

Кондо Фудэ/ 近藤 ふで
Девятая жена третьего главы додзе стиля Тэннэн-рисин-рю. Как нетрудно догадаться по фамилии, приемная мать четвертого – Кондо Исами.
Ходили слухи, что Фудэ была гейшей из эдосского района Усигомэ.
Прославилась она тем, что ужасно относилась к Исами, не давая ему послабления, даже если тот серьезно болел. Кроме того, ходили слухи, что она еще и насмехалась над женой Исами за то, что она была дурна собой.

Сайто Кити/ 斎藤 きち

(22 декабря 1841 – 27 марта 1890)
Гейша из Идзу. Также известна как «О-Кити-иностранка». Раннее детство она провела на побережье Внутреннего моря, но потом ее семья переехала в Симоду. С семи лет она начала обучаться искусству гейши, в а 14 – дебютировала, и вскоре стала очень популярна.
Интересна история, как же она стала «иностранкой». Дело в том, что тогдашний первый американский консул в Японии, Харрис, серьезно заболел. Потребовались услуги сиделки, но переводчик (тот самый Хёйскен, которого потом убьют), так и не смог объяснить местным, что нужна ему медсестра, сиделка, а не любовница для консула. Так к Харрису приволокли О-Кити. Люди, предосудительно относившиеся к иностранцам, тут же осудили О-Кити – ее даже бросил друг детства, намеревавшийся жениться на ней.
Через три месяца тяжелой болезни Харрис поправился. За то время, что О-Кити ухаживала за ним, девушка успела приглянуться американцу.
Дальше все было только хуже: расстроился долгожданный брак, закрепилась дурная слава гайдзинской потаскушки. Красавица О-Кити начала спиваться, - ей помог завязать один пожалевший ее хозяин питейного заведения. Но потуги направить жизнь в нужное русло провалились: О-Кити покончила с собой.

Сайто Сонодзё/ 斎藤その女
(1781 - 1867)
Дочь деревенского старосты из Ооанамуры, она с детства полюбила поэзию. Ее наставниками были знаменитые Нацумэ Сэйби и Кобаяси Исса. Когда она овдовела, полностью посвятила себя творчеству и религии. Сборники ее стихов позже были опубликованы.

Сакураги-дайю/ 桜木太夫
Знаменитая таю из Симабары, прозванная «Цветком Реставрации» и «Прекраснейшей гейшей Бакумацу». Работала она в окии Ватигая, и приходилась племянницей Вакагумо-дайю. Прославилась она и как поэт, а училась у знаменитого тогда Носэ Харуоми.
Уже упомянутая Отагаки Рэнгэцу сказала о Сакураги-дайю так: «Если бы она не была таю, стала бы мудрецом».
Сакураги была близка с Кацурой Когоро, но позже стала любовницей Ито Хиробуми. После того, как Ито был убит, Сакураги приняла постриг. До конца своих дней она вела уединенный образ жизни.

Сато Нобу/ 佐藤 のぶ
(1831 – 17 января 1877)
Старшая сестра Хиджикаты Тошизо. Пожалуй, это и оказалось ее главной заслугой. А зря – она слыла прямолинейной и сильной женщиной. С младшим братом у нее были теплые отношения: например, когда уже во время войны Босин Хиджиката ненадолго заезжал в Хино, сестре он подарил знамя-хоро. Когда сын Нобу, Гэнноскэ изъявил желание вступить в Шинсенгуми в очередной визит Хиджикаты, - Нобу так жестко отказала, что ее отпрыск оставил все надежды. Последнее письмо Хиджикаты, которое доставил в Хино его косё, Нобу хранила как величайшую драгоценность до самого конца своих дней.

Такахаси О-Дэн/ 高橋 お伝

(1850 – 31 января 1879)
Последняя женщина в Японии, приговоренная к казни через обезглавливание. Известна под прозвищем «Злодейка эпохи Мэйдзи».
Родилась она в деревне Симомаки, что ныне в префектуре Гумма. По вступлению в брак переехала в Йокогаму. Хотя ее муж умер от проказы, поговаривали, что О-Дэн его отравила. После смерти мужа О-Дэн стала женщиной якудза по имени Огава Ититаро. Причиной смертного приговора было то, что она вспорола горло мужчине, у которого не вышло выпросить денег. За разбой О-Дэн и села в тюрьму.
Голову О-Дэн рубил сам прославленный Ямада Асаэмон. А тело "злодейки" пошло на нужды науки...

Такэти Томико/ 武市 富子

(1830 – 23 апреля 1917)
Жена Такэти Ханпейты и двоюродная сестра иерея Павла Савабэ. Прославилась суровым нравом: часто спасала шкуру мужа. Когда Такэти посадили, своим поведением старалась показать, что разделяет с ним все тяготы: она спала без татами, летом – без москитной сетки, зимой – без футона. Когда Такэти совершил сэппуку, все его имущество было конфисковано, и Томико была вынуждена доживать остаток жизни в нищете... Пока не случилось чудо и вдову Такэти не решили срочно обогатить и наделить титулом. Так, на всякий случай. Чего не сделали, например, с той же О-Рё.

Тацудзи/ 辰路
(1846 - 1910)
Гейша из Симабары, была очень близка с Кусакой Гэндзуем. Есть версия, что даже успела нажить от него сына. С подачи хозяйки окии Кикё-я вышла замуж за некоего Такэоку Синноскэ, богатого выходца из крестьянской среды.

Тиба Санако/ 千葉 さな子
(31 марта 1838 – 15 октября 1896)
Вторая дочь Тибы Садакити, главы додзё стиля Хокусин-итто-рю. На подаренном Рёме длинном мече осталось записано ее имя – иероглифами: Сана. Романист Сиба Рётаро из этого жеста породил целую легенду о нежных чувствах, которые Санако питала к Рёме. Санако была талантливой: изучала фехтование, и уже в раннем возрасте стала признанным мастером. За красоту и талант мечника ее прозвали «Демонической Комати семьи Тиба». Успела побыть наставницей по фехтованию у принцессы из клана Датэ – будучи сама еще девятнадцатилетней девушкой.
С Рёмой она была помолвлена – брак одобрили и ее родственники, и сестра Рёмы, О-Томэ, очень хвалившая Санако за силу и таланты. Только вот свадьба так и не состоялась: после смерти Рёмы Санако забрала на память один рукав от кимоно, подаренного ему еще ее отцом. Остаток жизни она провела, храня семейные традиции и передавая их юному поколению.

Номура Бото-ни/ 野村 望東尼

(17 октября 1806 – 1 декабря 1867)
Лоялистка, поэт и монахиня. Получила неплохое образование: обучили ее и поэтическому искусству, и таким унылым вещам, как шитье. В 17 лет ее выдали за престарелого вассала хана Фукуока, но через полгода состоялся развод. Вернувшись в отчий дом, она всерьез занялась поэзией, каллиграфией и науками. Примерно тогда она ударилась в доктрину Сонно Дзёи.
В 24 года она вышла за Номуру Синдзабуро. Общих детей у них не получилось – все четверо умерли рано, зато с пасынками у Бото-ни вышли теплые отношения. Самое веселое время началось, когда муж Бото-ни скончался, и она приняла постриг. Неугомонная монахиня покинула Фукуоку и отправилась в Осаку и Киото, где активно занималась политической деятельностью и снискала громкую славу. Когда в Столице стало неспокойно, она вернулась домой: и там свела знакомство с местными лоялистами. Со временем она подружилась с Такасуги Синсаку, Ирихати Сэнбеем, Хиратой Ооэ, Като Сисё, Накамурой Энтой и другими.
В 1865 году в связи с гонениями на лоялистов она была арестована и сослана на Химэдзиму вместе со своим внуком. Побег ей в скорости устроили товарищи Такасуги – и приют ей был предоставлен уже в Симоносеки. В ответ на дзисэй Такасуги написала трогательный ответ.

Харада Маса/ 原田 まさ
(10 декабря 1848 – 29 мая 1930)
Она же – Сугавара Маса, жена Харады Саноскэ. Была дочерью киотского торговца. В 1867 году была вынуждена расстаться с мужем, поскольку Шинсенгуми переводили в Фушими.
Со старшим сыном на руках, она разродилась двойней – но оба ребенка умерли в течение недели. Вскоре Масу схватили и допрашивали люди из Новой Правительственной Армии.
Маса прожила долгую жизнь и скончалась в глубокой старости в Кобэ.

Мацуи Цунэ/ 松井 つね
(9 октября – 20 июля 1892)
Жена Кондо Исами, хотя чаще фигурирует под своей девичьей фамилией. Вроде бы, совсем ничем не примечательная особа. Считалась ужасно некрасивой, с мужем так и вовсе обменивалась письмами не лично, а через посредников. И все же после смерти Кондо, хотя ей советовали второй раз выйти замуж, она – по слухам – несколько раз пыталась покончить с собой.
Как посудить, приличная была особа: вышила мужу на форме знаменитый череп, а от него в подарок как-то раз, как говорят, получила серебряное кольцо. Правда, череп сохранился, а вот кольцо – так и осталось предметом пересудов.

Мацуо Тосэко/ 松尾 多勢子
(22 сентября 1811 – 6 июня 1894)
Еще одна дама-лоялистка. Была родом из крестьянской семьи, но имела неплохое образование и даже писала стихи. Ее супруг активно участвовал в движении Сонно Дзёй, а она – так сказать, поддерживала идеологически. После Реставрации прославилась как филологическая дева и знаток старинной поэзии.

Мики/ 美幾
(1836 – 12 августа 1869)
Была проституткой с крайней степенью сифилиса. Прославилась тем, что была первой японкой, пожертвовавшей свое тело для вскрытия с целью изучения. Когда ей было десять лет, ее продали в бордель, потому что отец больше не мог кормить всю семью.
Ей было 34 года, когда она умерла. Тело ее по договору перешло в собственность больницы.
О Мики написано две книги, в которых ее трагедия показывается романтизированно и трагично – «Белый путь» Ватанабэ Дзюннити и «Ирэдзуми с цветком сливы» Ёсимуры Акиры.

Мураяма Така/ 村山 たか

(1809 – 30 сентября 1876)
Родилась она в семье настоятеля храма из провинции Оми. В 18 лет она поступила на службу к Ии Наоскэ. Через два года она переезжает в столицу и становится гейшей в Гионе, Там в тайне рождается ее сын.
После этого Така возвращается на родину в Хиконэ. Там она встречается с Ии, который сводит ее с Нагано Сюндзэном. Связь с тайро она не рвет: напротив, становится его шпионом и направляется в Столицу. В японской истории это была первая женщина, официально принятая на должность правительственного информатора.
После убийства Ии сторонники Сонно Дзёи стремились вырезать и всех его женщин и бастардов. Сына Таки убил Окада Идзо, сама она избежала этой участи и приняла монашеский постриг.



Отдельно от этого длинного списка, хотелось бы уделить внимание женщинам хана Аидзу. В отдельный смысловой "блок" мы выносим их не из-за какого-то особого отношения к ним, а потому, что женщины хана Аидзу сами по себе – настоящий феномен. Отличавшиеся сильной волей и едва ли не мужским по японским меркам нравом, они надолго прижились на страницах книг и гравюр, посвященных войне Босин.


Мацудайра Тэру/ 松平照
(2 февраля 1833 – 28 февраля 1884)
Тэрухимэ была "приемной" сестрой Мацудайры Катамори. Как и он, она была удочерена Мацудайрой Кататаки. Ее брак долго откладывали, но в конце концов Тэру выдали за Окудайру Масамото, с которым она развелась через пять лет. У мужа принцессы оказалось слабое здоровье, и в браке никак не получалось завести детей. А вскоре Окудайра и вовсе скончался. Тэру после развода вернулась в Аидзу, не намереваясь больше вступать в брак. Там она мирно и тихо жила, составляя компанию слабой здоровьем кровной дочери Мацудайры Кататаки, Тоси-химэ.
Тэру описывают как утонченную даму, воспитанную как истинная аристократка: до нас дошло довольно много ее стихов, составленных с безупречным вкусом.
Кстати, именно у Тэру-химэ служила секретарем будущая вторая по счету супруга Сайто Хадзимэ, Такаги Токио. (На фото выше она – дама с книгой)

Дзинбо Юкико/ 神保雪子
(1845 – 10 октября 1868)
Юкико была третьей дочерью потомственного вассала хана Аидзу, Иноуэ Кюгу, имевшего содержание в 500 коку. Прославилась Юкико тем, что наряду со многими женщинами Аидзу была членом отряда Накано Такэко, защищавшего замок Цуруга.
Она была супругой потомственного главного советника клана, Дзинбо Сюри, трагически принявшего на себя вину за решение хана Аидзу следовать за отрекшимся сёгуном до конца. Брак их в Аидзу считали образцово-показательным: по словам современников, чета Дзинбо производила впечатление идеальной пары, связанной не только формальными обязательствами, но и нежными и удивительно глубокими чувствами.
После поражения при Тоба-Фусими Сюри был вынужден совершить сэппуку. Вскоре покончил с собой и отец Юкико: тогда она и присоединилась к Накано Такэко.
Юкико храбро сражалась до последнего, пока ее не взяли в плен. Позже за ее освобождение пытался хлопотать самурай из Тосы, Ёсимацу Хаяноскэ. Когда он выяснил, что не сможет выпросить для Юкико помилования, Хаяноскэ тайком принес ей танто, и Юкико достойно покончила с собой.

Хината Юки/日向ゆき
(1851-1944)
Эта дама была дочерью самурая из Аидзу по имени Хината Саэмон. Во время Войны Босин она потеряла отца и братьев, но сама пережила это бойню. Впоследствии Юки стала известной писательницей, создававшей произведения на тему событий, которых ей довелось пережить.

Хирата Котё/ 平田小蝶
(1850-1885)
Котё была старшей дочерью вассала хана Аидзу, Хираты Мондзюро. Вместе с Накано Такэко она обучалась владению нагинатой и письму, а потом обеих девушек удочерили в семью Акаока. Во время Войны Босин она учила девушек владеть нагинатой, потом присоединилась к отряду Накано Такэко и участвовала в битве у Янагибаси. В отличие от своей приемной сестры, войну Котё пережила.

Масэ Мицу/ 間瀬みつ
(1834 - 11 августа 1921)
Была второй дочерью вассала Аидзу Масэ Шинбэя Тошисады и его жены Мацу. С детства Мицу обожала учиться: науки стали для нее настоящей страстью.
Во время осады замка Мицу потеряла двоих младших братьев, Ивагоро и Гэнситиро (один из них был среди членов Бьяккотая, покончивших с собой). Кроме того, во время осады не стало и ее младшей сестры Ю. После капитуляции Аидзу она уехала в Тонами вместе с племянником Сэкити, приходившемся сыном Ивагоро. В Аидзу она вернулась весной 1874 году, в 7 год Мэйдзи, и начала писать книгу "Разнообразные записки после Войны Бошин".

Сэкияма Каёко/ 関山通子
(7 апреля 1841 - 1901)
Каёко родилась в Этиго, в семье врача Накагавы Тамэсигэ. За четыре месяца до рождения Каёко ее отец покончил с собой вместо ее брата. Когда Каёко было 12 лет, она начала учиться классическим японским наукам у вассала Аидзу Такаги Сихэя. В возрасте 16 лет она начала работать в замке Цуруга, а вскоре даже привлекла к себе внимание Мацудайры Катамори.
В возрасте 20 лет она покинула замок из-за болезни. По распространенной версии она вынуждена была прекратить работу, потому что ждала ребенка от Катамори. Ее сын Кэнкити и правда имел портретное сходство с Мацудайрой. В 25 Каёко стала женой вассала хана Шибата Судзуки Кэндзиро. После Войны Босин они переехали в Цугаву и открыли там школу.

Ямакава Тосэко/ 山川とせこ
(? - 1868)
Была дочерью знаменитого копейщика стиля Хондзоин-рю, Китахары Тадаси. Позже стала супругой Ямакавы Окуры, который во время Войны Босин стал главным советником клана Аидзу, сменив на этом посту покончившего с собой Дзинбо Сюри.
Тосэко была мягкой и покорной женщиной, прекрасно влившейся в семью мужа. Во время осады замка она последовала за тещей и сестрами мужа, чтобы защищать Тэру-химэ. Позже, вместе с сестрой Окуры, Мисао, она ухаживала за раненными.
14 сентября 1868 года, когда снаряд попал в покои Тэру-химэ, она была вместе с ней. Получив тяжелые ранения, Тосэко скончалась. Ее почитали как героя и похоронили во внутреннем колодце крепости, во втором дворе, пока не смогли с почетом перезахоронить в храме Амида-дзи.

Конечно, нельзя не упомянуть и других дам. Тех самых, которые целыми кланами гордо убивали себя, чтобы не попасть в плен врага. В их числе, например, были женщины клана Такаги: Хацуко, Нуико, Синко и Сутэко. Все они покончили с собой в доме Такаги Тоёдзиро 8 октября 1868 года. А также женщины клана Накадзава: Кисэко, Тэруко и Сутэко. Они покончили с собой вместе с другими членами клана все того же 8 октября 1868 года. Та же участь была уготована и женщинам клана Нонака: супруге Нонаки Сиэмона и их четырем дочерям.
И, конечно же, нельзя забыть женщин из семьи Сайго Таномо, которые все до одной покончили с собой. До сих пор люди помнят имена его матери, сестер, жены, дочерей: Рицуко (58 лет) , Мисуко (26 лет), Юуко (23 года), Чиэко (34 года), Таико (16 лет), Такико (13 лет), Тадзуко (9 лет), Товако (4 года) , Суэко (2 года)...

Чтобы не заканчивать на траурной ноте, добавим к сухим фактам немного моэ-кавая. Наведите курсор на одну из картинок, и вы узнаете, чем прославились эти девушки.


Как бы то ни было, список оставивших о себе память женщин эпохи Бакумацу можно продолжать почти бесконечно. Благо, о них осталось больше письменных свидетельств, чем о прославленных дамах эпох Сэнгоку или Хэйан. Поэтому мы надеемся, что и вы, прочитав наш FAQ по женщинам эпохи, найдете, кого запомнить.

@темы: bakumatsu, мое бездарное

---

наконец-то отдеанонилась команда Бакумацу)
Огромное спасибо всем, кто приложил к этому руку и активно помогал (и помахал помпонами, да)
Моя внутренняя недокормленная рекидзё шлет лучи любви всем и каждому члену команды лично
Спасибо вам за прекрасную зиму

деанон лежит тут

и ачивки

@темы: WTF_2016

---

ура, черт возьми
в продаже появился 10й том
а главное - если верить этому твиту, предвидится проект по дальнейшей экранизации "Миротворца"

@темы: peacemaker

---

я не в хиатусе, я просто по уши в дисере Т_Т простите

боги и будды, я закончил 2/3 глав дисера, хотя должен был все 3/3 и заключение еще в понедельник
130+ страниц ереси и филоложества делают мне очень больно
теперь с нервным тиком созерцаю остаток перевода на практику, который сдать надо до пятницы
Т_Т в любом случае, это я отмаяковался, что я почти что тут
банзай и все дела. извините, что так долго ничего полезного не пощу Т_Т

@темы: для себя

---

вот тут писали про очередную серию исторической передачи с Катаокой Аиноскэ про Хиджикату
порыл китайский интернет - вот она)

если что сама передача называется 『片岡愛之助の解明！歴史捜査』 (Kataoka Ainosuke no kaimei! Rekishi no sousa)
там было в частности про то, как Хджкт держал свой меч


смотрится тут
если вдруг медленно открывается - xmlbar его качает быстрее, чем браузер открывает

@темы: bakumatsu

---

Если вам доводилось когда-то видеть работы Кимуры Рёко, то вы, наверное, запомнили ее по изображениям бисененов и антуражу, близкому классическим японским гравюрам
Но есть у нее и более любопытные работы. Как, например вот эти витражи, выполненные с оглядкой на классические средневековые витражи старой Европы.
На все работы Кимуры Рёко можно посмотреть тут

妖説太閤記　-淀君と秀吉-
(Yosetsu Taukouki ~Yodogimi to Hideyosi~ / Чарущая история Тайкоки: Ёдогими и Хидэёси, 2002)



Сама художница комментирует эту работу следующим образом:

"Название я позаимствовала у романа Ямады Футаро, который и подтолкнул меня на создания этой работы. Мне было чуть больше десяти лет, когда я прочитала роман Ямады-сенсэя, и он очень повлиял на мое восприятие данной истории.
Кроме того, Ёдогими была одним из любимых персонажей художника эпохи Тайсё, которого я уважаю и которым восхищаюсь - Китано Цунэтоми. А ведь увидев именно его работы я преисполнилась решительности профессионально посвятить себя японскому искусству живописи, так сильно я была потрясена ими.
В то время я приобрела каталог работ с одной его выставки, и до сих пор он для меня что-то вроде Библии, настольной книги.
Так, благодаря романисту и художнику я создала эту Ёдогими.
Как раз во время ее создания не стало Ямады-сенсэя, и вот, я создала это произведение искусства как дань памяти Ямаде Футаро и Китано Цунэтоми, посвятив его им.
Кстати говоря, эта самая "чарующая история" подает Хидэёси таким, каким мы не привыкли видеть его в учебниках по истории и в тайга-дорамах. Если честно, я и не имела намерения создавать серьезного образа, полностью основанного на Тайкови. Так что если вас это заинтересовало, пожалуйста почитайте что-нибудь по теме, а не комментируйте в духе: "Ой, у нее Хидэёси на сушеный перчик шичими похож" или "Да что это с ней?".
Кстати говоря, на фоне данной работы виднеется замок Осака. После того, как я закончила эту работу, мне выпала радость посетить этот замок, и это меня очень взволновало. И еще - я помолилась в святилище неподалеку, где поклоняются Хидэёси - оно называется Тоёкуни-дзиндзя."

Остальные витражи Кимуры Рёко шлют привет веселым гравюрам с шибари и эстетике Тайсё-декаданса. Поэтому просто запощу их без комментариев автора, но местами со своими комментариями.

歌比丘尼悲願　男千人枕供養姫始め之図
(Utabikuni higan Otoko sennin makura kyou himehajime no zu/ Страстное желание утабикуни спасти мир. Сцена потери невинности со ста мужчинами во время погребальной службы 2002)



Тут сразу объясню, что такое "утабикуни". Это не имя собственное, а название особого рода монахинь.
Утабикуни назывались бродячие монахини, существовавшие с эпохи Адзути-Момояма до конца эпохи Эдо, бродившие по трактам Японии и распевавшие буддийские молитвы. Сначала эти дамы только молились - потом начали зарабатывать проституцией.


朝顔緊縛美人図
(Asagao kinbaku bijin zu/ Сцена со связанной красавицей среди цветов "утренний лик", 2002)




桜街道花魁道中図「ブッ飛ばせ！」
(Sakuragaidou Hanadochuu zu "Buttobaze!" / Сцена процессии ойран по дороге сакуры: "Понселись!", 2002)




鵜飼図
(Ukai zu/ Сцена рыбалки с бакланами, 2002)




雪責め（伊藤晴雨　模写）
(Yuki zeme (Itou Seiu mosha)/ Пытки на снегу (Подражание Ито Сэйу), 1998)



здесь тоже нужен комментарий. Ито Сэйу заслуживает отдельного поста как певец эстетики кинбаку и творец потрясающе красивых гравюр жанра сюнга эпохи Тайсё, и я обязательно напишу о нем - он действительно очень занятный художник.
в свое время он создал целую серию очень красивых и пронзительных гравюр, на которых пыткам и истязаниям подвергалась связанная красавица на снегу.
вероятно, Кимуру Рёко вдохновила именно приведенная ниже гравюра, поскольку она больше всего похожа на ее работу композиционно

@темы: sengoku jidai, gijutsu, мое бездарное

---

Началось все, как всегда, с гравюры - и понеслось
Изображен на ней Сайго Кохэй (西郷小兵衛, а автор гравюры - Киётика (1847 - 1915).



Сайго Кохэй (18 ноября 1847 - 21 февраля 1877) - уроженец Кагосимы, также известен как Хикокити (彦吉. Приходился четвертым сыном Сайго Китибэю и соответственно - был самым младшим из братьев Сайго Такамори. Еще может фигурировать под именем, написанным вот так: 小平.

После начала войны Бошин, он прошел боевое крещение битве при Хатимане (八幡の戦い. Тогда он был в первом отряде, который далее направился на Эдо.
Потом он был в числе войск, двинувшихся по направлению Муцу-Сиракава (陸奥白河, и участвовал в боях в регионе Тохоку.
29 февраля 1869 Кохэй дослужился до командира подразделения (分隊長.
По окончании войны он вернулся в Сацуму и занял пост заместителя деревенского головы (副戸長 в деревне Каё (加世田郷, нынешняя Минами-Сацума).


В 1877 году он присоединился к мятежу во время Сацумского восстания и был назначен первым младшим офицером первого отряда (第一大隊第一小隊長.
27 февраля того же года в Такасэ-Канан (高瀬河南, нынешний город Таманаси в префектуре Кумамото) на территории провинции Хиго, он был застрелен в ходе сражения с кангун.
Погиб Сайго Кохэй в 31 год.

Из интересного о нем пишут:

☆ Из всех братьев Сайго Такамори именно с Кохэем у них было самое большое сходство как во внешности, так и в характере.
☆ За всю жизнь Кохэй ни разу не работал на правительство.
☆ Долгие годы Такамори и Кохэй жили вдалеке друг от друга, но Такамори очень любил брата, помня, каким он был миленьким в детстве. Поэтому говорили, что когда Такамори узнал, что его брат погиб во время Восстания, он горько и безутешно плакал.
☆ Говорили, что Сайго Кохэй и Хэнма Дзюро:та (辺見十郎太 были близки, как родные братья. Когда Кохэй погиб в бою, Дзюрота срезал прядь его волос и передал их семейству Сайго. В знак уважения за этот жест, семья Сайго, по слухам, подарила семье Хэнма косита (袴下, как я понял нечто типа хакама), принадлежавшие Кохэю.
☆ Во время американских бомбардировок во Второй Мировой погибла в огне фотография Сайго Кохэя

На гравюре ниже - на кресле Кирино Тошиаки (桐野利秋, он же хитокири-Хандзиро), сидящий мужчина - Икэгами Широ (池上四郎, а дама с нагинатой - Мацуко (松子, супруга Кохэя


Ниже - памятник на месте гибели Кохэя


На фото - Кохэй мелкий в середине фото

@темы: bakumatsu, мое бездарное

---

Снова тысяча извинений за то, что я так мало пишу, но я сражаюсь с дисером, и пока что побеждает он Т_т
Поэтому расскажу вам про интересное японское слово, которое, вы, наверное, уже слышали сто раз и все-таки


★Что же такое "цундоку"?

Пишется это вот так : 積ん読 и переводится как "покупать книги и скапливать их, не читая".
Знакомо, не так ли?
Концепт цундоку все-таки определяется в основном образом сваленных в огромную стопку книг. Ведь у всех нас зачастую скапливается под рукой нечто подобное - книги, комиксы, журналы: мы просто покупаем их, а потом складываем, складываем на столе, обещая себе выкроить время. А время все никак не находится.
Слово "цундоку" состоит из слияния глагола "цуму" (積む, сваливать в кучу, накапливать) и существительного "докусё" (読書, чтение), укороченного до первого иероглифа.
И как всегда - технологии и развитие языка не стоят на месте: словом цундоку называют и скопившиеся неигранные видеоигры, и сложенные "на потом" закладки в браузере. Даже эппл-приложения, скаченные и неиспользованные, становятся частью понятия цундоку.

++стрип

@темы: gijutsu, мое бездарное

---

Якудза-эйга: кино о якудза

Якудза-эйга: кино о якудза

История жанра

Культ смерти в его апофеозе проявил себя в современных фильмах о якудза. Во многом эта связь объясняется культурной преемственностью и неким продолжением традиции ментальности "Тюсингуры", знаменитой истории о 47 верных ронинах из Ако. Но и здесь, опять же, нужно уметь различать реальность и вымысел.
Якудза в кинофильмах — это ничто иное, как воплощение поп-культурного штампа, равно как те же утрированно-верные самураи со сцены театра Кабуки. Так что с настоящими, реальными якудза у них очень мало сходств.

Хотя, и это верно не всегда: сами якудза — одни из самых ярых поклонников жанров кино о якудза, и частенько они пытаются напустить на себя киношный образ. Чем доказывают утверждение Оскара Уайльда о том, что природа подражает искусству.

Как и многое, что сейчас составляет реалии современной Японии, культ благородных гокудо зародился в эпоху Эдо. Уже в те далёкие времена якудза заработали в народном сознании репутацию отчаянных мачо и робин гудов. Благородные гокудо сражались против произвола богатых и властных и помогали сирым и убогим. Бандзуин Тёбэй, знаменитый якудза, прославившийся спасением красавчика Сираи Гонпати, — типичный представитель вот такого типажа. Типаж, кстати, называется кёкяку, и такие персонажи были весьма популярны в пьесах театра Кабуки.

В 19 веке общество стало ещё более нестабильным и коррумпированным, так что многие из этих "благородных гокудо" скатились до азартных игр и преступных путей заработка, так что они стали абсолютно идентичны современным якудза. Однако репутация осталась прежней, и миф о благородных гокудо со строгим кодексом чести, как будто основанном на самурайской морали, тоже не погиб. Блиставшие в те времена героические якудза, такие, как Кунисада Тюдзи и Симидзу-но Дзиротё стали не только персонажами популярных пьес, но и позже — героями многочисленных кинолент.


Образ якудза из киножанра нинкё-эйга, фильмов о якудза с рыцарским духом, основан на образе благородного самурая. Что забавно, во многих фильмах герои самурайских боевиков оказываются не такими колоритными традиционалистами, как красавцы-гокудо с танто за пазухой.

Не следует связывать возникновение жанра якудза-эйга с американскими гангстерскими фильмами, ведь фильмы о якудза имели иные корни. Родился жанр постепенно, развившись из самурайских боевиков. До 1964 года почти что все японские фильмы относились к жанру дзидай-гэки, то есть, это были исторические киноленты. Однако, все мы помним, в эпоху Мэйдзи вышел приказ о запрете на мечи. Так что все фильмы, действие в которых разворачивалось уже в двадцатом веке, не могли уже продемонстрировать пример мечника, законно носящего оружие при себе и стоящего на страже справедливости. Тут-то и вспомнили о благородных гокудо. Ведь стоило сделать протагониста якудза с чистой душой и высокой моралью, и всё становилось на свои места. Тем более, к тому времени уже имелся готовый стереотипный образ романтического преступника, живущего по "понятиям", схожим с самурайским кодексом чести, и ставящего превыше всего принципы гири и ниндзё — долг и человеколюбие.


В самурайских фильмах пятидесятых годов главным героем часто оказывался молодой самурай, запросто расправляющийся с целыми кланами якудза. Тут следует напомнить, что романтизированный "кодекс чести якудза" на деле во многом отличается от самурайской морали. Но в одном они оказывались идентичны: стоило эти кодексы отобрать у якудза и самураев соответственно, как начинался настоящий беспредел. Стоило загнать из в рамки — и начинались героизм и благородство.

В начале 1960х годов строгое различие между образом благородного самурая и гокудо начинало исчезать. Самурайские фильмы уже не были так популярны, как раньше, и киностудии пытались приспособиться к требованиям публики. Пальму первенства тут же перехватила студия Тоэй, выгодно превратившая дзидай-гэки в якудза-эйга с выходом серии кинофильмов о Симидзу-но Дзиротё с 1962 по 1964 годы.

В этой серии роль Дзиротё исполнял Цурута Кодзи, а режиссёром был Макино Масахиро. Цикл прозвали "тёнмагэ якудза-эйга", то есть, гибридом самурайского боевика и фильма о якудза. Студия Тоэй, правда, объявила серию про Дзиротё дзидай-гэки, но тут руководство киностудии слукавило: ведь только внешне эти фильмы смотрелись как историческое кино, а вот персонажи и конфликт в них уже были предтечами первой волны якудза-эйга.

Первый настоящий фильм про якудза назывался "Бакуто" ("Игрок"), и он увидел свет в июле 1964 году. Режиссёром был Одзава Сигэхиро, который с 1954 года снимал для студии Тоэй исторические фильмы. "Игрок" имел успех и Одзава принялся штамповать похожее кино. На студии Тоэй в 1964 году было снято всего три настоящих якудза-эйга, но публика так хорошо приняла эти ленты, что уже в следующем году киностудия Тоэй развернула настоящий конвеер по производству фильмjs о якудза.
Начальная стадия развития жанра якудза-эйга пришлась на 1964 — 1967 годы. Это было время малых бюджетов и коротких сроков съёмки. Студия Тоэй создавала себе новый рынок сбыта, создавала новых звёзд, развивала все ритуалы и штампы новорождённого жанра.


Вскоре стало ясно, что якудза-эйга нравились публике больше, чем историческое кино, и режиссёры, творившие раньше кино про самураев, один за одним перешли на новый жанр. Одзава и Макино — в 1964 году, Като Таи и Утида Тому — в 1965.

Звездой самых ранних якудза-эйга был Цурута Кодзи, но вскоре к нему присоединились ещё две звёзды фильмов о якудза от студии Тоэй. Так родилась великая триада: Цурута Кодзи, Такакура Кэн и Фудзи Дзюнко.

Новый жанр утвердил свои позиции с выходом нескольких кинолент. В апреле 1965 года увидела свет "Тюрьма Абасири", снятая Исии Тэруо. Главную роль в фильме сыграл Такакура Кэн. "Тюрьма Абасири" оказалась фильмом, который стал первым коммерческим хитом среди якудза-эйга. История о тюрьме на суровом севере Японии оказалась так популярна, что Такакура снялся в 18 ремейках фильма!

Хотя актёрская игра в фильме была не самой сильной, публика была в восторге.

В январе 1966 года вышел фильм "Волк-одиночка" режиссёра Като Таи, в котором в главной роли снялся Накамура Кинноскэ. Следом увидел свет потрясающий фильм "Братский долг" режиссёра Ямаситы Косаку.

Так у нового жанра появились не только звёздные актёры, но и прекрасные режиссёры.

Второй этап в развитии жанра пришёлся на 1968 — 1971 годы. В это время у фильмов и бюджет стал больше, и снимались они уже для массового потребления. Теперь якудза-эйга был полномасштабным киножанром, признанным и публикой, и критиками.


За один только 1969 год студия Тоэй выпустил 26 фильмов в жанре якудза-эйга и побила все рекорды по кассовым сборам.
Фильмы стали красивее, герои в них — более стильными.

Шедевром жанра тех лет считается увидевший свет в 1968 году фильм "Игорный дом: умелая игра" от всё того же Ямаситы. В тот же год вышел ещё один фильм, считающийся классикой жанра — это была кинолента Утиды Тому, одного из старейших и самых уважаемых японских режиссёров, "Театр жизни: Хисякаку и Кирацунэ".

Именно в этот период истории якудза-эйга другие студии осознали, что позволить Тоэй монополизировать новомодный жанр попросту нельзя. Студии Тохо, Сётику, Никкацу и Дайэй начали активно вкладывать деньги в кино про якудза. Студия Сётику, например, выпустила трёхчасовую версию "Театра жизна" в 1971, режиссёром её был Като. Это был самый дорогой и амбициозный проект на тот момент, и он оказался одним из лучших фильмов того времени.

К 1974 году жанр якудза-эйга подошёл к переходному периоду, он начал двигаться к третьему этапу своей истории. По-прежнему выпускалось множество таких кинолент (На студии Тоэй в 1972 году сняли 30 якудза-эйга), но публике начали надоедать однотипные фильмы. Идею о том, как избежать очередного провала и потерять едва завоёванную аудиторию, студии подсказал невиданный успех фильма Копполы "Крёстный отец".


Студии начали переключаться на попытки снять максимально приближённые к реальности фильмы о якудза, часто похожие на документальные фильмы.
В таких фильмах действие разворачивалось как в "классические" времена (1915 — 1935), так и в современности. Фильмы про события 1915 — 1935 годов стали называться "нинкё-эйга", фильмами о рыцарском духе идеальных, благородных якудза, дидактическими, поучительными кинолентами о торжестве морали над бездуховностью. Фильмы о современности демонстрировали совсем других якудза.


Появление фильмов, в которых якудза выглядели алчными, жестокими и морально прогнившими, вызвало шумиху на студии Тоэй. Цурута Кодзи, на тот момент самая уважаемая звезда фильмов о якудза, публично заявил, что в новомодных псевдодокументальных фильмах нет души. В фильме "Ответный удар игрока" (1971 год) Цуруту с трудом уговорили сыграть сцену, где его герой стреляет в спину продажному полицейскому. Не удивительно! Удар в спину противоречил и "понятиям" благородных гокудо, и самурайскому кодексу чести. Да кроме того, приходилось стрелять, а не эстетично размахивать мечом. В конце-концов руководство студии решило пойти на компромисс и снимать фильмы обоих видов.

В середине 1970х годов назрела дилемма: из низкобюджетных фильмов якудза-эйга начали превращаться в настоящие блокбастеры. Кроме того, находились и те, кто публично порицал бум на фильмы, где идеализировались преступники и головорезы. На защиту жанра вставали известные писатели — Мисима Юкио, Сайто Рюхо, Сато Тадао.
К концу десятилетия жанр перестали активно порицать. Звёзды фильмов о якудза стали самыми популярными актёрами японского кинематографа. Однако, пусть якудза-эйга и перетекли в разряд социально одобренного кино, с повышением спроса на них благородные нинкё-эйга начали то скатываться в чрезмерную драму, то в настоящую самопародию.


В той же неопределённости прошли для жанра и восьмидесятые годы: действуя по уже сложившейся схеме, режиссёры полагались уже на собственный вкус — иногда им удавалось создать безумно красивые и трогающие сердце ленты в жанре нинкё-эйга, иногда — кровавые боевики.

В 1986 — 1988 годах выходят в свет две части киноленты "Женщины якудза" режиссёра Гося Хидэо. Хотя и до этого во многих фильмах можно было насладиться цельными и сильными образами женщин преступного мира, прекрасных и смертоносных, здесь эта тема заиграет новыми красками.

С наступлением девяностых претерпели изменение и каноны жанра. Публика успела изрядно устать и от утрированного благородства, и от реалистичных разборок. Настало время гротеска, иронии и чёрного юмора. Тут-то на сцену и выходит популяризированный даже на Западе Китано Такэси с его такими жизненными и одновременно такими утрированно смешными картинами из жизни якудза, иногда похожими на пёстро раскрашенные лубки.


Начинается десятилетие с "Точки кипения", фильма, в котором стереотипы и штампы играют только на руку сюжету. В 1995 году Китано снимется в ленте "Гонин", не менее живой и полной сарказма, пусть и снятой другим режиссёром.

Ужасающие и странные ленты штампует Миикэ Такаси: в 1997 году он выпускает "Цельнометаллического якудза", в 1996 — "Безжалостные амбиции", в 1996 — "Фудо: Новое поколение".

Продолжая традиции, Мотидзуки Рокуро снимает в 1997 году фильм "Блуждающие огни". Здесь мы снова видим благородного якудза, но уже в современном антураже. Главный герой хочет бежать от преступного прошлого — но оно его не отпускает.


В двухтысячные жанр шагает, держа в запасе все приёмы и штампы, придуманные за долгие годы его истории. Продолжает радовать своих поклонников Китано — с завидной частотой выпускающий всё более и более забавные и одновременно кровавые фильмы. "Беспредел", "Полный беспредел", "Рюдзо и семеро кобун"...

Отдельной статьёй идут сюрреалестичные и гротескные ленты Миикэ: в 2001 году он экранизирует кровавую мангу "Убийца Ичи", в 2002 снимает абсолютно неадекватный фильм "Правда об Андо Нобору", в 2007 неожиданно снимает вполне неплохую и добротную экранизацию нежно любимой многими видеоигры "Якудза: Подобный дракону".


В 21 веке образ благородных гокудо живёт: то они появляются в числе главных персонажей в очередном историческом сериале, но им посвящается комедийная и совершенно несерьёзная дорама. Все популярнее становится воссоздание в кино образа якудза, прижившегося уже на страницах манги. Новая эпоха — новые требования к режиссёрам. Фильмы становятся ещё более зрелищными, драма накаляется всё сильнее.

Что же будет дальше? Какими станут якудза-эйга в эпоху, когда сами якудза вот-вот станут редким и вымирающим видом? Что ж, как знать.

Тематика

У жанра якудза-эйга изначально было две темы: долг, гири, и человеколюбие, ниндзё. Чаще всего они подаются как источник главного конфликта, таящегося в самой душе главного героя. Именно понятия гири и ниндзё объясняют популярность жанра якудза-эйга, а заодно могут дать ответ на вопрос, почему такие фильмы вообще появились и в чём причина их долгой популярности?

В самурайских фильмах, из которых жанр и вырос, эти понятия чаще всего подавались как единое целое. Для самурая сам его долг был проявлением человеколюбия. Однако для современного человека это совершенно неприемлемо. Такую мораль невозможно было вложить в современного якудза, который уже тем, что носит меч на поясе идёт против своего гражданского долга подчиняться законам свыше. При такой логике из якудза было не слепить героя.

Тогда на студии Тоэй приудмали мудрое решение: поставить эти два понятия в противовес друг другу, сделать цельный концепт оксюмороном. Так и родилась дихотомия между самураем и благородным гокудо. Для самурая превыше был долг, якудза ценили и долг, и человеколюбие. Так преступники становились сродни милосердным святым.


"В мире якудза долг превыше всего, а человеколюбие лежит на острие лезвия" — было написано на одном из постеров к старому-старому фильму о якудза. О мире самураев такого уж точно нельзя было сказать. Кстати, о корреляции между гири и ниндзё можно почитать в довольно пространном эссе Сато Тадао "Рефлексия верности". Это — одна из лучших статей, написанных о якудза эйга: правда, будьте готовы к тому, что Сато в ней некоторые стороны идеологии, вложенной в якудза-эйга сводит до "формы фашизма".

Но ведь и правда: праворадикально настроенный Мисима, например, якудза-эйга просто обожал, даже сам успел сняться в одном из таких. Более того, он даже брал интервью у Цуруты Кодзи, писал длинные статьи, восхваляющие якудза-эйга.


Протагонист якудза-эйга чужд самурайской морали. Для него борьба с врагом важнее собственной жизни и благополучия. Герой или героиня якудза-эйга будет пытаться бороться со всеми трудностями на своём пути, стараясь балансировать между долгом и личными чувствами, но, однажды, обязательно поймёт, что они недосягаемо далеки друг от друга, и выбрать можно только что-то одно. И тогда протагонист гибнет, утопая в крови своих врагов.

Типичные якудза-эйга

Якудза-эйга — это, вероятно, жанр со самыми строгими канонами. В фильме про якудза может случиться только то, что предписано "церемониалом" жанра. Персонажи, конфликты, поступки, тематика — все они переходят из фильма в фильм. Более того, если хорошенько покопаться на антресолях забытых кинолент, можно найти по 4-5 совершенно идентичных по сюжету и актёрскому составу фильмов. В них даже видеоряд будет очень похожим.

Правда, некоторая свобода креатива имелась даже в таком строго регламентированном жанре.

Забавно, что якудза-эйга на той же студии Тоэй стояли на конвеере: появлялся сценарий, собиралась комиссия, его утверждали — и вот, каждые две недели появлялся фильм.


Типичный якудза-эйга от студии Тоэй начинается с того, что герой выходит из тюрьмы. Как правило, попадает он туда потому, что берёт на себя чужую вину: он спасает свой клан, жертвуя своим благополучием.

Когда герой возвращается в родной клан, он обнаруживает, что теперь им руководит "плохой" кумичо. Но, верный своему долгу, герой вынужден служить ему, стараясь как-то обходить необходимости совершать дурные поступки. Однако вскоре оказывается, что это слишком трудно: от героя требуют совершенно невыполнимых подлостей, идущих вразрез с его личными моральными устоями. И всё же от долга ему не уйти. Даже служа "плохому" кумичо, герой будет страдать от боли, отказываться от своей возлюбленной, убивать невинных.

Герой в погоне за долгом может сойти с ума. Он будет терзаться, ставя на чаши весов долг и человеколюбие. Но, что бы они ни выбрал, он всё равно останется смиренным, терпеливым, готовым в любой момент принять смерть.

На протяжении первых 75 минут фильма (или около того) герой будет всё больше и больше запутываться в сетях своего внутреннего конфликта. Обязательно прозвучит пафосная фраза вроде "Мы, якудза, подчиняемся своему кодексу чести, что бы ни случилось", в ответ может прозвучать "Но у зла-то кодекса чести нет!"
Например, в фильме 1967 года "Ирэдзуми, залитая кровью", кумичо говорит: "Мы преступники, но и мы не чужды сострадания", а десять минут спустя он же заявляет: "Друг — то друг, а работа — это работа".

И вот, полностью запутавшийся, герой начнёт свой путь к трагическому финалу. В знаменитом "Театре жизни" один второстепенный персонаж говорит: "Для якудза есть только две дороги — тюрьма или смерть". Перед своим финальным боем в одном из фильмов серии про Тюрьму Абасири, герой Такакуры поёт: "Я иду забрать жизнь своего врага/ С мечом в руке/ Когда всё будет кончено/ Я вернусь в тюрьму Абасири".

Моральную дилемму можно разрешить только пролив кровь. В какой-то момент "плохой" кумичо совершает что-то настолько ужасное, что герой видит: ни о каком долге перед подобным мерзавцем не может быть и речи, нужно избавить клан от такого позора. Терзавшийся от двойственности в своей душе, герой сбрасывает тяжесть с плеч, берёт в руки меч и отправляется в дом "плохого" кумичо, чтобы убить или быть убитым. Так жертва долга становится героем.

В старину самурай бы скорее покончил с собой, чем убил своего господина, даже если господин — настоящий злодей. Якудза выберет человеколюбие, а не долг: и пойдёт на убийство.


Последует сцена кровавой бойни, в которой и погибнет "плохой" кумичо, герой же — или последует за ним, или будет вынужден начинать всё с нуля...
В дзидай-гэки преступивший против долга самурай обязательно бы встретил свою смерть: вот оно, отличие послевоенной этики от традиционной.

Все эти штампы иллюстративно воплотились в сюжете фильма "Умелая игра". Его, например, Мисима называл шедевром.

Фильм студия Тоэй выпустила в 1969 году, режиссёром был Ямасита Косаку, автором сценария — Касахара Кадзуо.

С технической точки зрения этот фильм — далеко не шедевр жанра, но по содержанию — он один из самых сложных и интроспективных фильмов о якудза.
Главные герои фильма — "братья" Накаи (его играл Цурута Кодзи) и Мацуда (его играл Вакаяма Томисабуро), оба — высокопоставленные члены группировки Тэнрю. Пожилой, достойнейшие кумичо умирает, и Накаи отказывается стать его преемником, поскольку очень страдает от этой потери. Тогда власть захватывает корыстный и бестактный Сэнба: он сажает на пост кумичо свою марионетку. Накаи, будучи олицетворением чувства долга, принимает эту несправедливость и старается усердно служить новому кумичо. Мацуда же, олицетворяющий человеколюбие, клянётся всеми силами противостоять произволу нового главы группировки.

Сначала Мацуда получает выговор, потом — понижение в ранге, в итоге его изгоняют. Сначала Накаи защищает Мацуду и пытается уговорить его признать нового кумичо. но потом, во время долгой, тяжёлой сцены на кладбище Накаи разбивает сакадзуки, из которой обменивался сакэ с Мацудой. И говорит: "Нет ничего важнее верности!"


Мацуда решает напасть на штаб клана, а Накаи тем временем тщетно пытается как-то исправить ошибки руководства. Мацуда убивает нового кумичо, и группировка Сэнбы захватывает весь клан. Накаи оказывается обвинённым в произошедшем: он защищает убийцу, своего кровного брата. Накаи, верный своему клану, находит Мацуду и убивает его. Потом он возвращается в штаб, чтобы убить и Сэнбу.

"Ну и где твоя верность?! А как же верность?" — кричит ему перед смертью Сэнба. "Да что я могу о ней знать? Я обычный преступник" — отвечает Накаи.
Он убивает Сэнбу в жажде мести и установления справедливости, сдаётся властям и отправляется в тюрьму. За кадром мы узнаем, что он проведёт весь остаток жизни в камере...

Фильмы вроде "Умелой игры" действительно хороши: в них есть мрачная, пессимистичная нота. Они говорят о том, что долг, и сострадание к людям в итоге ведут в никуда. Нет золотой середины, только трагедия и смерть.

@темы: мое бездарное, yakuza

---

История зарождения якудза

утаскиваю свою аналитику для WTF Yakuza


История зарождения якудза

Тема якудза для японцев — и опасна, и очень привлекательна. Если подумать, якудза — вообще едва ли не самая популярные персонажи в японской поп-культуре: герои и злодеи из их среды появляются в бесчисленном количестве фильмов, книг, песен, аниме, видеоигр...

Иногда их образ подаётся в духе романтизированного представления об эдаких Робин Гудах, которые слабых и неимущих не обидят, а пафосных и мажорных ещё и наказать за жадность и бездуховность могут. Часто якудза ещё и представляются как неудачники, выбившиеся "в люди", из неблагоприятной социальной среды — к верхушке правления какой-нибудь группировки. Конечно, всё это прекрасно и вдохновляет, но! Большинство этих культурных штампов сформировалось благодаря взгляду членов группировок якудза на самих себя.

Хотя всякие фольклористы и эксперты по якудза требуют от нас оставаться объективными и осознавать, что точность этих романтических образов — под сомнением, стоит совершить небольшой экскурс в историю Японии — и некоторые составляющие поп-культурного штампа, связанного с якудза, всё-таки обязаны не пустым выдумкам, а вполне себе сформированным фольклорным и культурным тенденциям. Но, чтобы понять, кто же такие якудза на самом деле, не лучше ли попытаться докопаться до их истоков? Итак...

Эпоха Эдо. Начало правления сёгунов династии Токугава. В крупных городах феодальной Японии начинают появляться странно одетые молодые люди, ведущие не менее странный образ жизни. Это были "кабуки-моно". Как и всяческие маргиналы более ранних эпох, они броско и вульгарно одевались, носили предметы западного гардероба, странные причёски и яркий макияж. Вдобавок к этому, кабуки-моно и вели себя весьма эпатажно. На поясе у них болтались не в меру длинные мечи, которые едва ли не подметали землю, когда эти молодые люди гуляли по улицам старой Японии. Они терроризировали простой люд, а ради прихоти могли и вовсе выбрать какого-нибудь несчастного как объект для практики цудзи-гири, жутковатого обычая, при котором самурай мог опробовать новый меч на любом прохожем.

Кабуки-моно и формировали первые легендарные группировки средневековой Японии.


Однако в то же время стали появляться и те, кто желал противопоставить себя кабуки-моно. Это были "хатамото-якко", дословно — "слуги хатамото". Они говорили на собственном жаргоне, а своим группировкам давали броские названия. Например, "Тайсё Дзинги-гуми" — дословно "Группировка всех Божеств". Хатамото-якко выработали свой собственный утрированный кодекс чести, клялись быть верными своим "братьям", даже если пришлось бы поступиться с сыновним долгом.

Эти пёстрые, с позволения сказать, субкультуры появились в эпоху, когда столетия кровавых усобиц подошли к концу, и Япония, наконец-то установилось подобие мира. А с миром, конечно же, пропадала необходимость и в том, чтобы в каждом мелком феодальном уделе имелись толпы до зубов вооружённых молодых людей. В конечном итоге, большинство самураев стали частью разрастающегося класса торговцев, а крупные призамковые деревни, такие, как Осака, превратились в шумные мегаполисы. Те, кто не ушёл в бизнес, примыкал к рядам гражданских бюрократов. Или выбирал себе поприще учёного или философа.
Но не всем было так легко адаптироваться.


Например, не удалось это кабуки-моно: они в основном были из среды обеспеченных самураев, и, таким образом, по сути лишились всех шансов на самореализацию, кроме как на стезе уличных драк, рекета и грабежей. Конечно, до кабуки-моно эту нишу неплохо занимали ронины — самураи, не имевшие господ. Чуть ранее, многие из них стали разбойниками — когда их даймё оказались на проигравшей стороне во время столкновения Токугавы и группы даймё, оставшихся верными дому Тоётоми.

Традиционно сложилось так, что воины-ренегаты могли примыкать к армиям даймё, сражающихся друг с другом по всей стране, но теперь, в относительно спокойное время сёгуната Токугава, эти новые группы самураев-преступников начинали жить своей жизнью. Группировки разбойников этой эпохи позже появятся на экране в таких лентах, как "Семь самураев".


Хотя криминогенные группировки хатамото-якко, формально служившие Сёгунату и обладавшие неким кодексом чести, могли бы показаться истинными прародителями якудза, сами благородные гокудо предпочитают считать своими предшественниками не их, а исторических противников хатамото-якко. Эти группировки назывались "мати-якко", дословно — "слуги города". Состояли они из молодых горожан, которые в ответ на притеснения и насилие со стороны хатамото-якко и кабукимоно, стали поднимать вооружённый протест. Временами мати-якко не гнушались и перенять кое-какие дурные привычки своих идейных противников. И всё же, их лидеры были людьми, совершенно не похожими на хатамото-якко: мелкими чиновниками, хозяевами магазинов и постоялых дворов, ремесленниками. Иные были рабочими, объединявшимися под крылом у воротил строительного бизнеса. В рядах мати-якко оказывалась и большая часть бездомных бродяг и бродячих самураев. Как и члены нынешних группировок, мати-якко были любителями азартных игр и развили тесные отношениями с теми, кто вертел игорным бизнесом, — так что это по сути и положило началу тесной организации якудза.


Горожане, естественно, поддерживали мати-якко: им проще было сочувствовать простолюдинам, отважившимся поднять руку на в конец оборзвеших самураев. В Эдо, например, мати-якко вскоре стали настоящими народными героями. Теперь становится ясно, почему нынешние якудза гордо говорят, что именно мати-якко — их прямые предшественники. По словам Хосино Канэхиро, криминолога из Японского Научно-Исследовательского Института Полиции, и хатамото-якко, и мати-якко, пропали примерно к концу семнадцатого века, после того, как их фактически уничтожили взволнованные власти сёгуната. Уже упомянутая нами эдосская Тайсё Дзинги-гуми, например, постигла такая участь в 1686 году: чиновники скрутили три сотни её членов, а главы группировки были преданы казни.


И всё-таки: пусть группировки мати-якко время от времени действительно совершали героические и достойные уважения поступки, по большей части их члены были просто отморозками в поисках адреналина и наживы. Как и большинство других романтизированных "Робин Гудов", мати-якко были обязаны своей репутации не делам, а легендам, поэтому и бесчисленные театральные пьесы восемнадцатого века неизменно показывают их героями и достойнейшими людьми.

Эти пьесы, кстати, были достаточно популярны. Да и сам театр Кабуки во многом обязан своими сюжетами историям об эксцентричных городских бандах 17 века. А дальше — всё это прижилось в фольклоре, который дошёл и до наших дней. Основной типаж таких произведений — "отокодатэ" — благородный простолюдин. А примером такой легенды можно назвать историю об Одноруком Кисабуро, тоже герое пьес театра Кабуки. Кисабуро был мастером меча, который защищал простых горожан. Но его выгнали из додзе после того, как там узнали о связи Кисабуро с недостойной женщиной. Стараясь вымолить прощение у своего наставника, Кисабуро отрубил себе правую руку в качестве акта раскаяния и отправился на борьбу с негодяями на улицы Эдо.


Легенды о мати-якко и их своеобразный кодекс чести пережили сами группировки: их переняли и сберегли следующие поколения "благородных простолюдинов". Например, японские пожарные — тоже полумаргинальные и героические личности, обычно трудившиеся на стройках, но кроме того причисленные к волонтёрской городской пожарной службе. Ещё популярны в народе были мелкого ранга полицейские, лидеры групп рабочих, борцов сумо, члены первых криминальных синдикатов — уже века восемнадцатого.


И вот она, наконец, официальная точка отсчёта истории якудза. Именно в восемнадцатом веке и появились первые организованные группировки, похожие на тем, что мы видим сейчас. Но это были не те якудза, к каким привыкли мы, это были бакуто — игроки и воротилы игорного бизнеса; а также — текия, бродячие торговцы и рекетиры.
Бакуто и текия часто становились самые социально неблагополучные граждане: бедняки, безземельные, преступники.

И текия, и бакуто часто "держали" собственную территорию: каждая мелкая группировка получала прибыль с закреплённого за ней клочка земли. Бакуто, например, облюбовали крупные тракты и большие города, текия — рынки и ярмарки.


Так деревенские и городксие группировки торговцев вразнос и игроков стали первыми настоящими якудза. И всё же исторически преемственность не отследить — можно только верить на слово экспертам и самим гокудо, которые считают именно так.

Кстати, знаменитая система "оябун-кобун", ныне бытующая в среде якудза, по мнению учёных, тоже сложилась именно в середине восемнадцатого века. В феодальной Японии аналогичное построение отношений проецировалось и на связь наставника и ученика, сюзерена и вассала, отца и сына. В преступном мире она стала залогом верности подчинённых своему оябун, лидеру. Признавая себя приёмными детьми главаря группировки, его последователи должны были прочувствовать ту меру ответственности, которая ложилась на их плечи. Сейчас, несмотря на отмирание многих традиций, некоторый уровень верности, послушания и доверия среди якудза поддерживается — хотя он незнаком тем же американским криминальным группировкам, кроме тех, что созданы на основе ближайшего кровного родства.

Как и другие преступные синдикаты, первые якудза разработали сложный церемониал инициации новых членов группировки. Эти ритуалы, как правило, носили лёгкий оттенок сакральности. Например, это было знакомое нам ритуальное распитие сакадзуки.


Но кем же были, всё-таки, эти текия? Бродячими торговцами, путешествовавшими по дорогам Японии, от призамкового города к призамковому городу да между растущими рынками. По одной версии само слово "текия" происходит от слова "яси", дословно переводившегося как "бродячие торговцы". Поскольку концепт "яси" подразумевал и бандитизм, текия, вероятнее всего, попросту были разбойниками, выходцами из среды ронинов, отравлявшими своими преступными набегами города и веси старой Японии. Наиболее широко принятая версия связывает яси с культом божества Синно, заимствованного из Китая бога сельского хозяйства, который, как считали японцы, обладал даром врачевания и исцеления. Грубо говоря, с такой точки зрения яси были бродячими аптекарями. Со временем концепт слова расширился, и так стали называть всех бродячих торговцев, независимо от того, какой товар они с собой носили.


Кем бы ни были изначально текия, к середине 18 века они начали сбиваться в банды — во имя защиты своих интересов и защиты от притеснения властей. Такие банды обычно устанавливали контроль надо всеми торговыми зонами своей территории — даже если это были рынки при храмах и святилищах или палатки захожих торговцев. Текия за свою сомнительную деятельность заслужили дурную славу шарлатанов и мошенников: это мнение о текия поддерживается в народе и по сей день. О ранних представителях этой профессии и вовсе сложился стереотип: считалось, что у них был особый "репертуар" мошенничества над покупателями. Например, они врали о месте изготовления и составе продукта; прикидывались пьяными и устраивали "шоу" — как будто они всё распродают за гроши; или, например, они торговали бансаями… без корней!


Устройство группировок текия уже напоминало современную иерархию в группировках якудза: во главе стоял оябун, а ему подчинялись касиры, вакагасиры, куми-ин, вакасю... Штабом часто служил дом оябун: там же обучали всем тонкостям дела и новобранцев. Кроме всего прочего, у текия был свой кодекс чести из трёх пунктов. Во-первых, не трогать жён других членов группировки: дело в том, что жёны обычно оставались дома одни, пока мужья разгуливали по дорогам и занимались делом. Во-вторых, не выдавать секретов группировки полиции. В третьих, быть верными своим оябун. Уже очень похоже на современные группировки, не правда ли? Текия вообще были чертовски похожи на якудза современных: они чаще занимались легальным бизнесом, чем каким-то беспределом, чем обеспечивали себе некоторый кредит доверия властей.

Ещё одни прародители современных якудза — бакуто. Это были группировки, тесно связанные с игорным бизнесом и в основном им и ограничивающиеся. Первые группировки бакуто по сути были наняты государством, а местные их главари — и вовсе отвечали за некоторые строительные проекты (как и сейчас в случае с якудза). Естественно, на больших стройках тоже получалось сделать неплохие деньги: так что главы группировок бакуто нанимали на стройки всяких маргиналов, разворачивая в окрестностях целую сеть игорных притонов. А в притоны хитро заманивались местные, которых пройдохи-строители и обчищали до нитки.


Постепенно группировки бакуто "расплодились" вдоль всех основных трактов Японии, и историями о них стал полниться как фольклор, так и источник сюжетов для театра Кабуки. По словам криминолога Хосино, например, именно среда бакуто стала "ядром организованной преступности" в Японии. Именно бакуто сделали игорный бизнес одним из важнейших источников дохода для группировок, именно они придумали традицию отрубания пальцев, именно в их среде родилось и слово "якудза".
С развитием инфраструктуры страны крупные группировки бакуто стали оседать в больших городах, контролируя все большие территории. Например, к середине девятнадцатого века один крупный синдикат бакуто уже контролировал столичный город Киото и его округу.

Как и у текия, у бакуто был свой кодекс чести, призывавший хранить тайны группировки и подчиняться своим вышестоящим. Здесь тоже во главе группировки стоял оябун: чаще всего заслуживший этот статус личной харизмой и талантов игрока. Как и в современных группировках якудза, в бандах бакуто царила особая иерархия, разветвлённая, сложная, но по сути повторяющая иерархию группировок текия. Ещё одна схожая черта с современными группировками заключалась в том, что новобранцев, вступавших в группировки бакуто, часто отправляли на самую простую и никчёмную работу: они полировали игральные кости, убирали в доме оябун, совершали обход территории, даже сидели с детьми.


Именно на трактах Японии эпохи Эдо впервые прозвучало и слово "якудза". Согласно повсеместно бытующему мнению, это слово происходит от названия одного из неудачных раскладов при раздаче карт в игре: дословно оно переводится как "восемь, девять, три" — "я, ку, са".

Называть словом "якудза" сначала было принято нечто бессмысленное и бесполезное. Со временем игроки-бакуто стали так называть себя — дескать, они никчёмны в обществе, рождены только, чтобы проигрывать.


Многие годы это слово циркулировало только в среде группировок бакуто. Более того, многие якудза и сейчас настаивают, что такое название к ним не имеет отношения. И всё-таки к двадцатому веку бакуто, текия и прочие городские банды и группировки оформились в то, что мы видим сейчас.

Система наказаний за нарушение правил группировки у бакуто тоже напоминают то, что сейчас называют в СМИ "кодексом чести якудза". Так, трусость, неповиновения и раскрытие секретов группировки расценивались как предательство, которое шло вразрез с репутацией и честью группировки. Особыми преступлениями считались нарушения табу: запрещено было воровать и насиловать. За самые страшные проступки карали смертью. Дальше по тяжести шло исключение из группировки. После такого исключения — как делают и в наши дни якудза — оябун группировки рассылал своим "коллегам" извещения о том, что такой-то его подчинённый отныне должен считаться изгоем среди бакуто.


Существовала и традиция юбицумэ, отсечения фаланги мизинца в наказание за серьёзный проступок. Однако нельзя считать, что существовала она только в среди бакуто и нигде больше. Так, например, некоторые проститутки часто отсекали фалангу своих мизинцев, если клялись в любви. Правда, для бакуто отсечение фаланги пальца значило нечто иное: рука становилась слабее, сжимать меч так же крепко, как раньше наказанный больше не мог.

Родом из эпохи Эдо и другая стереотипная черта якудза — цветастые татуировки кондзё. О них вы можете прочитать в прошлогодней аналитике нашей команды, поэтому особого внимания истории этого феномена мы уделять не будем.

Вклад бакуто в историю криминала в Японии ширится за рамки преемственности традиций. Например, некоторым группировкам бакуто предоставлялись особые официальные права, некоторые оябун даже своеобразно поступали на государственную службу. Формирование ряда уступок и договоров с властями и кооперация с полицией, правда, были против правил группировок, не решавшихся на такие меры. Так начинались полномасштабные вооружённые конфликты в среде бакуто. И всё-таки попытки договориться с властями подготовили основу для работы якудза. Ведь и по сей день существует некий социальный договор между криминальными синдикатами и японским правительством.


После краха сёгуната Токугава и Реставрации Мэйдзи Япония встала на путь модернизации. А вместе с ней — и её преступные группировки, уже всё чаще называвшиеся не бакуто, а якудза. На многочисленных стройках кипела жизнь не уступающих им в количестве группировок, началось активное освоение новых сфер влияния — портовых доков, бизнеса, связанного с рикша и перевозками грузов.

Хотя игорный бизнес и бакуто всё ещё были неразрывно связаны и продолжали существовать, усиление контроля полиции привело к тому, что бакуто ушли в подполье — в тесноту тайных притонов. Многие боссы группировок перешли на легальный бизнес, начали предоставлять "крышу" заведениям, сами — относили ежемесячные откаты в ближайшие отделения полиции.

Текия тоже не вымерли: просто начали расширять своё поле деятельности, перешли на легальную и более честную торговлю.
Более того, в эпоху Мэйдзи были проведены меры по установлению мира между делившими сферы влияния и территории группировками: жить стало немного тише и спокойнее.

Такими были корни якудза. К концу девятнадцатого — началу двадцатого века группировки приняли примерно тот вид, который знаком нам сейчас. Были выработаны традиции, иерархическое устройство, подобие кодекса чести.

И, в то же время, к двадцатому веку начал отмирать и благородный дух романтических бандитов. Зато стал зарождаться другой стереотипный образ: стильных и жестоких гангстеров, живущих по своим "понятиям", но часто сочувствующих слабым, униженным и оскорблённым...

@темы: мое бездарное, yakuza

---

UPD


спасибо огромное еще раз!
жутко виноват что принес так мало, но в следующем году я исправлюсь <3
всех люблю, всем спасибо за продуктивность и тонну доставляющих мемов










Хэйан отдеанонился <3
Спасибо еще раз любимой команде за поддержку и еще одну зимнюю игру
деанон тут







в процессе деаноны WTF Yakuza и WTF Bakumatsu

извините за тонны фб в ленте, на этом псто это все кончается)
сегодня торжественно завершаю правки в главе 1 дисера, дедлайн проеб на месяц, но теперь могу хотя бы писать что-то в дневник
обещанные посты будут уже завтра Т_т

запись создана: 21.03.2016 в 17:08

@темы: WTF 2016

---

переводил на фб небольшие стрипы про Сэймея

Название: Один в один
Перевод: WTF Heian 2016
Бета: WTF Heian 2016
Эдитор: WTF Heian 2016
Оригинал: まじめな陰陽師絵つめあわせ by YANAMi＠6号館Dよ20a, первичный перевод с японского




Название: Волнение
Перевод: WTF Heian 2016
Бета: WTF Heian 2016
Эдитор: WTF Heian 2016
Оригинал: まじめな陰陽師絵つめあわせ by YANAMi＠6号館Dよ20a, первичный перевод с японского



Название: Почти поцелуй
Перевод: WTF Heian 2016
Бета: WTF Heian 2016
Эдитор: WTF Heian 2016
Оригинал: 【腐向け】キスをせがまれて、困って赤面＋おまけ by YANAMi＠6号館Dよ20a, первичный перевод с японского

Читать онлайн

@темы: мое бездарное, heian

---

Хэйан и кабуки

тащу свою аналитику)

Эпоха Хэйан дала театру Кабуки безмерное количество удачных и надолго задержавшихся в репертуаре сюжетов. А благодаря Кабуки мы теперь можем разглядывать гравюры с мятежным Масакадо и его дочерью Такиясей, с благородными утопленниками Тайра, с хрупким Усивакамару и храбным Бэнкеем. Ведь в подавляющем большинстве все те сцены с хэйанскими самураями и придворными, что рисовали в дальнейшем художники, взяты как раз из пьес театра Кабуки.
Их было и правда чертовски много. И, пусть до наших дней дошли далеко не все, некоторые особенно нестандартные образчики драматургии эпохи Эдо (и не только!), посвященной эпохе Хэйан, все-таки сохранились.
Несомненно, обо всех рассказать мы не сможем, поэтому мы выбрали несколько особенно занятных пьес, и расскажем именно о них.

★Кумагаи в лавке с веерами, или трудности вынужденного кроссдрессинга★
Многие пьесы театра Кабуки могут похвастаться странным и несколько нелогичным сюжетом, но иной раз мозг может завязаться в узел в попытке понять, какие механизмы доводят героев драмы до подобной логики.
Как, например это происходит при ознакомлении с пьесой "Огия Кумагаи".

Эта пьеса, как и многие, сначала ставилась в кукольном театре бунраку, но потом была адаптирована и для Кабуки. Премьера ее состоялась в 1763 году, но пьеса не была забыта: с 1948 по 2003 год, например, ее ставили аж 8 раз.
От пьесы в ее изначальном виде сохранилось только две сцены: "Огия мисэ" (досл. В лавке, где торгуют веерами) и "Годзё-баси" (досл. Мост Годзё).

В сцене "Огия Мисэ" зритель видит Тайра-но Ацумори, оставшегося в Столице несмотря на то, что все его родственники уже бежали на запад после поражения в битве с кланом Минамото.
Люди Минамото решили перебить всех Тайра в Столице, поэтому Ацумори скрывается в лавке человека по имени Кадзуса, торговца веерами с улицы Годзё. Скрывается он оригинально: переодевшись в девушку Кохаги.
Пока никто не видит, Кадзуса и его супруга постоянно жалеют Ацумори и стараются всячески ему угодить. Однажды они отлучаются по каким-то делам и оставляют Ацумори присмотреть за лавкой. В это время там появляется Кацурако, дочь Кадзусы, которая начинает ненавязчиво интересоваться у "Кохаги", уж не мужчина ли она на самом деле. Понимая, что его в любом случае уже раскрыли, Ацумори открывает Кацурако, кто он на самом деле. Тогда девушка признается ему в любви и просит, чтобы он женился на ней. Он предупреждает Кацурако: жизнь Ацумори висит на волоске, и сейчас не время для заключения брака. Убедив Кацурако, что им не быть вместе, Ацумори предлагает ей сыграть на кото, а сам аккомпанирует ей на своей знаменитой флейте.
Пока молодые люди наслаждаются музыкой, под шумок возвращается и хозяин лавки. И тут, как нельзя кстати, в лавке появляется неизвестный самурай в плетеной шляпе. Увидев на полке военный веер с ярко-алым диском солнца на черном поле, он требует, чтобы Кадзуса продал его. Но Кадзуса отказывается, объясняя это тем, что веер обещан другому клиенту. В этот самый миг до них долетает нежный звук флейты и кото из соседней комнаты.

В лавку вламывается группа воинов Минамото: услышав удивительной красоты игру на флейте, они решают, что в доме скрывается Ацумори. Один из вассалов Минамото требует, чтобы Кадзуса дал обыскать свою лавку: он уверен, что если хозяин так яростно отрицает, что покрывает Ацумори, он мог переодеть юношу в девушку, чтобы снять все подозрения. Начинается обыск: Минамото тщательно осматривают всех девиц в доме. Когда приводят и "Кохаги", ее лезут с особым вниманием ощупывать. Но мнимую девушку не дают оскорбить: за нее вступается тот самый незнакомец в плетеной шляпе, представившийся теперь как Кумагаи Наодзанэ. Он настаивает, что "Кохаги" настоящая девушка, а вот настоящий Ацумори прячется где-то в доме.
Оказывается, что сам Ёшицунэ приказал Кумагаи защитить юного Ацумори любой ценой. Цена и получается высока: из дома приводят дочь Кадзусы, ее и объявляют Ацумори. Кадзуса убивает свою дочь и преподносит воинам Минамото ее голову. Кумагаи опознает в ней Ацумори, и вассалы Минамото покидают лавку вместе со своим страшным трофеем.
Пожалев бедную девушку, принявшую страшную смерть вместо него, Ацумори делает охагуро, символически признавая, что берет ее в жены.

Добавленная значительно позже сцена "Годзё-баси" не так насыщена шекспировскими страстями. В ней, стоя у опор моста, Ацумори оплакивает смерть Кацурако. Вдруг рядом появляется Кумагаи верхом на коне, и советует юноше покинуть Столицу, пока еще можно. Прибывает вассал Кумагаи, сообщающий ему, что отдан приказ направиться на побережье в Суму. Ацумори дарит Кумагаи свой военный веер, и они обещают друг другу встретиться в скором сражении.

★Ёкай-Таданобу и барабанчик из лисьей кожи★
Эта пьеса - одна из самых знаменитых среди драм Кабуки, посвященных войне Гэмпей. В ней и правда многовато сюжетных линий, часто никаким образом не пересекающихся друг с другом, поэтому мы расскажем об основной, которую больше всего любят ставить и по сей день. Она связана с историей лиса-Таданобу и его героическими попытками добыть барабанчик, на который была натянута кожа его родителей.
О полном сюжете пьесы можно прочитать здесь.


Ёшицунэ долго мечтал получить драгоценный барабанчик "Хацунэ", и вот, Император-инок дарит ему этот барабанчик. Но лишь с тем, чтобы таким подарком разжечь конфликт между Ёшицунэ и Ёритомо.
Вскоре случается долгожданная для Ёшицунэ встреча со старшим братом. Однако Ёритомо тут же подсылает своих людей выведать у Ёшицунэ, какого, собственно, он принял дар, оскорбивший его брата. Ёшицунэ пытается всячески отрицать свою вину, но, в итоге все заканчивается и того хуже: Ёшицунэ порицают за брак с дочерью одного из генералов Тайра, Бэнкей - затевает драку с людьми Минамото, бедная супруга Ёшицунэ картинно убивает себя, услышав, что покрывает голову мужа позором за счет одного только своего существования. Начинается открытый вооруженный конфликт между братьями Минамото.

Вскоре Ёшицунэ скрывается в святилище Фушими-Инари. Туда за ним следует Сидзука, умоляющая возлюбленного взять ее с собой. Ёшицунэ отказывает но, чтобы утешить ее, дарит Сидзуке драгоценный барабанчик, заявляя, что он будет заменой самого Ёшицунэ. В довершение всего, он приказывает привязать девушку к дереву, чтобы та за ним не побежала вслед.
Враги не дремлют: они выслеживают Сидзуку и барабанчик, но Сато Таданобу, один из ближайших вассалов Ёшицунэ, спасает ее. Ёшицунэ все это видит и доверяет Сидзуку Таданобу, чтобы тот благополучно увел ее из опасного места.

Не тут-то было. Оказывается, что Таданобу этот - никакой не Таданобу. На самом деле он - лис-оборотень, который хочет добыть драгоценный барабанчик, на который натянуты шкурки его родителей.
Сидзука и Таданобу двигаются в Ёсино, надеясь все же присоединиться к Ёшицунэ. Чтобы развлечься в пути, они рассуждают, что важнее - любовь или долг, танцуют, вспоминают истории о сражениях, любуются на барабанчик. Они расстаются - и Таданобу принимает свой истинный лисий облик, продолжая в таком виде следовать за Сидзукой.

Тем временем Ёшицунэ прибывает в Ёсино и там встречается с Таданобу, который внезапно понятия не имеет, где Сидзука и барабанчик. Тут же появляется и сама Сидзука - целая и невредимая - и тоже не понимает, что не так с Таданобу. А с ним не так все - он-то человек. Сидзука вспоминает, что ее спутник очень странно себя вел, и беднягу Таданобу связывают до выяснения обстоятельств.
Сидзука хитрит: помня, что Таданобу всегда являлся, когда она била в барабанчик, она повторяет эту нехитрую операцию, и перед ней тут же предстает лис-Таданобу. Когда ёкай понимает, что его раскрыли, он принимает свой истинный облик и рассказывает свою историю. Оказывается, он старался исполнить свой сыновний долг, всего-то. Лис понимает, что создал неприятности настоящему Таданобу и другим, и навлек позор на своих родителей, и решает уйти. Ёшицунэ проникается его печальной историей и дарит барабан лису. Преисполненный радости, ёкай бьет в барабанчик и слышит голоса своих родителей, предупреждающих, что враги Ёшицунэ вот-вот нападут на него. Лис использует свое колдовство, чтобы прогнать врагов и улетает с барабаном.

Далее - Тайра-но Норицунэ, переодетый в монаха, действительно пытается напасть на поместье, где нашел приют Ёшицунэ с вассалами. Однако на него бросается стая лисиц, от которых он с трудом отбивается. И тут-то он оказывается перед вассалами Ёшицунэ, с Бэнкеем во главе. Норицунэ легко берут в плен, и Ёшицунэ приказывает отпустить его только при одном условии: Таданобу сразится с Норицунэ, чтобы отомстить за смерть своего брата Цугунобу, которого Норицунэ убил в битве при Ясиме.

Таданобу ждет своего врага в горах Ёсино под цветущими вишнями. Несколько монахов, принявших сторону Норицунэ, нападают на него, но он легко справляется с ними. Появляется Норицунэ, и Таданобу легко побеждает его: ему снова помогает лисья магия.
В самый ответственный момент, когда Таданобу готов добить врага, появляется Ёшицунэ с маленьким императором Антоку на руках. Он говорит, что готов простить Норицунэ, если тот отвезет мальчика к его матери, принявшей постриг.

Норицунэ легко соглашается и забирает Антоку с собой. Ёшицунэ прощается с Сидзукой и отправляется в новое убежище - ведь в Ёсино уже небезопасно. Таданобу же остается с Сидзукой, чтобы проводить ее домой в Ямато.
Фрагмент этой пьсесы можно посмотреть вот тут и тут.

★Люди-крабы, черная магия и страшная месть★
Эта пьеса довольно молодая: премьера ее состоялась в 1912 году. Драматург, который создал ее, признавался, что на сюжет его вдохновила книжка с картинками, которую он любил листать в детстве. Там была такая сцена: на берегу моря юная рыбачка встречает призрак Тамамуси, дочери Тайра-но Томомори.


Действие пьесы разворачивается на берегу моря у залива Дан-но ура, где погибло величие клана Тайра. Появляется бывший генерал Тайра, Угэцу, ныне принявший постриг, с ним - трое его детей. Пока отец страдает от горьких воспоминаний, дети ловят жутких крабов, которые живут в этих местах: говорят, только в этом заливе живут крабы с человеческими лицами на панцирях. Отец объясняет детям, что крабов надо отпустить: в них переродились павшие в битве.

На берегу появляется красавица Тамакото, младшая сестра Тамамуси. Лишенные своего высокого статуса, сестры влачат жалкое существование и продают свое тело. Сестры в ссоре: Тамакото полюбила младшего брата Насу-но Ёити, Ёгоро, и они готовятся к свадьбе. Тамакото спешит на свидание с возлюбленным, а ее сестра тем временем строит планы погубить всех Минамото с вассалами.
Когда Тамакого пропадает из виду, на сцене появляется Тамамуси. Она проводит колдовской ритуал, призывая проклятие на головы врагов: одетая как мико, она собирает семь крабов с человеческими лицами на панцирях и восходит на ветхий храмовый помост, помнящий еще давнюю проигранную битву. Тамамуси танцует, призывая на помощь покойников из дома Тайра: из морской пучины появляются исполинские крабы, начинается страшная буря.

Тем временем Тамакото возвращается вместе с Ёгоро: они просят благословения Тамамуси и ее разрешения на этот брак. Тамамуси деланно соглашается и сама наполняет влюбленным по чарке. Однако сакэ, которая подносит им колдунья было настоем на тех самых жутких крабах: оно таит в себе яд. Влюбленные падают замертво, и Тамамуси добивает их своим тяжелым веером.
Обряд завершается: огромные крабы возвращаются в море, а за ними в волнах скрывается и сама Тамамуси.

★О шекспировских страстях и о том, как женщина родила руку★
Есть много странных пьес театра Кабуки, но в этой уровень странности зашкаливает. Речь пойдет о "Повести о Санэмори", премьера которой состоялась в 1757 году. Это - тоже адаптация пьесы для кукольного театра бунраку.
Пьесу можно посмотреть вот тут.


Сюжет такой: зять некоего Куроскэ, смертельно раненный, возвращается домой вместе с вдовой Минамото-но Ёсикавы. Эта самая вдова, Аои-годзэн, вот-вот разродится. Поскольку Хэйкэ намерены вырезать всех Минамото, даже детей, женщину повсюду ищут враги ее покойного мужа.
Племянник Куроскэ, Нисота, подозревает, что узнал эту женщину из Столицы и решает за вознаграждение выдать ее. В дом прибывают два воина Хэйкэ: Сайто-но Санэмори и Сэно-но Канэудзи: Куроскэ сам оказывается вынужден выдать Аои-годзэн.
Санэмори объясняет, что они убьют женщину и ее ребенка только если это будет мальчик. Куроскэ просит позволить Аои-годзэн остаться в его дома и поясняет, что дитя родится уже в эту луну. Канэудзи настаивает: лучше убить вдову немедленно, пока она не родила. В конце-концов Куроскэ требует его подождать, но Канэудзи все равно намерен проверить самолично, в каком состоянии дама и не укрывает ли она уже своего ребенка.

Мгновение спустя появляется жена Куроскэ, и на руках она держит сверток. Канэудзи решает, что там - дитя Минамото, и требует выдать его. Но когда жена Куроскэ разворачивает сверток, оказывается, что внутри - отрубленная рука.
Канэудзи протестует: он не верит, что женщина может родить отрубленную руку, но Санэмори принуждает его поверить в это чудо. Он рассказывает о китайской принцессе, которая однажды родила металлический брусок. Всех удивляет подозрительное поведение Санэмори, но Хэйкэ вынуждены покинуть дом Куроскэ. Стоит им уйти, как с помощью Нисоты Канэудзи находит способ следить за домом.

Появляется Аои-годзэн с внуком Куроскэ, Тарокити: она благодарит Санэмори за спасение. Оказывается, что когда-то Санэмори служил Минамото, и так он отплачивает за свое предательство. Он рассказывает, что вызвался на поиски Аои-годзэн, чтобы спасти ее и ее дитя. Рука, как оказывается, принадлежала женщине, которую Санэмори убил - Коман. И тут Куроскэ и его жена понимают страшное: убита была их родная дочь. Тарокичи рыдает, Куроскэ расспрашивает Санэмори, зачем он погубил его дочь. И тот рассказывает свою историю.

Пересекая озеро Бива вместе с воинами Хэйкэ, он однажды спас тонущую женщину. Один из воинов Хэйкэ хотел отобрать белое знамя, которое та сжимала в руках, но женщина отказалась, объяснив, что если отпустит его - погибнет и клан Минамото. Санэмори отрубает женщине руку, в которой та сжимает знамя, и она умирает. Санэмори хвалит Тарокити: его мать была храброй женщиной.
Появляются рыбаки с телом Коман. Санэмори кладет отрубленную руку и знамя подле трупа - и случается чудо: покойница оживает на короткий срок. Она тихо спрашивает, получила ли Аои-годзэн знамя. Когда ее уверяют в том, что все именно так, Коман просит позволить ей поговорить с сыном. Но до того, как она успевает что-то ему поведать, жизнь снова покидает Коман.

Вмешивается Куроскэ: он открывает всем тайну. Оказывается, Коман ему не родная дочь. Давным-давно ее бросил у него на пороге воин Хэйкэ. Куроскэ с женой все надеялись, что за девочкой кто-то вернется, но этого так и не произошло.

И тут Аои-годзэн лишается чувств: она вот-вот разродится. Санэмори поднимает белое знамя Минамото, возвещая, что дитя родится не безродным, а истинным членом своего клана. Появляется на свет мальчик - будущий Кисо Ёсинака. Санэмори нарекает мальчика Комаомару, а Тарокити объявляют его вассалом. Аои-годзэн отказывается: ведь мать мальчика была Хэйкэ. Она требует, чтобы Тарокити доказал, что ему можно доверять.

Подсмотревший и подслушавший все это, Канэудзи показывается из своего укрытия и объявляет Санэмори предателем. Он пинает тело Коман и замахивается, чтобы убить новорожденного. Разгневанный этим Тарокити бросается на него и наносит Канэудзи смертельную рану. Умирая, Канэудзи открывает, что он был отцом коман. Он просит, чтобы Тарокити снял его голову, вонзает меч себе в горло и сам сносит себе голову.

Куроскэ передает голову Тарокити, чтобы мальчик преподнес ее Аои-годзэн. Теперь ему позволено стать вассалом Комаомару.
Как вассал Минамото, Тарокити объявляет, что намерен отомстить за гибель своей матери и хочет убить Санэмори. Санэмори отказывается, ведь Тарокити еще дитя. Но он дает обещание: пусть, когда Тарокити вырастет, он будет уже глубоким стариком, Санэмори будет красить волосы в черный, чтобы Тарокити узнал его.

★Похищенная сайо и эпопея со Священным Зеркалом★
"Подражание Повести из Исэ" - пьеса тоже не очень обычная, полная придворных интриг и хитростей. Она увидела свет в 1775 году. В отличие от пьес, о которых мы говорили до этого, она не о событиях войны Гэмпей, а уже о "бессмертных поэтах": среди главных героев в ней фигурируют Ки-но Арицунэ и Аривара-но Нарихира.


Группа красильщиков тканей, в числе которой оказываются женщина по имени Шинобу и ее супруг Исоноками Мамэсиро прибывают в чайную неподалеку от пруда Тамамидзу - вместе с носильщиком Нёхати, которого нанял Мамэсиро. Пока они отдыхают в чайной, появляется местный бугё (анахронизм, но факт) Кавасима Тэндзэн: он зовет к себе хозяина чайной, Госаку, и говорит ему, что от пруда Тамамидзу исходит странный звук, потому что на дне его покоится Священное зеркало, одна из Императорских регалий. Он требует от Госаку, чтобы, если вдруг кто решит похитить зеркало, он созвал деревенских жителей: им нужно будет громко бить в барабаны, скрутить негодяя и отвести его к бугё.

Поскольку тот, кто обладает Императорской регалией, имеют право оберегать Трон, два сына ныне правящего Императора - принцы Корэтака и Корэхито, предъявляют на него свои права. Рожденные от разных наложниц, братья оказываются полными противоположностями. Младший, Корэхито, так и вовсе был выбран наследным принцем - к великой зависти Корэтаки.
Бугё уходит, и Мамэсиро, пожалевший принца Корэхито, решает, что, вероятно, принц хочет похитить Священное Зеркало. Мамэсиро решает похитить его и передать принцу, но Шинобу категорически против. Госаку подслушивает их спор и тут же объявляет, что отведет их к бугё. Вмешивается Нёхати: он вырубает Госаку и помогает паре скрыться.

На самом деле Нёхати сам собирался похитить Императорскую регалию - он был в сговоре с Госаку. Но раз уж Мамэсиро и Шинобу отправились за ней, Госаку - только притворявшийся мертвым - "оживает" и указывает Нёхати, где находится Зеркало. Нёхати ныряет в пруд и поднимается со дна, держа в руках Зеркало.

Тем временем Шинобу придумывает какую-то отговорку и тайком от мужа торопится к пруду. Зная, как важно добыть Зеркало для Мамэсиро, но боясь страшной кары, которая может выпасть на долю ее любимого, Шинобу решает искать Зеркало сама. Когда Шинобу добирается до зеркала, она видит Нёхати и нападает на него. Ей удается отбить у него зеркало, но в драке Нёхати отрывает ей рукав.


Проходит время...Вдова Коёси живет с приемной дочерью Шинобу и зятем Мамэсиро в деревне Касуга. Она говорит, что в отсутствие молодой четы, семейным бизнесом по покраске ткани занялась она сама.

Возвращается Мамэсиро: он удивлен тем, что Шинобу дома не появлялась. После появляется Нёхати: он демонстрирует Мамэсиро рукав Шинобу и предлагает вернуть его за сотню рё (и еще один анахронизм!). Нёхати предупреждает Мамэсиро: рукав он пока что оставит ему, но пусть он хорошенько подумает, платить или не платить такую огромную цену.

К дому Коёси прибывает некто в богатом паланкине, окруженный толпой вассалов. Это Ки-но Арицунэ, придворный и настоящий отец Шинобу. Он по-дружески болтает с Коёси и принимает ее скромное угощение. Оказывается, что 17 лет тому назад Арицунэ и Коёси были соседями - во время его ссылки на север. В те годы Арицунэ впал в немилость и был сослан. Более того, его супруга как раз скончалась, едва дала жизнь дочери.

Арицунэ, которого вскоре снова призвали ко Двору, не нашел ничего, как оставить маленькую дочь на попечение Коёси.
Идзуцу, юная дочь Императора, была послана в Святилище Исэ, чтобы стать сайо. Арицунэ тайно похитил принцессу по поручению ее матери, не желавшей такой доли для Идзуцу, и вывез ее в свою загородную резиденцию. Он соврал Императору, что Идзуцу отбыла в Исэ, а сам вырастил ее в своем доме. Теперь она влюбилась в красавца Нарихиру, но оказалась в трудном положении: сайо требуют в Столицу, чтобы она стала женой принца Корэтаки. Принцесса отказывается подчиняться: вместе с Нарихирой она скрывается в доме Коёси.

К вечеру появляется дома и усталая, побитая Шинобу: она с гордостью передает Мамэсиро Священное Зеркало. Теперь ее мужу становится понятно странное предложение Нёхати: Мамэсиро понимает, что его готовы оклеветать. Понимая, что арест и наказание неминуемы для Шинобу, Мамэсиро советует жене вынудить Коёси отказаться от нее, чтобы пожилая дама избежала кары. Шинобу развязывает ссору с Коёси, но та по-прежнему нежна и добра в отношении приемной дочери.

Из смежной комнаты появляется Арицунэ. Он предлагает Коёси отказаться от Шинобу: а он увезет ее в Столицу, выдаст за бывшую сайо и выдаст ее замуж за принца. Коёси все равно отказывается.

В доме появляется бугё Кавасима Тэндзен вместе со своими подчиненными, и он намерен взять Шинобу под арест. Арицунэ вступается и говорит, что сам арестует Шинобу и передаст ее бугё. Коёси с удивлением пытается вступиться за девушку, но Арицунэ останавливает ее, говорит, что слишком долго Шинобу была дочерью Коёси. А, раз уж она не захотела выдавать себя за принцессу Идзуцу, ему ничего не остается, как арестовать ее. И тогда Коёси соглашается отречься от дочери. Арицунэ требует, чтобы Тэндзен пошел вон: он объявляет, что сам посадит преступницу под арест.

Когда Коёси спрашивает его, что же будет с Мамэсиро, Арицунэ решает сделать его своим приемным сыном. Полная радости за молодых, которым достанется такой высокий статус, Коёси отправляется на кухню, чтобы закатить пир на весь мир.

Арицунэ заставляет Шинобу одеться в придворное платье, уводит ее с собой и помогает ей уложить волосы и поправить наряд. Потом он выхватывает меч и открывает Шинобу, что та должна быть убита вместо принцессы Идзуцу. Мамэсиро выходит из смежной комнаты: оказывается, что он должен покончить с собой вместо Нарихиры, который, как оказалось, некогда выбил императорское помилование для отца Мамэсиро, в итоге просто лишенного своего статуса.

Не зная о том, какая страшная участь ждет Шинобу и Мамэсиро, Коёси спокойно себе уходит на кухню. Из-за поставленной Арицунэ ширмы ей слышится, как Шинобу играет на кото. Когда девушка доигрывает, Арицунэ отрубает ей голову. Следом - убивает себя Мамэсиро.
Радость за молодых сменяется горькими рыданиями Коёси, к которой присоединяются Идзуцу и Нарихира. Арицунэ объясняет им, что жертва была нужна для покоя и мира в стране. Он отдает Священное Зеркало Нарихире, который должен передать его принцу Корэхито.

Появляется Нёхати, который заявляет, что обо всем доложит властям. Арицунэ убивает его, когда тот пытается убежать. Потом он просит Коёси доставить тело Нёхати бугё и объяснить, что это он украл Зеркало.
Арицунэ покидает дом Коёси с отрубленными головами Шинобу и Мамэсиро, чтобы выдать их за головы Идзуцу и Нарихиры...

★Виньетки о Шести бессмертных поэтах★
Эта пьеса, состоящая из пяти виньеток, в которых сюжет вертится вокруг одного персонажа. Впервые поставлена она была в 1831 году.

Первая сцена называется "Хэндзё". В центре сюжета, как нетрудно догадаться - монах Хэндзё и Оно-но Комати.
Группа придворных дам обсуждает новость: скоро пройдет поэтический турнир. Некоторые из присутствующих решили принять в нем участие, в их числе и Комати, чьи талант и красота уже стали легендарными. Глупые придворные дамы жалуются: им вообще не дано и в жизни сложить приличной танки.

Появляется монах Хэндзё, сам прославленный поэт. Несмотря на свой сан, он переполнен желания обладать Комати, даже если за это ему придется гореть в аду. Дамы преграждают ему путь: они говорят, что Комати занята подготовкой к турниру и ему стоит заглянуть к ней в другой день. Но слышится голос самой Комати: она декламирует танку, которую только что сложила. Это вселяет в Хэндзё надежду на встречу, и он входит в ее покои.

Комати против их связи: она предостерегает Хэндзё, что он не должен забывать о своих обетах. Она вынуждает поэта удалиться, хоть ей и жаль его, а потом и сама куда-то ускользает со своей свитой.

Вторая сцена называется "Фунъя". В ней поэт и придворный Фунъя-но Ясухидэ изображен в комическом свете.
В темноте на дворцовой кухне некая особа, которая, по его мнению была прекрасной Комати, шепотом пригласила ее навестить ее. Хотя Ясухидэ раньше писал Комати, ответа он никогда не получал: и все-таки он поверил тому шепоту, вселившему в него надежду. Однако, пытаясь найти покои своей возлюбленной, он должен еще и отбиваться и от придворных дам - далеко не молодых и красивых. Они пытаются заманить Ясухидэ к себе, но их уродливые лица и зловонное дыхание вызывают у поэта только омерзение.

Ясухидэ вспоминает о страшной участи Фукакусы-но Сёсё, тоже искавшего взаимности Комати. Она обещала ему себя, если он простоит в саду у ее комнаты сто ночей подряд. Но Фукакуса-но Сёсё так и не добился своего: на 99 ночь он умер от усталости. Ясухидэ сравнивает себя с Фукакусой и с тоской понимает, что ему ничего не светит: он решает вернуться домой. Одна из уродливых дам пытается увлечь его за собой, но он все равно не намерен так низко падать.

Ясухидэ вспоминает и о старом гадателе по имени Хоин, который продает амулеты на привлечение любви в веселом квартале. Один из его клиентов прошлой ночью удостоился внимания своей возлюбленной - и Ясухидэ тоже хочет попытать счастья. Утомленный своими скитаниями по дворцу, он снова мечтает о недостижимой Комати, которая словно ведет его на поводке, но не позволяет ничего. Ясухидэ в очередной раз оказывается пойманным дамами, но они отказываются отпустить его. Они втягивают его в словесную игру - и Ясухидэ проигрывает. Сцену затягивает дым, и

Ясухидэ чудесным образом спасается, убегая глубже на женскую половину.

Третья часть называется "Нарихира". В ней нет сюжетного наполнения, но есть очень красивый танец длиной в четверть часа.


Зрители наблюдают, как из-за ширмы появляются Аривара-но Нарихира и Комати. Нарихира изысканно ухаживает за Комати, и это показано в его элегантном и спокойном танце.

Четвертая часть называется "Кисэн". Она тоже представляет собой танец - но уже получасовой. Ее главный герой - монах Кисэн.
Сцена открывается живописным видом на район парка Маруяма, что неподалеку от квартала Гион. Цветут деревья сакуры. Монах Кисэн отправляется в храм, чтобы полюбоваться на все это великолепие. За пояс у него заткнута веточка с яркими цветами.

Он бродит среди деревьев, любуясь пейзажем. И тут его из-за дерева манит Окадзи, работница чайной. Кисэн очарован ее красотой: они начинают заигрывать. В танце они показывают игривый флирт и легкомысленную сыязь.
На сцене появляется группа монахов, которые ищут Кисэна. Вместе с поэтом-монахом они начинают исполнять веселый танец сумиёси-одори.
Посреди такой красоты даже монахи безоружны перед страстью и жаждой жить по полной.

Завершающая, пятая часть пьесы, называется "Куронуси". Ёе главной героиней снова оказывается прекрасная Комати.
Перед зрителем разворачивается тот самый поэтический турнир, о котором шептались дамы в первой сцене. Комати и Отомо-но Куронуси соревнуются за звание лучшего поэта. Куронуси - высокопоставленный поэт благородных кровей, но как человек он - злодей и сволочь. Когда Комати зачитывает свою танку, он обвиняет ее в плагиате. Ее танка, по словам Куронуси, - часть старинной антологии.

На самом деле Куронуси просто подслушал, как Комати декламировала свое стихотворение накануне, и записал его в поэтическую антологию, чтобы выиграть себе победу, подставив Комати.
Комати так просто не дает себя оклеветать: она требует проверить страницу, на которой, по утверждению Куронуси, было зачитанное ей стихотворение. Оказывается, что чернила еще не успели высохнуть. Куронуси все равно настаивает на том, что он прав: тогда Комати просто омывает страницу водой - и стихотворение исчезает с нее.
Куронуси приходится признать свои стыд и вину. Кроме того, Комати открывает, что в своем стихотворении Куронуси скрыл проклятие Императорской фамилии - сам он был наследником амбициозного министра Якамоти, который хотел узурпировать трон.
Куронуси угрожает, что убьет Комати, но она зовет на помощь. Куронуси оказывается схвачен, а Комати остается сжимать в объятиях старинную поэтическую антологию.

Вот такие они, странные, порой нелогичные, но всегда - убийственно зрелищные пьесы Кабуки. Хэйан сам по себе - эпоха с особой логикой, так что не удивительно, что он так удачно вплелся в драматургию Кабуки.

@темы: мое бездарное, heian, kabuki

---

гребаная тумбочка принесла прекрасное
очень стильное решение вечной истории с кукушкой

+2

@темы: sengoku jidai

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра