Kyodai, your kansai is protruding
утаскиваю свою аналитику для WTF Yakuza
История зарождения якудза
Тема якудза для японцев — и опасна, и очень привлекательна. Если подумать, якудза — вообще едва ли не самая популярные персонажи в японской поп-культуре: герои и злодеи из их среды появляются в бесчисленном количестве фильмов, книг, песен, аниме, видеоигр...
Иногда их образ подаётся в духе романтизированного представления об эдаких Робин Гудах, которые слабых и неимущих не обидят, а пафосных и мажорных ещё и наказать за жадность и бездуховность могут. Часто якудза ещё и представляются как неудачники, выбившиеся "в люди", из неблагоприятной социальной среды — к верхушке правления какой-нибудь группировки. Конечно, всё это прекрасно и вдохновляет, но! Большинство этих культурных штампов сформировалось благодаря взгляду членов группировок якудза на самих себя.
Хотя всякие фольклористы и эксперты по якудза требуют от нас оставаться объективными и осознавать, что точность этих романтических образов — под сомнением, стоит совершить небольшой экскурс в историю Японии — и некоторые составляющие поп-культурного штампа, связанного с якудза, всё-таки обязаны не пустым выдумкам, а вполне себе сформированным фольклорным и культурным тенденциям. Но, чтобы понять, кто же такие якудза на самом деле, не лучше ли попытаться докопаться до их истоков? Итак...
Эпоха Эдо. Начало правления сёгунов династии Токугава. В крупных городах феодальной Японии начинают появляться странно одетые молодые люди, ведущие не менее странный образ жизни. Это были "кабуки-моно". Как и всяческие маргиналы более ранних эпох, они броско и вульгарно одевались, носили предметы западного гардероба, странные причёски и яркий макияж. Вдобавок к этому, кабуки-моно и вели себя весьма эпатажно. На поясе у них болтались не в меру длинные мечи, которые едва ли не подметали землю, когда эти молодые люди гуляли по улицам старой Японии. Они терроризировали простой люд, а ради прихоти могли и вовсе выбрать какого-нибудь несчастного как объект для практики цудзи-гири, жутковатого обычая, при котором самурай мог опробовать новый меч на любом прохожем.
Кабуки-моно и формировали первые легендарные группировки средневековой Японии.
Однако в то же время стали появляться и те, кто желал противопоставить себя кабуки-моно. Это были "хатамото-якко", дословно — "слуги хатамото". Они говорили на собственном жаргоне, а своим группировкам давали броские названия. Например, "Тайсё Дзинги-гуми" — дословно "Группировка всех Божеств". Хатамото-якко выработали свой собственный утрированный кодекс чести, клялись быть верными своим "братьям", даже если пришлось бы поступиться с сыновним долгом.
Эти пёстрые, с позволения сказать, субкультуры появились в эпоху, когда столетия кровавых усобиц подошли к концу, и Япония, наконец-то установилось подобие мира. А с миром, конечно же, пропадала необходимость и в том, чтобы в каждом мелком феодальном уделе имелись толпы до зубов вооружённых молодых людей. В конечном итоге, большинство самураев стали частью разрастающегося класса торговцев, а крупные призамковые деревни, такие, как Осака, превратились в шумные мегаполисы. Те, кто не ушёл в бизнес, примыкал к рядам гражданских бюрократов. Или выбирал себе поприще учёного или философа.
Но не всем было так легко адаптироваться.
Например, не удалось это кабуки-моно: они в основном были из среды обеспеченных самураев, и, таким образом, по сути лишились всех шансов на самореализацию, кроме как на стезе уличных драк, рекета и грабежей. Конечно, до кабуки-моно эту нишу неплохо занимали ронины — самураи, не имевшие господ. Чуть ранее, многие из них стали разбойниками — когда их даймё оказались на проигравшей стороне во время столкновения Токугавы и группы даймё, оставшихся верными дому Тоётоми.
Традиционно сложилось так, что воины-ренегаты могли примыкать к армиям даймё, сражающихся друг с другом по всей стране, но теперь, в относительно спокойное время сёгуната Токугава, эти новые группы самураев-преступников начинали жить своей жизнью. Группировки разбойников этой эпохи позже появятся на экране в таких лентах, как "Семь самураев".
Хотя криминогенные группировки хатамото-якко, формально служившие Сёгунату и обладавшие неким кодексом чести, могли бы показаться истинными прародителями якудза, сами благородные гокудо предпочитают считать своими предшественниками не их, а исторических противников хатамото-якко. Эти группировки назывались "мати-якко", дословно — "слуги города". Состояли они из молодых горожан, которые в ответ на притеснения и насилие со стороны хатамото-якко и кабукимоно, стали поднимать вооружённый протест. Временами мати-якко не гнушались и перенять кое-какие дурные привычки своих идейных противников. И всё же, их лидеры были людьми, совершенно не похожими на хатамото-якко: мелкими чиновниками, хозяевами магазинов и постоялых дворов, ремесленниками. Иные были рабочими, объединявшимися под крылом у воротил строительного бизнеса. В рядах мати-якко оказывалась и большая часть бездомных бродяг и бродячих самураев. Как и члены нынешних группировок, мати-якко были любителями азартных игр и развили тесные отношениями с теми, кто вертел игорным бизнесом, — так что это по сути и положило началу тесной организации якудза.
Горожане, естественно, поддерживали мати-якко: им проще было сочувствовать простолюдинам, отважившимся поднять руку на в конец оборзвеших самураев. В Эдо, например, мати-якко вскоре стали настоящими народными героями. Теперь становится ясно, почему нынешние якудза гордо говорят, что именно мати-якко — их прямые предшественники. По словам Хосино Канэхиро, криминолога из Японского Научно-Исследовательского Института Полиции, и хатамото-якко, и мати-якко, пропали примерно к концу семнадцатого века, после того, как их фактически уничтожили взволнованные власти сёгуната. Уже упомянутая нами эдосская Тайсё Дзинги-гуми, например, постигла такая участь в 1686 году: чиновники скрутили три сотни её членов, а главы группировки были преданы казни.
И всё-таки: пусть группировки мати-якко время от времени действительно совершали героические и достойные уважения поступки, по большей части их члены были просто отморозками в поисках адреналина и наживы. Как и большинство других романтизированных "Робин Гудов", мати-якко были обязаны своей репутации не делам, а легендам, поэтому и бесчисленные театральные пьесы восемнадцатого века неизменно показывают их героями и достойнейшими людьми.
Эти пьесы, кстати, были достаточно популярны. Да и сам театр Кабуки во многом обязан своими сюжетами историям об эксцентричных городских бандах 17 века. А дальше — всё это прижилось в фольклоре, который дошёл и до наших дней. Основной типаж таких произведений — "отокодатэ" — благородный простолюдин. А примером такой легенды можно назвать историю об Одноруком Кисабуро, тоже герое пьес театра Кабуки. Кисабуро был мастером меча, который защищал простых горожан. Но его выгнали из додзе после того, как там узнали о связи Кисабуро с недостойной женщиной. Стараясь вымолить прощение у своего наставника, Кисабуро отрубил себе правую руку в качестве акта раскаяния и отправился на борьбу с негодяями на улицы Эдо.
Легенды о мати-якко и их своеобразный кодекс чести пережили сами группировки: их переняли и сберегли следующие поколения "благородных простолюдинов". Например, японские пожарные — тоже полумаргинальные и героические личности, обычно трудившиеся на стройках, но кроме того причисленные к волонтёрской городской пожарной службе. Ещё популярны в народе были мелкого ранга полицейские, лидеры групп рабочих, борцов сумо, члены первых криминальных синдикатов — уже века восемнадцатого.
И вот она, наконец, официальная точка отсчёта истории якудза. Именно в восемнадцатом веке и появились первые организованные группировки, похожие на тем, что мы видим сейчас. Но это были не те якудза, к каким привыкли мы, это были бакуто — игроки и воротилы игорного бизнеса; а также — текия, бродячие торговцы и рекетиры.
Бакуто и текия часто становились самые социально неблагополучные граждане: бедняки, безземельные, преступники.
И текия, и бакуто часто "держали" собственную территорию: каждая мелкая группировка получала прибыль с закреплённого за ней клочка земли. Бакуто, например, облюбовали крупные тракты и большие города, текия — рынки и ярмарки.
Так деревенские и городксие группировки торговцев вразнос и игроков стали первыми настоящими якудза. И всё же исторически преемственность не отследить — можно только верить на слово экспертам и самим гокудо, которые считают именно так.
Кстати, знаменитая система "оябун-кобун", ныне бытующая в среде якудза, по мнению учёных, тоже сложилась именно в середине восемнадцатого века. В феодальной Японии аналогичное построение отношений проецировалось и на связь наставника и ученика, сюзерена и вассала, отца и сына. В преступном мире она стала залогом верности подчинённых своему оябун, лидеру. Признавая себя приёмными детьми главаря группировки, его последователи должны были прочувствовать ту меру ответственности, которая ложилась на их плечи. Сейчас, несмотря на отмирание многих традиций, некоторый уровень верности, послушания и доверия среди якудза поддерживается — хотя он незнаком тем же американским криминальным группировкам, кроме тех, что созданы на основе ближайшего кровного родства.
Как и другие преступные синдикаты, первые якудза разработали сложный церемониал инициации новых членов группировки. Эти ритуалы, как правило, носили лёгкий оттенок сакральности. Например, это было знакомое нам ритуальное распитие сакадзуки.
Но кем же были, всё-таки, эти текия? Бродячими торговцами, путешествовавшими по дорогам Японии, от призамкового города к призамковому городу да между растущими рынками. По одной версии само слово "текия" происходит от слова "яси", дословно переводившегося как "бродячие торговцы". Поскольку концепт "яси" подразумевал и бандитизм, текия, вероятнее всего, попросту были разбойниками, выходцами из среды ронинов, отравлявшими своими преступными набегами города и веси старой Японии. Наиболее широко принятая версия связывает яси с культом божества Синно, заимствованного из Китая бога сельского хозяйства, который, как считали японцы, обладал даром врачевания и исцеления. Грубо говоря, с такой точки зрения яси были бродячими аптекарями. Со временем концепт слова расширился, и так стали называть всех бродячих торговцев, независимо от того, какой товар они с собой носили.
Кем бы ни были изначально текия, к середине 18 века они начали сбиваться в банды — во имя защиты своих интересов и защиты от притеснения властей. Такие банды обычно устанавливали контроль надо всеми торговыми зонами своей территории — даже если это были рынки при храмах и святилищах или палатки захожих торговцев. Текия за свою сомнительную деятельность заслужили дурную славу шарлатанов и мошенников: это мнение о текия поддерживается в народе и по сей день. О ранних представителях этой профессии и вовсе сложился стереотип: считалось, что у них был особый "репертуар" мошенничества над покупателями. Например, они врали о месте изготовления и составе продукта; прикидывались пьяными и устраивали "шоу" — как будто они всё распродают за гроши; или, например, они торговали бансаями… без корней!
Устройство группировок текия уже напоминало современную иерархию в группировках якудза: во главе стоял оябун, а ему подчинялись касиры, вакагасиры, куми-ин, вакасю... Штабом часто служил дом оябун: там же обучали всем тонкостям дела и новобранцев. Кроме всего прочего, у текия был свой кодекс чести из трёх пунктов. Во-первых, не трогать жён других членов группировки: дело в том, что жёны обычно оставались дома одни, пока мужья разгуливали по дорогам и занимались делом. Во-вторых, не выдавать секретов группировки полиции. В третьих, быть верными своим оябун. Уже очень похоже на современные группировки, не правда ли? Текия вообще были чертовски похожи на якудза современных: они чаще занимались легальным бизнесом, чем каким-то беспределом, чем обеспечивали себе некоторый кредит доверия властей.
Ещё одни прародители современных якудза — бакуто. Это были группировки, тесно связанные с игорным бизнесом и в основном им и ограничивающиеся. Первые группировки бакуто по сути были наняты государством, а местные их главари — и вовсе отвечали за некоторые строительные проекты (как и сейчас в случае с якудза). Естественно, на больших стройках тоже получалось сделать неплохие деньги: так что главы группировок бакуто нанимали на стройки всяких маргиналов, разворачивая в окрестностях целую сеть игорных притонов. А в притоны хитро заманивались местные, которых пройдохи-строители и обчищали до нитки.
Постепенно группировки бакуто "расплодились" вдоль всех основных трактов Японии, и историями о них стал полниться как фольклор, так и источник сюжетов для театра Кабуки. По словам криминолога Хосино, например, именно среда бакуто стала "ядром организованной преступности" в Японии. Именно бакуто сделали игорный бизнес одним из важнейших источников дохода для группировок, именно они придумали традицию отрубания пальцев, именно в их среде родилось и слово "якудза".
С развитием инфраструктуры страны крупные группировки бакуто стали оседать в больших городах, контролируя все большие территории. Например, к середине девятнадцатого века один крупный синдикат бакуто уже контролировал столичный город Киото и его округу.
Как и у текия, у бакуто был свой кодекс чести, призывавший хранить тайны группировки и подчиняться своим вышестоящим. Здесь тоже во главе группировки стоял оябун: чаще всего заслуживший этот статус личной харизмой и талантов игрока. Как и в современных группировках якудза, в бандах бакуто царила особая иерархия, разветвлённая, сложная, но по сути повторяющая иерархию группировок текия. Ещё одна схожая черта с современными группировками заключалась в том, что новобранцев, вступавших в группировки бакуто, часто отправляли на самую простую и никчёмную работу: они полировали игральные кости, убирали в доме оябун, совершали обход территории, даже сидели с детьми.
Именно на трактах Японии эпохи Эдо впервые прозвучало и слово "якудза". Согласно повсеместно бытующему мнению, это слово происходит от названия одного из неудачных раскладов при раздаче карт в игре: дословно оно переводится как "восемь, девять, три" — "я, ку, са".
Называть словом "якудза" сначала было принято нечто бессмысленное и бесполезное. Со временем игроки-бакуто стали так называть себя — дескать, они никчёмны в обществе, рождены только, чтобы проигрывать.
Многие годы это слово циркулировало только в среде группировок бакуто. Более того, многие якудза и сейчас настаивают, что такое название к ним не имеет отношения. И всё-таки к двадцатому веку бакуто, текия и прочие городские банды и группировки оформились в то, что мы видим сейчас.
Система наказаний за нарушение правил группировки у бакуто тоже напоминают то, что сейчас называют в СМИ "кодексом чести якудза". Так, трусость, неповиновения и раскрытие секретов группировки расценивались как предательство, которое шло вразрез с репутацией и честью группировки. Особыми преступлениями считались нарушения табу: запрещено было воровать и насиловать. За самые страшные проступки карали смертью. Дальше по тяжести шло исключение из группировки. После такого исключения — как делают и в наши дни якудза — оябун группировки рассылал своим "коллегам" извещения о том, что такой-то его подчинённый отныне должен считаться изгоем среди бакуто.
Существовала и традиция юбицумэ, отсечения фаланги мизинца в наказание за серьёзный проступок. Однако нельзя считать, что существовала она только в среди бакуто и нигде больше. Так, например, некоторые проститутки часто отсекали фалангу своих мизинцев, если клялись в любви. Правда, для бакуто отсечение фаланги пальца значило нечто иное: рука становилась слабее, сжимать меч так же крепко, как раньше наказанный больше не мог.
Родом из эпохи Эдо и другая стереотипная черта якудза — цветастые татуировки кондзё. О них вы можете прочитать в прошлогодней аналитике нашей команды, поэтому особого внимания истории этого феномена мы уделять не будем.
Вклад бакуто в историю криминала в Японии ширится за рамки преемственности традиций. Например, некоторым группировкам бакуто предоставлялись особые официальные права, некоторые оябун даже своеобразно поступали на государственную службу. Формирование ряда уступок и договоров с властями и кооперация с полицией, правда, были против правил группировок, не решавшихся на такие меры. Так начинались полномасштабные вооружённые конфликты в среде бакуто. И всё-таки попытки договориться с властями подготовили основу для работы якудза. Ведь и по сей день существует некий социальный договор между криминальными синдикатами и японским правительством.
После краха сёгуната Токугава и Реставрации Мэйдзи Япония встала на путь модернизации. А вместе с ней — и её преступные группировки, уже всё чаще называвшиеся не бакуто, а якудза. На многочисленных стройках кипела жизнь не уступающих им в количестве группировок, началось активное освоение новых сфер влияния — портовых доков, бизнеса, связанного с рикша и перевозками грузов.
Хотя игорный бизнес и бакуто всё ещё были неразрывно связаны и продолжали существовать, усиление контроля полиции привело к тому, что бакуто ушли в подполье — в тесноту тайных притонов. Многие боссы группировок перешли на легальный бизнес, начали предоставлять "крышу" заведениям, сами — относили ежемесячные откаты в ближайшие отделения полиции.
Текия тоже не вымерли: просто начали расширять своё поле деятельности, перешли на легальную и более честную торговлю.
Более того, в эпоху Мэйдзи были проведены меры по установлению мира между делившими сферы влияния и территории группировками: жить стало немного тише и спокойнее.
Такими были корни якудза. К концу девятнадцатого — началу двадцатого века группировки приняли примерно тот вид, который знаком нам сейчас. Были выработаны традиции, иерархическое устройство, подобие кодекса чести.
И, в то же время, к двадцатому веку начал отмирать и благородный дух романтических бандитов. Зато стал зарождаться другой стереотипный образ: стильных и жестоких гангстеров, живущих по своим "понятиям", но часто сочувствующих слабым, униженным и оскорблённым...
История зарождения якудза
Тема якудза для японцев — и опасна, и очень привлекательна. Если подумать, якудза — вообще едва ли не самая популярные персонажи в японской поп-культуре: герои и злодеи из их среды появляются в бесчисленном количестве фильмов, книг, песен, аниме, видеоигр...
Иногда их образ подаётся в духе романтизированного представления об эдаких Робин Гудах, которые слабых и неимущих не обидят, а пафосных и мажорных ещё и наказать за жадность и бездуховность могут. Часто якудза ещё и представляются как неудачники, выбившиеся "в люди", из неблагоприятной социальной среды — к верхушке правления какой-нибудь группировки. Конечно, всё это прекрасно и вдохновляет, но! Большинство этих культурных штампов сформировалось благодаря взгляду членов группировок якудза на самих себя.
Хотя всякие фольклористы и эксперты по якудза требуют от нас оставаться объективными и осознавать, что точность этих романтических образов — под сомнением, стоит совершить небольшой экскурс в историю Японии — и некоторые составляющие поп-культурного штампа, связанного с якудза, всё-таки обязаны не пустым выдумкам, а вполне себе сформированным фольклорным и культурным тенденциям. Но, чтобы понять, кто же такие якудза на самом деле, не лучше ли попытаться докопаться до их истоков? Итак...
Эпоха Эдо. Начало правления сёгунов династии Токугава. В крупных городах феодальной Японии начинают появляться странно одетые молодые люди, ведущие не менее странный образ жизни. Это были "кабуки-моно". Как и всяческие маргиналы более ранних эпох, они броско и вульгарно одевались, носили предметы западного гардероба, странные причёски и яркий макияж. Вдобавок к этому, кабуки-моно и вели себя весьма эпатажно. На поясе у них болтались не в меру длинные мечи, которые едва ли не подметали землю, когда эти молодые люди гуляли по улицам старой Японии. Они терроризировали простой люд, а ради прихоти могли и вовсе выбрать какого-нибудь несчастного как объект для практики цудзи-гири, жутковатого обычая, при котором самурай мог опробовать новый меч на любом прохожем.
Кабуки-моно и формировали первые легендарные группировки средневековой Японии.
Однако в то же время стали появляться и те, кто желал противопоставить себя кабуки-моно. Это были "хатамото-якко", дословно — "слуги хатамото". Они говорили на собственном жаргоне, а своим группировкам давали броские названия. Например, "Тайсё Дзинги-гуми" — дословно "Группировка всех Божеств". Хатамото-якко выработали свой собственный утрированный кодекс чести, клялись быть верными своим "братьям", даже если пришлось бы поступиться с сыновним долгом.
Эти пёстрые, с позволения сказать, субкультуры появились в эпоху, когда столетия кровавых усобиц подошли к концу, и Япония, наконец-то установилось подобие мира. А с миром, конечно же, пропадала необходимость и в том, чтобы в каждом мелком феодальном уделе имелись толпы до зубов вооружённых молодых людей. В конечном итоге, большинство самураев стали частью разрастающегося класса торговцев, а крупные призамковые деревни, такие, как Осака, превратились в шумные мегаполисы. Те, кто не ушёл в бизнес, примыкал к рядам гражданских бюрократов. Или выбирал себе поприще учёного или философа.
Но не всем было так легко адаптироваться.
Например, не удалось это кабуки-моно: они в основном были из среды обеспеченных самураев, и, таким образом, по сути лишились всех шансов на самореализацию, кроме как на стезе уличных драк, рекета и грабежей. Конечно, до кабуки-моно эту нишу неплохо занимали ронины — самураи, не имевшие господ. Чуть ранее, многие из них стали разбойниками — когда их даймё оказались на проигравшей стороне во время столкновения Токугавы и группы даймё, оставшихся верными дому Тоётоми.
Традиционно сложилось так, что воины-ренегаты могли примыкать к армиям даймё, сражающихся друг с другом по всей стране, но теперь, в относительно спокойное время сёгуната Токугава, эти новые группы самураев-преступников начинали жить своей жизнью. Группировки разбойников этой эпохи позже появятся на экране в таких лентах, как "Семь самураев".
Хотя криминогенные группировки хатамото-якко, формально служившие Сёгунату и обладавшие неким кодексом чести, могли бы показаться истинными прародителями якудза, сами благородные гокудо предпочитают считать своими предшественниками не их, а исторических противников хатамото-якко. Эти группировки назывались "мати-якко", дословно — "слуги города". Состояли они из молодых горожан, которые в ответ на притеснения и насилие со стороны хатамото-якко и кабукимоно, стали поднимать вооружённый протест. Временами мати-якко не гнушались и перенять кое-какие дурные привычки своих идейных противников. И всё же, их лидеры были людьми, совершенно не похожими на хатамото-якко: мелкими чиновниками, хозяевами магазинов и постоялых дворов, ремесленниками. Иные были рабочими, объединявшимися под крылом у воротил строительного бизнеса. В рядах мати-якко оказывалась и большая часть бездомных бродяг и бродячих самураев. Как и члены нынешних группировок, мати-якко были любителями азартных игр и развили тесные отношениями с теми, кто вертел игорным бизнесом, — так что это по сути и положило началу тесной организации якудза.
Горожане, естественно, поддерживали мати-якко: им проще было сочувствовать простолюдинам, отважившимся поднять руку на в конец оборзвеших самураев. В Эдо, например, мати-якко вскоре стали настоящими народными героями. Теперь становится ясно, почему нынешние якудза гордо говорят, что именно мати-якко — их прямые предшественники. По словам Хосино Канэхиро, криминолога из Японского Научно-Исследовательского Института Полиции, и хатамото-якко, и мати-якко, пропали примерно к концу семнадцатого века, после того, как их фактически уничтожили взволнованные власти сёгуната. Уже упомянутая нами эдосская Тайсё Дзинги-гуми, например, постигла такая участь в 1686 году: чиновники скрутили три сотни её членов, а главы группировки были преданы казни.
И всё-таки: пусть группировки мати-якко время от времени действительно совершали героические и достойные уважения поступки, по большей части их члены были просто отморозками в поисках адреналина и наживы. Как и большинство других романтизированных "Робин Гудов", мати-якко были обязаны своей репутации не делам, а легендам, поэтому и бесчисленные театральные пьесы восемнадцатого века неизменно показывают их героями и достойнейшими людьми.
Эти пьесы, кстати, были достаточно популярны. Да и сам театр Кабуки во многом обязан своими сюжетами историям об эксцентричных городских бандах 17 века. А дальше — всё это прижилось в фольклоре, который дошёл и до наших дней. Основной типаж таких произведений — "отокодатэ" — благородный простолюдин. А примером такой легенды можно назвать историю об Одноруком Кисабуро, тоже герое пьес театра Кабуки. Кисабуро был мастером меча, который защищал простых горожан. Но его выгнали из додзе после того, как там узнали о связи Кисабуро с недостойной женщиной. Стараясь вымолить прощение у своего наставника, Кисабуро отрубил себе правую руку в качестве акта раскаяния и отправился на борьбу с негодяями на улицы Эдо.
Легенды о мати-якко и их своеобразный кодекс чести пережили сами группировки: их переняли и сберегли следующие поколения "благородных простолюдинов". Например, японские пожарные — тоже полумаргинальные и героические личности, обычно трудившиеся на стройках, но кроме того причисленные к волонтёрской городской пожарной службе. Ещё популярны в народе были мелкого ранга полицейские, лидеры групп рабочих, борцов сумо, члены первых криминальных синдикатов — уже века восемнадцатого.
И вот она, наконец, официальная точка отсчёта истории якудза. Именно в восемнадцатом веке и появились первые организованные группировки, похожие на тем, что мы видим сейчас. Но это были не те якудза, к каким привыкли мы, это были бакуто — игроки и воротилы игорного бизнеса; а также — текия, бродячие торговцы и рекетиры.
Бакуто и текия часто становились самые социально неблагополучные граждане: бедняки, безземельные, преступники.
И текия, и бакуто часто "держали" собственную территорию: каждая мелкая группировка получала прибыль с закреплённого за ней клочка земли. Бакуто, например, облюбовали крупные тракты и большие города, текия — рынки и ярмарки.
Так деревенские и городксие группировки торговцев вразнос и игроков стали первыми настоящими якудза. И всё же исторически преемственность не отследить — можно только верить на слово экспертам и самим гокудо, которые считают именно так.
Кстати, знаменитая система "оябун-кобун", ныне бытующая в среде якудза, по мнению учёных, тоже сложилась именно в середине восемнадцатого века. В феодальной Японии аналогичное построение отношений проецировалось и на связь наставника и ученика, сюзерена и вассала, отца и сына. В преступном мире она стала залогом верности подчинённых своему оябун, лидеру. Признавая себя приёмными детьми главаря группировки, его последователи должны были прочувствовать ту меру ответственности, которая ложилась на их плечи. Сейчас, несмотря на отмирание многих традиций, некоторый уровень верности, послушания и доверия среди якудза поддерживается — хотя он незнаком тем же американским криминальным группировкам, кроме тех, что созданы на основе ближайшего кровного родства.
Как и другие преступные синдикаты, первые якудза разработали сложный церемониал инициации новых членов группировки. Эти ритуалы, как правило, носили лёгкий оттенок сакральности. Например, это было знакомое нам ритуальное распитие сакадзуки.
Но кем же были, всё-таки, эти текия? Бродячими торговцами, путешествовавшими по дорогам Японии, от призамкового города к призамковому городу да между растущими рынками. По одной версии само слово "текия" происходит от слова "яси", дословно переводившегося как "бродячие торговцы". Поскольку концепт "яси" подразумевал и бандитизм, текия, вероятнее всего, попросту были разбойниками, выходцами из среды ронинов, отравлявшими своими преступными набегами города и веси старой Японии. Наиболее широко принятая версия связывает яси с культом божества Синно, заимствованного из Китая бога сельского хозяйства, который, как считали японцы, обладал даром врачевания и исцеления. Грубо говоря, с такой точки зрения яси были бродячими аптекарями. Со временем концепт слова расширился, и так стали называть всех бродячих торговцев, независимо от того, какой товар они с собой носили.
Кем бы ни были изначально текия, к середине 18 века они начали сбиваться в банды — во имя защиты своих интересов и защиты от притеснения властей. Такие банды обычно устанавливали контроль надо всеми торговыми зонами своей территории — даже если это были рынки при храмах и святилищах или палатки захожих торговцев. Текия за свою сомнительную деятельность заслужили дурную славу шарлатанов и мошенников: это мнение о текия поддерживается в народе и по сей день. О ранних представителях этой профессии и вовсе сложился стереотип: считалось, что у них был особый "репертуар" мошенничества над покупателями. Например, они врали о месте изготовления и составе продукта; прикидывались пьяными и устраивали "шоу" — как будто они всё распродают за гроши; или, например, они торговали бансаями… без корней!
Устройство группировок текия уже напоминало современную иерархию в группировках якудза: во главе стоял оябун, а ему подчинялись касиры, вакагасиры, куми-ин, вакасю... Штабом часто служил дом оябун: там же обучали всем тонкостям дела и новобранцев. Кроме всего прочего, у текия был свой кодекс чести из трёх пунктов. Во-первых, не трогать жён других членов группировки: дело в том, что жёны обычно оставались дома одни, пока мужья разгуливали по дорогам и занимались делом. Во-вторых, не выдавать секретов группировки полиции. В третьих, быть верными своим оябун. Уже очень похоже на современные группировки, не правда ли? Текия вообще были чертовски похожи на якудза современных: они чаще занимались легальным бизнесом, чем каким-то беспределом, чем обеспечивали себе некоторый кредит доверия властей.
Ещё одни прародители современных якудза — бакуто. Это были группировки, тесно связанные с игорным бизнесом и в основном им и ограничивающиеся. Первые группировки бакуто по сути были наняты государством, а местные их главари — и вовсе отвечали за некоторые строительные проекты (как и сейчас в случае с якудза). Естественно, на больших стройках тоже получалось сделать неплохие деньги: так что главы группировок бакуто нанимали на стройки всяких маргиналов, разворачивая в окрестностях целую сеть игорных притонов. А в притоны хитро заманивались местные, которых пройдохи-строители и обчищали до нитки.
Постепенно группировки бакуто "расплодились" вдоль всех основных трактов Японии, и историями о них стал полниться как фольклор, так и источник сюжетов для театра Кабуки. По словам криминолога Хосино, например, именно среда бакуто стала "ядром организованной преступности" в Японии. Именно бакуто сделали игорный бизнес одним из важнейших источников дохода для группировок, именно они придумали традицию отрубания пальцев, именно в их среде родилось и слово "якудза".
С развитием инфраструктуры страны крупные группировки бакуто стали оседать в больших городах, контролируя все большие территории. Например, к середине девятнадцатого века один крупный синдикат бакуто уже контролировал столичный город Киото и его округу.
Как и у текия, у бакуто был свой кодекс чести, призывавший хранить тайны группировки и подчиняться своим вышестоящим. Здесь тоже во главе группировки стоял оябун: чаще всего заслуживший этот статус личной харизмой и талантов игрока. Как и в современных группировках якудза, в бандах бакуто царила особая иерархия, разветвлённая, сложная, но по сути повторяющая иерархию группировок текия. Ещё одна схожая черта с современными группировками заключалась в том, что новобранцев, вступавших в группировки бакуто, часто отправляли на самую простую и никчёмную работу: они полировали игральные кости, убирали в доме оябун, совершали обход территории, даже сидели с детьми.
Именно на трактах Японии эпохи Эдо впервые прозвучало и слово "якудза". Согласно повсеместно бытующему мнению, это слово происходит от названия одного из неудачных раскладов при раздаче карт в игре: дословно оно переводится как "восемь, девять, три" — "я, ку, са".
Называть словом "якудза" сначала было принято нечто бессмысленное и бесполезное. Со временем игроки-бакуто стали так называть себя — дескать, они никчёмны в обществе, рождены только, чтобы проигрывать.
Многие годы это слово циркулировало только в среде группировок бакуто. Более того, многие якудза и сейчас настаивают, что такое название к ним не имеет отношения. И всё-таки к двадцатому веку бакуто, текия и прочие городские банды и группировки оформились в то, что мы видим сейчас.
Система наказаний за нарушение правил группировки у бакуто тоже напоминают то, что сейчас называют в СМИ "кодексом чести якудза". Так, трусость, неповиновения и раскрытие секретов группировки расценивались как предательство, которое шло вразрез с репутацией и честью группировки. Особыми преступлениями считались нарушения табу: запрещено было воровать и насиловать. За самые страшные проступки карали смертью. Дальше по тяжести шло исключение из группировки. После такого исключения — как делают и в наши дни якудза — оябун группировки рассылал своим "коллегам" извещения о том, что такой-то его подчинённый отныне должен считаться изгоем среди бакуто.
Существовала и традиция юбицумэ, отсечения фаланги мизинца в наказание за серьёзный проступок. Однако нельзя считать, что существовала она только в среди бакуто и нигде больше. Так, например, некоторые проститутки часто отсекали фалангу своих мизинцев, если клялись в любви. Правда, для бакуто отсечение фаланги пальца значило нечто иное: рука становилась слабее, сжимать меч так же крепко, как раньше наказанный больше не мог.
Родом из эпохи Эдо и другая стереотипная черта якудза — цветастые татуировки кондзё. О них вы можете прочитать в прошлогодней аналитике нашей команды, поэтому особого внимания истории этого феномена мы уделять не будем.
Вклад бакуто в историю криминала в Японии ширится за рамки преемственности традиций. Например, некоторым группировкам бакуто предоставлялись особые официальные права, некоторые оябун даже своеобразно поступали на государственную службу. Формирование ряда уступок и договоров с властями и кооперация с полицией, правда, были против правил группировок, не решавшихся на такие меры. Так начинались полномасштабные вооружённые конфликты в среде бакуто. И всё-таки попытки договориться с властями подготовили основу для работы якудза. Ведь и по сей день существует некий социальный договор между криминальными синдикатами и японским правительством.
После краха сёгуната Токугава и Реставрации Мэйдзи Япония встала на путь модернизации. А вместе с ней — и её преступные группировки, уже всё чаще называвшиеся не бакуто, а якудза. На многочисленных стройках кипела жизнь не уступающих им в количестве группировок, началось активное освоение новых сфер влияния — портовых доков, бизнеса, связанного с рикша и перевозками грузов.
Хотя игорный бизнес и бакуто всё ещё были неразрывно связаны и продолжали существовать, усиление контроля полиции привело к тому, что бакуто ушли в подполье — в тесноту тайных притонов. Многие боссы группировок перешли на легальный бизнес, начали предоставлять "крышу" заведениям, сами — относили ежемесячные откаты в ближайшие отделения полиции.
Текия тоже не вымерли: просто начали расширять своё поле деятельности, перешли на легальную и более честную торговлю.
Более того, в эпоху Мэйдзи были проведены меры по установлению мира между делившими сферы влияния и территории группировками: жить стало немного тише и спокойнее.
Такими были корни якудза. К концу девятнадцатого — началу двадцатого века группировки приняли примерно тот вид, который знаком нам сейчас. Были выработаны традиции, иерархическое устройство, подобие кодекса чести.
И, в то же время, к двадцатому веку начал отмирать и благородный дух романтических бандитов. Зато стал зарождаться другой стереотипный образ: стильных и жестоких гангстеров, живущих по своим "понятиям", но часто сочувствующих слабым, униженным и оскорблённым...
@темы: мое бездарное, yakuza