Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

шмотки из шторы, конечно, убогенько смотрятся, но кукел на морду хорош)

@темы: rurouni kenshin

---

На днях забрал посылку с целой тонной макулатуры. Единственное, что не отснял из всего - веер по писмэйкеру, но если кому вдруг станет интересно, засниму завтра.
Главная радость - две додзи от Минато-я. Рисовку автора я просто обожаю, но это первые ее додзинси, которые я себе купил
Собственно, первая. たゆたう水 называется (Tayutau mizu, Трепетные воды)
Жутко красивая переливающаяся обложка, внутри - приятная светло-коричневая бумага. Формат - огромный *_*
Внутри - два трогательных ваншота, краткая историческая справка и комментарии автора.
Постараюсь со временем отсканить и перевести, благо формат издания позволяет гнуть книгу во все стороны
Первая история - про Хджкт, который после драки и ругни с работодателем (после той-самой-истории с девушкой), прилетает посреди ночи домой к сестре, закрывается в сарае и трогательно плачет, пока никто не видит. Вторая история - про как я встретил вашу маму как брат вбросил Хджкт Каттяна. носовое кровотечение и веселый мордобой в додзё в анамнезе

+2

Вторая - Happy warm days (Счастливые теплые дни). Тут уже по таймлайну далее, очень нежно и красиво. Напечатано, в отличие от предыдущей, на белой бумаге, а не на коричневой. В ней еще и фичок имеется.
Здесь уже преслэш с аж целым поцелуем (аж на страниц 20 общей сложности - это, конечно, вин). Зато тут есть вдрабаданище пьяный Хджкт, который в состоянии недвижимости признается в любви Кондо

+1

Про остальной "улов" - под катом ^^

+много

Наконец-то купил по совершенно смешной цене Серизаву по артам Цутибаяши. Пришел нераспакованный, даже с карточкой и подставкой в запаянных пакетиках. На нем мелкий косяк покраски, но оно незаметно на полке.


Серизава, как и остальные бисёнены из серии, выглядит не ахти как шикарно, но при том, что его я в виде фигурки встречал или в виде убогих чибиков по ХСК, или в виде не менее убогих исторических статуев от Furuta. Радостью был Серизава от Yujin, он хотя бы квадратной мордой напоминал свои воплощения в старой манге. У Цутибаяши он вышел похожим на себя из манги Burai - даже цвет волос оказался тем же.
Так что, несмотря на кое-какие косяки в виде малозаметных ляпов покраски, им я доволен. :3
Кстати, мужик-то приехал не распакованным дальше коробки- все в целлофане, карточка и подставка - не извлекались из запаянных пакетиков

К слову, в той же самой посылке ко мне приехал и артбук, в котором подробно были разобраны те арты Цутибаяши, по котором и была выпущена серия фигурок по Шинсенгуми. Его я тоже буду сканировать.






Еще одна радость - оба томика ребута Rurouni Kenshin
В Барселоне летом я с дуру купил те же самые два томика, только на испанском языке. Думаю, не стоит говорить, что по-японски я понимаю как-то уже даже лучше, чем по-испански
Интересно, что формат испанского издания - крупнее и качественнее. Там и бумага плотнее, и обложка тверже.
Ну, пусть будет. Я слишком люблю мангу Вацуки, чтобы ее не купить.


Ну и, чтобы не отставать от прогресса, купил сразу и первый том вбоквела про Юми и Шишио. Чуть меньше половины томика занято текстовой новеллой.


И еще одна радость - маленького формата книжка про Хиджикату. 50 р стоила, грех же было не купить
И плевать, что это значится как 1 том. Рано или поздно и второй поймаю :3


И еще вот такая олдовая манга. Ее я как-то встречал в сети, но не зачитывал
Не разочаровался) Все в лучших традицях: кровькишки, квадратные челюсти, маячащая вдалеке бара

@темы: bakumatsu, для себя

---

Вот тут я уже начинал переводить длинную статью про Хидари Дзингоро (左 甚五郎
Поскольку недавно мне попадался текст о нем в учебнике, я решил, что пора бы, собственно, и закончить с переводом.
В прошлом посту было про ожившую статую женщины и про дотэра с изображением Дзигоку-дайю
В этом - про сонную кошку из храма Тосёгу и другие приписанные мастеру работы. И немного легенд о самом Дзингоро.


Говорят, что спящая кошка (нэмури нэко/ 眠猫 из храма Тосёгу (東照宮 оказалась на своем законном месте только лишь с тем, чтобы могла отгонять мышей от места погребения Токугавы Иэясу. Искусная резьба по дереву приписана мастеру Хидари Дзингоро. Есть там, кстати, и кошка с открытыми глазами. Считалось, что они выглядели почти живыми, настолько реалистичными, что живые кошки принимали их за своих сородичей.


Один из западных авторов, писавших для Scribner’s Magazine, в 1921 году писал так: "...глядя на "Спящую кошку" Хидари Дзингоро...и сам невольно начинаешь чувствовать сонливость." Гипербола? Думается, не совсем. Ведь посмотрев на живых сонных кошек, испытываешь те же самые ощущения.


Эта удивительная способность запечатлеть истинную суть вещей - любимая тема у историков. Так, например, часто говорят о полотнах Джотто - дескать, люди на них так реальны, что кажутся живыми. Иногда то же самое говорят о фотографах: точнее, об их умении "поймать" суть, душу человека, предмета или явления. Плиний, например, упоминает историю о том, как Александр Великий заказал Апеллесу свой портрет. Пока Александр позировал, он вел с Апеллесом беседу о природе искусства, и Апеллес велел ему замолчать, потому что над ним начинали ржать юноши, которые толкли пигменты для красок в его мастерской. Александр разозлился, но закрыл свой рот. Одна из вариаций истории утверждает, что Александр попросил, чтобы на портрете он был изображен верхом на своем знаменитом коне, Буцефале. Александр, увидев готовую работу, был очень доволен тем, как вышел он, но отругал художника за то, каким вышел конь. Однако он изменил свое мнение, когда Буцефал приблизился, посмотрел на портрет и громко заржал. Апеллес посмеялся и заявил, что конь оказался более объективным критиком, нежели его хозяин.


Некоторые источники утверждают, что резные слоны храма Тосёгу повторяют рисунок Кано Танъю (狩野探幽 1602-1674). Но кроме всего, они отмечают и то, что анатомия у животных - неправильная, особенно это видно в области ног. Однако, учитывая, что живых слонов резчик не мог видеть, от справился отлично.


Хидари Дзингоро явно не был дзенским скульптором. Его заказчики хотели не минимализма, а ярких красок, движения, жизни, то есть, противоположности всему тихому и медитативному. В 2000 году один автор назвал работы Дзингоро "довольно-таки цветистыми и кричащими" И правда, они не менее "напыщенные", чем барочная архитектура Европы. Просто для сравнения - деталь росписи потолка замка Вурцах. Ниже - деталь ворот Ёмэи-мон в Никко, резьба на которых приписывается авторству Хидари Дзиногоро.


Ну и, немного легенд о мастере. Тут уж явно и не разобрать, откуда они взялись, что было изначальным фактом, а что вообще не имеет реальной основы так и вообще.

Огата Гэкко (尾形月耕, Мэйко, Хидари Дзингоро 名工 左甚五郎 / Гэкко дзуйхицу 月耕随筆

■ В 1914 году была опубликована статья, в которой, помимо всего, было сказано, что: "Среди этой резьбы по дереву, есть образцы, причисленные к лучшим, и созданы они были лучшим мастером, Хидари Дзингоро, о котором говорили, что его соперник из зависти отрубил тому правую руку - и мастер тут де научился работать левой рукой так же хорошо, как работал правой."


■ В книге Бэйзила Холла Чемберлена (Basil Hall Chamberlain) "Things Japanese", автор пишет, что после того, как Дзингоро создал свой аналог "Галатеи", он счастливо жил со своей рукотворной возлюбленной до тех пор, пока даймё, на которого работал мастер, не получил от своих врагов требование умертвить свою дочь. Услышав эти новости, Дзингоро отломал голову своей статуе и предоставил "труп" врагам своего покровителя, чтобы одурачить их. Однако вассалы того даймё не знали, что то была скульптура, и объявили мастера убийцей. За это они отрубили Дзингоро правую руку.

■ В 1883 году Дэниэл Пиджн (Daniel Pidgeon) в своей книге "An Engineer’s Holiday" писал: "Среди прочих художников и скульпторов, работавших над украшением святилища в Никко, был и некий Хидари Дзингоро, японский Пигмалион, который однажды нарисовал женщину такой дивной красоты, что влюбился в собственную работу. Благодаря доброте богов, которых он изо всех сил молил о заступничестве, изображение ожило, и женщина стала женой художника, а они, естественно, с тех пор жили долго и счастливо. Любопытно было обнаружить сюжет этого старинного мифа так далеко на Востоке."


Утагава Куниёши 「忠孝名誉奇人伝」「左甚五郎」

■ Двухъярусные ворота Ёмэи-мон (陽明門 в Тосёгу, как говорят, украшает более 500 резных фигур. Некоторые приписывают это творение Хидари Дзингоро. Другое название ворот - Хигураси-но мон (日暮の門), дословно - Врата заката. Так их прозвали, потому что разглядывая все детали украшения ворот, можно провести так весь день до самого заката.






■ Драконы с ворот Кара-мон (唐門 в Тосёгу тоже приписываются авторству Дзингоро. Говорят, что они выглядели так реалистично, что ходили слухи, что по ночам они спускаются с ворот, чтобы попить воды из пруда Синобадзу.


■ Хидари Дзингоро в литературе по истории искусства часто называют "японским Фидием".

■ Дзингоро, если верить легенде, однажды вырезал из дерева изваяние коня, такое реалистичное, что оно сошло со своего места и ускакало в ближайшее поле пастись.


■ Алан Скотт Пэйт (Alan Scott Pate) в своей книге "Японские куклы" рассказывает еще одну историю о Дзингоро, согласно которой, когда мастеру требовалась дополнительная помощь в его мастерской, он вырезал фигуры помощников - и те оживали. Когда он заканчивал такой трудоемкий проект, помощников своих сбрасывал в реку, где они превращались в капп.

■ Некоторые утверждают, что и "поющие полы" в Тион-ин (知恩院 в Киото, которые вроде как издают скрип, похожий на пение соловья, если на них наступить, тоже создал Дзингоро.

■ Все в том же храме Тион-ин разворачивается действие и еще одной легенды. Однажды местный настоятель проводил обряд, как вдруг пошел сильный дождь. Вдруг перед ним появился сам бог Инари, который стал держать над настоятелем раскрытый зонт, пока тот не закончил проводить обряд. Зонт, которым ками накрывал голову настоятелю, принадлежал Хидари Дзингоро, который умер четыре года до того события. С тех пор зонт, который так и хранится в Тион-ин называют "забытым зонтом Хидари Дзингоро". (左甚五郎の忘れ傘


■ В Такамацу (高松, что на острове Сикоку, есть музей Хидари Дзингоро (左甚五郎美術館. Музей маленький, но в нем собрали неплохую коллекцию японских скульптур, приписанных руке мастера.

■ В 1902 году Фрэнк Бринкли (Frank Brinkley) упоминал еще одну легенду о Хидари Дзингоро. В ней говорилось о том, что однажды друзья мастера пытались убедить его начать зарабатывать побольше денег, чтобы не жить в такой бедности. На что Дзингоро ответил: "Удовольствия скрываются в нищете. Вот слива, например, разве не расцветает, когда еще идет снег?"

@темы: мое бездарное, ukiyo e, edo

---

извиняюсь , что без ката *_*

@темы: rurouni kenshin

---

Хэйанская мода

Узорные, расшитые шелковые ткани, упомянутые в описании занавесей и ширм принцессы Тэйси, входили в число основных материалов, из которых шилась одежда для представителей высшей знати.
Если исключить кратковременный ранний период, в эпоху Хэйан технологии прядения и покраски ткани были не такими разнообразными, как то было в восьмом веке, когда японцы научились красить ткани, связывая из в узел, окрашивая их по трафаретам или в технике, напоминающей батик — в то время научились искусно имитировать самые изысканные образцы тканей с континента — в том числе и плотный, затканный шелк с потрясающими узорами, и тонкие, полупрозрачные ткани, напоминающие шифон или газ.
В эпоху Хэйан узорным шелкам недоставало разнообразия как в цветовой гамме, так и в мелких элементах украшения, да и прозрачные ткани были не такими изящными, — словом, текстиль стал гораздо менее качественным, по сравнению с высокими стандартами эпохи Нара.
В эпоху Хэйан очень ценились китайские ткани, изредка ввозившиеся в страну самыми богатыми аристократами: ведь этот текстиль был лучшего качества. Однако ошибочно считать, что хэйанские производители тканей были неспособны создавать нечто подобное, или что их покровители интересовались своими одеяниями в меньшей мере, чем их предки времен эпохи Нара.
Изменения касались в большей мере смене эстетической концепции — а именно в пробуждении интереса к приглушенным цветовым решениям, которые достигались при помощи яркости и полихромии, плавных, грациозных линий и широких одеждах из множества слоев. Появился спрос на разнообразие — и ткачи стали избегать технологий, требующих много времени.
Помимо личного желания выглядеть привлекательно, одежда была маркером не только хорошего вкуса, но и социального положения. В особенности это касалось женщин: больше личной привлекательности ценилось одеяние и длина, густота и блеск их волос. В даму, чье лицо было скрыто от посторонних, могли влюбиться из-за грамотного и искусного выбора цветов ее дзюнихитоэ, обязательно составленного согласно социальному положению и времени года. Цветовые решения носили поэтичные имена. Так, были одежды оттенков глицинии, вишни, палой листвы и даже свежего снега.


Другим способом украсить похвастать своим вкусом, было пошить одежду из ткани с красивым шитьем — орнаменты были как растительными, так и животными, а иногда даже были тесно связаны с цветом текстиля: например, бледно-фиолетовый шелк расшивали бледно-красными нитями в цвета винограда.
Каким бы ни был выбор ткани для верхнего слоя одежды, конечный вердикт о женщине можно было вынести только когда она была в полном облачении, иногда включавшем в себя до сорока слоев.
В «Эига-моногатари» есть описание весенних цветовых сочетаний в одежде мужчин и женщин, которые можно было увидеть на новогоднем празднестве, устроенном в 1025 году императрицей Кэнси, второй дочерью Фудзивары-но Митинаги.

«...Одеты они были в переливающийся красный шелк, в цвета ивы, вишни, винограда, и, в случае более молодых мужчин — в цвет красной сливы — наиболее восхитительный в своих переливах. »
«По общему согласию, каждая из дам, в свою очередь, выбрала одеяния в тех же пяти цветовых комбинациях — ива, вишня, желтая и красная слива, желтовато-зеленый. У некоторых по пять слоев утиги были окрашены в каждый из этих оттенков; всего пятнадцать слоев; у других — шесть или семь, и так вплоть до восемнадцати и двадцати одного слоя в общем. Некоторые были одеты в тонкие китайские шелка; на других были плотные затканные шелка в тех же цветах. У некоторых даже карагину были в пять слоев; у кого-то и вовсе одежда была окрашена в бледно-зеленый и другие переливающиеся цвета. Цвета китайских накидок были избраны из тех же пяти оттенков, а затканы они были узорами с морскими мотивами.»

Аналогичные многословные описания нарядов можно встретить и в «Гэндзи-моногатари». Зачастую выбор наряда и цвета ткани является характеристикой человека: так, Мурасаки Сикибу раскрывает бедственное положение Югири, который продолжает носить неподобающие синие оттенки Шестого ранга, несмотря на то, что все его погодки уже перешли на более престижные цвета.


Дзюнихитоэ, пожалуй, уже может по праву считаться символом эпохи Хэйан. Но немногие знают, что в те времена этот наряд назывался карагинумо.
Наряд этот был настолько сложным, что для того, чтобы одеться, необходима была помощь двух человек.
Вопреки бытующим ныне мнениям, из расшитой ткани, как правило, шились только несколько верхних слоев дзюнихитоэ. Остальные были из однотонного шелка.

Знаменитый хэйанский макияж, отражавший тогдашние идеи о красоте, был одним из многочисленных заимствований из Китая.
Однако если сопоставить внешний вид придворной красавицы времен династии Тан с внешним видом дамы времен регентства клана Фудзивара, можно обнаружить множество различий.
Общими оказались густые черненые брови и беленая кожа. А вот различия начинались с того, что китайские женщины не чернили зубы, а японские, в свою очередь — не делали сложных причесок.


Можно заметить, что в эпоху Хэйан красивый человек автоматически мог считаться хорошим человеком. Таковы были тогдашние стандарты красоты, освобождающиеся от влияния китайской эстетической концепции все больше и больше.
Красота, элегантность и чувство вкуса считались крайне важными качествами. Аристократы почти соревновались в мастерстве подбирать одеяния и составлять ароматы, которыми пропитывали свои многослойные одежды.


Придворные дамы отращивали волосы такими длинными, насколько только можно. Их носили распущенными, стелющимися поверх длинных шлейфов. Если волосы были недостаточно густыми, женщины прибегали к тем же хитростям , что и в наши дни. Хэйанские трессы назывались куроками, и были они одним из многих заимствований из Китая, пусть и несколько преобразованным.
Считается, что рекордом длины волос прославилась дама, чья шевелюра стелилась за ней почти на семь метров!
У типичной хэйанской красавицы должны были быть пухлые губы, узкие глаза, тонкий нос и полные щеки.
Одной из странных традиций по современным стандартам было то, что женщины напрочь сбривали брови. Потом они рисовали их высоко на лбу — широкими мазками почти у самой линии роста волос. Рисовались они так: дама обмакивала подушечку большого пальца в черное красящее вещество, а потом размазывала его по лбу. Это называлось «брови-бабочки».
Кроме того, и мужчины, и женщины чернили зубы. Поскольку кожа была выбелена, зубы на ее фоне выглядели ужасно желтыми: поэтому с помощью охагуро этот недостаток скрадывался.


Начало блистательной эпохи Хэйан было отмечено явным влиянием китайской культуры, характерным для эпохи Нара и Асука. Дело в том, что конкретно в эпоху Асука, японцы заимствовали моду и эстетику Танского Китая, поэтому и в сменившую ее эпоху Нара, эта тенденция закрепилась. Всего за несколько лет до перенесения Столицы в Нару, был принят закон, который регламентировал ношение одежды по особым случаям, будь то религиозные и придворные церемонии или же траур. Этот закон носил название "Кодекс Тайхо", и принят был в 701 году. Однако в 718 году был принят новый закон, касавшийся придворного дресс-кода - "Кодекс Ёро". В нем, например, была закреплена традиция запахивать одежду слева направо, так же, как это делали в Китае. Примерно в то же время придворные красавицы начали одеваться в яркие одежды на китайский манер с воротом "тарикуби". Кавалеры же продолжили облачаться в прежние одежды с округлым вырезом "агэкуби", какие можно увидеть на изображениях принца Сётоку. Таким образом, разница в покрое воротника в мужской и женской одежде закрепилась на несколько веков.




Одежда, подверженная сильному влиянию Танского Китая, положила начало и самобытной японской одежде. Некоторые историки даже говорят о зарождении "протокимоно" именно в эту эпоху. Интересно, что в Китае времен династии Тан, дамы носили особые юбки, повязанные поверх нижнего платья: это отличалось от той одежды, что была в ходу во времена первого контакта Китая и Японии. Японские дамы переняли эту тенденцию. Даже по сей день женщины (да что уж там, и мужчины тоже) одевают хакама поверх кимоно.

Особо придирчивый читатель может задаться вопросом, что это были за юбки и что с ними стало во время трансформации японского женского костюма. Дело в том, что этот предмет гардероба, в общем-то, прекратил пользоваться такой популярностью уже в эпоху Нара. В эпоху Мира и Покоя в обиход войдут хакама. А вот юбки превратятся...нет, не в элегантные шорты. Они станут шлейфом "мо".


С переносом Столицы в Хэйан-кё, началась новая эпоха. С упадком династии Тан, Япония прекратила посылать в Китай посольства... Тут-то и настало время японской самобытности. В результате, произошел бум развития архитектуры, поэзии и прозы, живописи и, конечно же, моды.

В начале эпохи Хэйан дамы стремились одеть на себя так много слоев, что правительство издало указ, регламентировавший количество слоев в дзюнихитоэ. Дело в том, что наряды получались такими тяжелыми, что несчастные женщины совсем не могли ходить - только ползать на маленькие расстояния, а даже из комнаты в комнату не могли пройти без посторонней помощи. Новый закон сократил количество слоев до пяти, без учета верхних.
Пятислойное одеяние называлось "ицуцугину" - по количеству пяти слоев кину, или утиги. Под "ицуцугину" одевалось хитоэ, а под хитоэ - косодэ, считавшееся подобием нижнего белья. Поверх "ицуцугину" иногда одевалось еще несколько слоев одежд, например, итигину, или уваги, а также карагину и шлейф "мо".




О придворном одеянии эпохи Хэйан мы знаем благодаря тому, как ярко и упоенно оно описывалось в таких литературных источниках, как "Гэндзи-моногатари" и "Записки у изголовья". Но дошли до нас и официальные документы - такие, как список цветовых комбинаций, составленный Минамото-но Масасукэ, и включивший в себя описание одеяний, подготовленных для императрицы Тэйси около 1160 года. Это документ известен как "Цвета платья придворной дамы", и является частью "Масасукэ сё:кусё:" (Записок Масасукэ о придворном костюме). В него включены и записки самой императрицы.

Итак, из чего же состояло дзюнихитоэ?
Нижним слоем было исподнее кимоно с короткими рукавами - косодэ, и хакама или харибакама (удлиненные хакама) ярко-красного или фиолетового цвета.
Следом за ним шли одно или несколько хитоэ - первый слой одеяния из гладкой однотонной ткани.
За ним шло пять слоев тканых утиги или кину - ицуцугину.
Поверх ицуцугину одевалось утигину из плотного узорчатого шелка. Утигину по праву было частью официального наряда.
А сверху утигину одевалось уваги из тканого шелка, узор на котором регламентировался согласно рангу дамы. Чем длиннее был шлейф - тем выше был статус.
Следующим слоем была "китайская накидка" - карагину и шлейф "оба" - затканные или вышитые красивыми узорами, или окрашенные.
Дополнял наряд деревянный расписной веер - хи-оги, или акомэ-оги.














Цвет одежды всегда был важным индикатором социального положения - и не только в Японии. Но трудно представить такую страну, где бы он имел большее значение, чем здесь.
Красильщики добились таких высот мастерства, что у одного только красного цвета имелась дюжина оттенков, но один из них - ныне известный, как "ака", носил четкую ассоциацию с определенным придворным рангом. Другие оттенки могли носить и придворные дамы... За исключением, разве что, цвета "суо", дозволенного только женщинам из Императорской семьи и ближайшим фавориткам Императора.
Женский наряд и выбор цветовой гаммы мог рассказать о женщине все - ее социальное положение, возраст, семейное положение, место жительства, одета ли она по случаю праздника или церемонии, находится ли в фаворе - и прочая, и прочая. Отголоски этого цветового кода, "касанэ-но иромэ", до сих пор можно обнаружить в традициях ношения кимоно.


Слои дзюнихитоэ шились из гладкого, однотонного шелка, поскольку узоры и шитье были разрешены только с высочайшего дозволения. И все же, многослойные одежды были главным украшением гардероба хэйанской дамы, и каждый тон, каждый слой, призван был продемонстрировать то, что находится под ним. Что более удивительно, все слои дзюнихитоэ были одного размера. Казалось бы, следовало пошить каждый очередной слой чуть поменьше - для эффекта плавного перетекания цвета в цвет, но этого добивались и без подобных ухищрений. Дело в том, что так можно было бесконечно комбинировать наряды в зависимости от сезона.




Поскольку верхом неприличия считалось, чтобы мужчина смотрел прямо в лицо женщине, общались дамы и кавалеры, разделенные бамбуковыми занавесями, или же дамы прикрывали лицо расписными деревянными веерами. А то и своими рукавами. Поэтому то, как была одета женщина, было во многом важнее ее физической красоты.




Основной одеждой придворных кавалеров были различные вариации сокутая, различных по покрою и сопутствующим аксессуарам.
Например, военные и служители Стражи носили букан сокутай. Однако по особым случаям его одевали и мужчины с Первого по Третий придворный ранг. Особенностью такого вида сокутая был кэттэки-но хо:, верхний слой одеяния с круговым вырезом ворота и длинным шлейфом.
Ну и, кроме того, частью букан сокутай был колчан со стрелами и лук.



Более формальной одеждой был бункан сокутай, или хо:эки-но сокутай. В дословном переводе название бункан сокутай означает "чиновничий сокутай". Так одевались все мужчины, причастные к государственной службе, имевшие ранг выше Четвертого. Точно так же одевался и сам Император. Особенностью такого вида сокутай было то, что верхний слой его, хо:эки-но хо:, шился, как правило, из черной ткани.
С бункан сокутай не позволялось носить оружие. Исключение касалось только чиновников военных ведомств, советников (нагон и санги) и - по особым разрешениям - служителям Накацукасё.


И с букан сокутай, и с бункан сокутай носились и лаковые головные уборы канмури.


Другой вариант мужского одеяния - полуформального - назывался хо:ко. Носился он когда чиновники находились не при исполнении своих обязанностей при дворе. Его основой тоже был хо:эки-но хо:, но цвет его мог быть уже не только черным. Низом хо:ко: выступали сасинуки, на контраст с формальными увабакама. Оружие с хо:ко носили только мужчины, несшие военную службу.




Еще менее формальным было одеяние икан. В нем тоже основой был хо:эки-но хо:, но вот официозные увабакама заменялись сасинуки. Кроме того, отсутствовал пояс - иси-но оби и ситагасанэ (предмет гардероба с длинным шлейфом). Изначально, икан носился дома, но к середине эпохи Хэйан стало считаться приемлемым одеваться так и при Дворе.
Интересно в икане то, что покрой хо:эки-но хо: в нем почти полностью совпадал с покроем носи. Хакоэ - "карман" на спине одеяния, скорее вывернут, чем завернут внутрь. Кроме того, на хакоэ есть и завязки - а именно так он шился в носи.
Иногда под икан одевали и хитоэ. Тогда он назывался хитоэ икан. Шилось хитоэ по тем же меркам, что и сокутай, но вот ткань для него уже имела право быть более разнообразной. Это могла быть материя ёкосигэбиси, из которой шили хитоэ под сокутай, или же то:биси, ханабиси-то:мон, или даже обыкновенный гладкий шелк без узоров. Молодым людям надлежало носить хитоэ цвета коки (темные оттенки), мужчинам средних лет - цвета моэги (цвет молодых побегов), а пожилым - цвета ао (синего).




Акомэ (укороченное хитоэ, часть нижней одежды) было таким же, какие шили под сокутай, но его поверхность была покрыта узорами. Подкладка была или из простого шелка, или из окрашенного и затканного как ткань с лицевой стороны. Если акомэ одевали так, чтобы передняя часть подшитого края выглядывала из-под хо:, это называлось идасигину. Это была одежда довольно-таки щегольская, если не эпатажная.


Обычно с икан не носили оружия, обуви тоже не носили, но иногда одевали сито:дзу - прообраз нынешних таби.


Простые прислужники мужского пола носили одеяние под названием хакутё. Верх и низ шился из одной и той же материи - часто из конопляного или льняного полотна. Верх по покрою напоминал укороченную каригину с более короткими и широкими рукавами. Хакама тоже были короткими. Обычно хакутё был былого цвета. Дополнялся наряд обувью - варадзи и черным головным убором татэ-эбоси. Татэ-эбоси у простолюдинов были ниже, чем у аристократов, и шились они из более дешевой ткани. С хакутё оружие носить было не принято.


О некоторых видах мужской одежды мы упомянем не столь подробно.

Дзикитоцу - наряд, который носили буддийские монахи, начиная с середины эпохи Хэйан. В течение времени он претерпевал мелкие изменения, но в относительно неизменном виде дошел до самой эпохи Эдо. Состояло дзикитоцу всего-то из косодэ, кукури-бакама и верхнего слоя - дзикитоцу. Причем, иногда монахи обходились и без кукури-бакама, а вот отправляясь в путь, как правило, одевали "передник" кяхан.




Катиэ - форма членов Императорской Стражи. Название совпадает с основным предметом гардероба в этом наряде. Дополнялся мечом кэнукигата-тати или просто мечом в черных ножнах.




Каригину - этот наряд носили с сасинуки. Дополнялся он деревянным веером хио:ги. Отошедшие на покой императоры носили каригину с татэ-эбоси или кадзаори-эбоси. Для удобства движений, нижний левый край ткани на спине каригину затыкали в пояс на талии. Такой вид ношения каригину назывался осиори.


Карисо:дзоку - классический наряд эпохи Хэйан, использовавшийся во время охоты или любых других занятий верхом на лошади. Обычно так одевались аристократы весьма мирных профессий, но позже карисо:дзоку пришелся по душе и военным - к концу эпохи Хэйан. Наряд этот состоял из суйкана или хитатарэ (хитатаре потом будут носить только военные).


Носи - это был неофициальный наряд. Так одевались придворные дома, во время неформальных визитов и прочих мирных и нерабочих занятий. Поскольку цвет носи не регулировался по правилам цветового кода, мужчины наслаждались свободой выбирать любые оттенки. С особого позволения носи можно было одевать и при Дворе. Оружия с носи не носили.


Дзо:сики - вариация хакутё, но только уже не полностью белая. Так одевались слуги - дзо:сикинин.


Головные уборы

Канмури - невероятно формальный головной убор, который одевался придворными по особым случаям. Это черный, лакированный головной убор, с прикрепленной сзади полупрозрачной полоской ткани.


Эбоси - головной убор, который мужчины начинали носить со своей церемонии гэнпуку. Делались эбоси либо из плотной лакированной ткани, либо из легкой и полупрозрачной. Головной убор крепился изнутри тонкими тесемками к пучку волос.

@темы: мое бездарное, heian

---

Кондзё - татуировки якудза
бета - Leedie, для WTF Yakuza 2015



Ни для кого не секрет, что татуировки на теле членов группировок якудза - традиция старая, красивая, но, увы, отмирающая в наше время. И все-таки за годы своего развития ирэдзуми обрели собственный символьный код, сложный и часто носящий иерархические коннотации.
Часто ирэдзуми имеют даже более узкое значение: но ним можно определить, каким видом деятельности занимается ее обладатель. Кстати, следует отметить, что сами якудза часто называют ирэдзуми словами "кондзё" и "гаман". Грубо переводя оба термина, получаем что-то в духе "терпение и выносливость". Поэтому часто о тех, кто не вытерпел или не потянул материально нанесение полного рисунка, говорят, что они - люди, лишенные терпения и выносливости. Аналогичный презрительный эпитет достается и тем, кто делал татуировку, а не ирэдзуми - то есть, наносили рисунок с помощью электрической машинки, а не вручную и по-старинке.
Поскольку изначально наиболее популярными были эскизы с изображением разнообразных героев - от персонажей "Речных заводей" до японских исторических деятелей - следует заметить, что и сейчас они не теряют свою популярность. Однако не менее излюбленными эскизами являются изображения священных зверей - таких, как дракон или кирин.

Есть множество англоязычных ресурсов, предлагающих свои трактовки кондзё, но им не всегда можно доверять. В японском интернете информация на тему смыслового кода кондзё тоже отчего-то ищется не слишком легко. Однако в открытом доступе на японском амазоне имеется пара прекрасных книг, в которых этот самый смысловой код разбирается если не в полном виде, то хотя бы освещая наиболее распространенные мотивы.
Однако на какой бы источник кто бы то ни было ни ссылался, думается, действительно корректные значения эскизов кондзё могут поведать только их авторы - мастера-хориши. Среди якудза явно не каждый забивает себе голову подобными традиционными и философскими вещами. Однако, в том и заключается отличие простой ирэдзуми от кондзё: если простому клиенту-катаги мастер-хориши может предложить любой эскиз, который покажется ему подходящим, то в случае с клиентами-якудза мастер будет ориентироваться и на статус клиента, и на его сферу занятости.

И все-таки, попробуем разобраться в значениях некоторых кондзё. Довольно трудно объять необъятное, поэтому мы постараемся рассмотреть наиболее часто встречающиеся и наиболее интересные мотивы в эскизах кондзё.
Первой крупной группой мотивов, которые мы рассмотрим, будут кондзё с изображениями людей: китайских и японских исторических и вымышленных героев. Как можно будет заметить, большинство из них связаны коннотативно с понятиями мужества и физической силы, довольно часто обнаруживаясь на спинах силовиков.

■Кинтаро■
яп. 金太郎

Кинтаро - одновременно создание мифическое и историческое. Мифический Кинтаро - дитя бога-дракона, вскормленное горной ведьмой и прослывшее силачом еще в раннем возрасте. Кинтаро в образе волшебного дитя, как правило, изображают в виде обнаженного ребенка с красной кожей, борющегося с огромным карпом. Кинтаро исторический - самурай эпохи Хэйан по имени Саката-но Кинтоки (956-1012 гг), бывший одним из четырех прославленных вассалов знаменитого Минамото-но Ёримицу. Саката-но Кинтоки скончался от лихорадки во время похода на Кюсю, а после его кончины имя его стало обрастать многочисленными мифами и легендами. Так, собственно, и родится образ силача Кинтаро.
Как нетрудно догадаться, такая татуировка означает физическую силу, мужество и храбрость. В качестве кондзё Кинтаро украшает спины силовиков и мастеров единоборств.


■Кюмонрю: Ши Шин■
яп. 九紋龍史進

Один из самых популярных героев "Речных заводей", отличавшийся мастерским владением шестом в качестве излюбленного оружия. На теле Ши Шина было изображение девяти драконов, сражающихся между собой. В эпоху Эдо "Речные заводи" были так популярны, что в числе иных объектов культурного наследия того времени до нас дошло множество прекрасных примеров укиё-э с его изображением. Многие из них еще с тех пор становились эскизами для ирэдзуми. Кстати, отличительной чертой Ши Шина представлялось то, что, дескать, он родился с этими самыми драконами на коже. Часто его изображают рядом с драконом или попирающим врага.
В качестве кондзё Кюмонрю Ши Шин символизирует боеспособность. Это еще одна татуировка, которую можно увидеть на спине у силовика.


■Тё Дзюн■
яп. 張順

Еще один герой "Речных заводей", прославившийся как прекрасный пловец и ныряльщик за жемчугом. Чаще всего его, как и Кинтаро, изображают борющимся с гигантским карпом. Оружие Тё Дзюна - кинжал, и часто его изображают с этим самым кинжалом, зажатым в зубах. Кроме того, его часто можно увидеть в комбинации с собачкой фо.
Тё Дзюн - символ силы духа и прекрасного владения холодным оружием.


■Эн Сей по прозвищу Роси■
яп. 浪子燕青

Эн Сей - тоже персонаж "Речных заводей", но уже несколько с другими талантами. Хитрец, лазутчик, общепризнанный красавец и обладатель татуировки с цветочным мотивом, ярко контрастировавшей с его бледной кожей. Прославился Эн Сей и тем, что был мастером боевых искусств и силачом, сочетавшим все это с харизмой, красотой и талантом к музыке и сложению песен и баллад.
Еще один персонаж, коннотативно связанный с физической силой, и одновременно - с талантами творческими и интеллектуальными.


■Гэн Сёшичи по прозвищу Кацуэнра■
яп. 阮小七, 活閻羅

Еще один герой "Речных заводей", прославившийся своей жутковатой внешностью, из-за которой он напоминал одновременно и адского царя Яму, и бронзовую статую. Вместе со своими старшими братьями из-под полы рыбачили и торговали на реке. Сёшичи слыл заядлым игроком, а еще - прямолинейным и нетерпеливым человеком.
Чаще всего изображался борющимся с тигром. Как нетрудно догадаться - такая кондзё несет в себе коннотации, связанные и с нелегальной торговлей, и с пристрастием к азартным играм.


■Ро Тисин■
яп. 魯智深

А этот колоритный персонаж "Речных заводей" ухитрился прославиться тем, что успел побывать и разбойником, и монахом. Часто изображается борющимся с Ши Шином. Был прозван "Монахом, усыпанным цветами" и даже получил созвучное монашеское имя: а причиной тому была его татуировка.
Символизирует Ро Тисин верность, силу и справедливость, но одновременно - дерзость и наглость.


■Сон Гоку■
яп. 孫悟空

Этот персонаж - не кто иной, как китайский Сунь Укун, царь Обезьян, известный по роману «Путешествие на Запад» У Чэнъэня. Как литературный и фольклорный персонаж, является одним из наиболее популярных образов трикстера в культуре Восточной Азии.
Чаще всего такая ирэдзуми украшает спины силовиков, владеющих тайским боксом.


■Акугэнта■
яп. 悪源太

Акугэнта - распространенное поименование Минамото-но Ёсихиры, сына Минамото-но Ёситомо, самурая эпохи Хэйан. Во время Смуты Хэйдзи Ёсихира был схвачен и казнен как мятежник. Позже родилась легенда, что тело казненного превратилось в демона или в воплощение бога грома Райдзина, который пытался поразить молнией самого Тайра-но Киёмори, но так и не сумел. После этого он ураганом разрушил Киото.
В качестве кондзё Акугэнта синонимичен свирепости.


■Дансити Куробэй■
яп. 団七力郎兵衛

Торговец рыбой Дансити Куробэй - один из архетипических персонажей кабуки - Осака отокодатэ. Основан на реальном торговце рыбой из Сакаи, который совершил убийство в 1697 году. Тело он спрятал в снегу, так что его обнаружили по весне. Так реальные события легли в основу пьесы для театра Кабуки, поставленной в 1698 году. Позже аналогичные пьесы множились, перетекая и в кукольный театр бунраку. Одна из наиболее известных сцен пьесы, а вместе с тем и одна из известнейших сцен убийств в кабуки вообще - представленная в ней сцена, в которой Дансити убивает своего тестя Микава-я Гихэйдзи. В кондзё часто появляется иная сцена: в ней Дансити смывает с себя кровь убиенного Гихэйдзи (который к слову, сам напросился: он коварством и обманом отнял у Дансити любимую жену, из-за чего Дансити, естественно, оправдали)
Как и многие другие отокодатэ в кондзё, Дансити символизирует храбрость и мужество.


■Цунадэ-химэ■
яп. 綱手姫

Героиня легенды, а позже романа "История о благородном Дзирайе" и пьес кабуки по его мотивам. Изначально Дзирайя представлялся как ниндзя, способный использовать магию, чтобы перевоплощаться в гигантскую жабу. Цунадэ-химэ была его возлюбленной, аналогично владевшей магией слизней. Их врагом был некогда соратник Дзирайи - Ясягоро (он же - Оротимару), мастер змеиной магии.
Особого и очень глубокого смысла ни один из трех образов не несет. Зато образы лягушки, слизня и змеи в данной легенде - отсылка к древней японской игре наподобие "камень-ножницы-бумага".
Просто для ознакомления: татуировки с Дзирайей (яп. 自来也 или 児雷也

и Оротимару (大蛇丸



■Киёхимэ■
яп. 清姫

Киёхимэ - героиня японской легенды и многочисленных пьес на ее основе. Согласно легенде, Киёхимэ - дочь (или вдову) деревенского старосты Сёдзи - полюбил странствующий монах по имени Андзин, останавливавшийся в доме ее семьи. Однако монах подавил свои чувства, и последующих встреч с ней он старался избегать. Киёхимэ пришла в ярость, узнав, что монах решил поспешно скрыться, не объясняясь с ней, и бросилась преследовать Андзина, но нагнать его смогла только на берегу реки, где его уже поджидал подкупленный лодочник. Осознавшая, как жестоко ее обманули, девушка обратилась драконом и поплыла за лодкой. Когда Андзин увидел свою бывшую возлюбленную в таком образе, он испугался и попросил убежища в храме Додзёдзи, где его спрятали внутри храмового колокола. Но и там Киёхимэ нашла Андзина. Несколько раз ударив хвостом в колокол, Киёхимэ окатила его огнем и погубила своего вероломного возлюбленного.
Нигде не указывается четкое значение такого образа в кондзё, однако здесь легко догадаться. Коннотативно он связан с опасными женщинами и преображением.


■Дзигоку-дайю■
яп. 地獄太夫

Дзигоку-дайю из Такасы была куртизанкой, которую обратил к вере и обучил наукам дзенский монах Иккю (1394-1481). Согласно легенде, Иккю сделал так, что Дзигоку-дайю было видение призрачной процессии скелетов и она постигла непостоянство жизни. Чаще всего Дзигоку-дайю изображается в кимоно, украшенном картинами с богиней Каннон впереди и со сценами ада на спине.


■Райко■
яп. 頼光

Райко - китайское чтение имени самурая эпохи Хэйан, Минамото-но Ёримицу (948-1021), прославленного борца с нечистью, одолевшего в числе многих и знаменитого они Сютен-додзи, похищавшего и пожиравшего красавиц Столицы. На ирэдзуми часто встречается не только Райко в многочисленных легендарных сценах с его участием, но и четыре его верных вассала: Саката-но Кинтоки, Ватанабэ-но Цуна, Урабэ-но Суэтакэ и Усуи-но Садамицу.
Кондзё с изображением самураев, борющихся с ёкаями и чудищами, довольно-таки популярны. Как нетрудно догадаться, все они коннотативно связаны с понятиями благородства и физической силы.


■Тайра-но Томомори■
яп. 平知盛

Еще один знаменитый самурай эпохи Хэйан, Тайра-но Томомори (он же - Синтюнагон) (1152 — 1185), был одним из командующих армией клана Тайра в ходе войны Гэмпей (1180—1185). В самом начале боевых действий он одержал победу в битвах при Удзи (1180) и Яхадзигаве (1181), однако из-за болезни не смог закрепить свой успех и добить войска Минамото. В третий раз Томомори разгромил клан Минамото в морской битве при Мицусиме. Однако, как известно, когда клан Тайра потерпел поражение в морской битве при Данноура, Томомори, как и многие его родственники и соратники, покончил с собой. Его самоубийство позже стало излюбленной темой в искусстве и театре: Томомори привязал себя к якорю и бросился в море. Легенды сделали его еще и одним из самых известных призраков в истории Японии. Именно в этом образе он и появляется на эскизах кондзё, часто коннотативно связанных с темой доблести.


Среди кондзё с изображениями людей есть и те, на которых можно увидеть не легко опознаваемых героев, а обобщенные образы. Мы приведем два таких примера.


■Ойран■
яп. 花魁

Ойран - один из видов проституток в Японии. Однако они не только оказывали сексуальные услуги, но и развлекали клиентов более утонченными способами. Многие ойран были звездами своего времени, известными далеко за пределами веселых кварталов. Они становились законодательницами мод, их искусство танца и игры на музыкальных инструментах было описано в легендах.
Часто такие кондзё наносят тем, кто действительно связан с траффиком проституток, содержанием борделей и прочих аналогичных заведений. Однако это не является правилом.


■Хикэси■
яп.火消

Хикэси - пожарные дружины в период Эдо (1600–1868). Японские города, густо застроенные сооружениями из дерева и бумаги, были сильно подвержены опасности возгорания. Задачи по предупреждению такой опасности и по непосредственному тушению пожаров были призваны решать организованные сёгунатом дружины пожарных. Основу таких подразделений, создававшихся обычно в каждом квартале, составляли самураи и горожане. Наиболее сильные пожарные бригады были созданы в Эдо. К 1720-му году число городских пожарных дружин составляло 48. Опыт дружин хикэси успешно использовался японским правительством и после Реставрации Мэйдзи. Прославились хикэси и как законодатели мод на ирэдзуми: по татуировкам можно было опознать тело в случае гибели пожарного.
В качестве кондзё выступает как символ выдержки и смелости, часто набивается членам группы быстрого реагирования.


Следующая крупная группа изображений на эскизах кондзё - изображения буддийских и синтоистских божеств и демонов, а также многочисленные начертания сутр, молитв и обетов. При нанесении таких кондзё хориши придерживаются одного правила: лики божеств ни в коем случае нельзя набивать ниже пояса.


■Фудо Мёо■
яп. 不動明王

Светлый бог Фудо - свирепый страж буддизма, который мечом рубит заблуждения, а сетью ловит дурных людей, пробуждая их к мыслям о вере. Традиционно Фудо изображают окруженным пламенем мудрости, в котором сокрыты вороны - глаза богов, следящие за поведением людей. Фудо символизирует стойкость и помогает в достижении поставленной цели. Поскольку он традиционно считается одним из божеств-покровителей торговли, в качестве кондзё его набивают контрабандистам и наркоторговцам.


■Шакьянёрай■
яп. 釈迦如来

Будда Шакьямуни, получивший при рождении имя Сиддхартха Гаутама, стал именоваться Буддой (буквально «Пробудившимся») после того, как постиг Просветление. Сиддхартха Гаутама является ключевой фигурой в буддизме. Рассказы о его жизни, его изречения, диалоги с учениками и монастырские заветы были обобщены его последователями после его смерти и легли в основу буддийского канона - «Трипитаки». Также Будда является персонажем многих дхармических религий, в частности - бона (позднего бона) и индуизма. В Средние века в поздних индийских Пуранах (например, в Бхагавата-пуране) он был включён в число аватар Вишну вместо Баларамы.
В качестве кондзё данный образ призван нести в себе отметку благославения, защищать своего носителя.


■Каннон■
яп. 観音

Каннон - японская богиня милосердия, чьим прообразом послужил бодхисаттва сострадания Авалокитешвара, воплощавший в Индии бесконечное сострадание всех будд, который дал клятву спасать живые существа и получил возможность проявляться в «33 обличиях». В Китае аналогичное божество носит имя Гуань-инь, и там оно не менее популярно, чем в Японии. Часто Каннон изображается с множеством рук, так как она способна спасать множество живых существ, отчего носит эпитет "Тысячерукая". В среде якудза Каннон пользуется особой популярностью.
И снова - кондзё с изображением Каннон несут характер оберега.


■Дзибо-Каннон■
яп. 慈母観音

Каннон с младенцем на руках - частая кондзё для тех, кто занимается воспитанием молодого поколения в группировке.


■Семь божеств удачи■
яп. 七福神

В синтоизме - семь божеств, приносящих удачу. Часто изображаются группой на корабле. В семерку входят: бог Эбису - покровитель рыболовов и торговцев, бог удачи и трудолюбия; бог Дайкоку - покровитель крестьян, бог богатства; бог Бисямонтэн - бог богатства и процветания; богиня Бэндзайтэн (или Бэнтэн) - богиня удачи (особенно на море), мудрости, искусств, любви и тяги к знаниям; бог Фукурокудзю - бог долголетия и мудрых поступков; бог Хотэй - бог сострадания и добродушия; и бог Дзюродзин - бог долголетия. Следует отметить, что все данные функции богов являются частными из множества, но таковыми расцениваются в группе Семи божеств удачи.
В качестве кондзё они могут изображаться как группой, так и по отдельности. Причем наибольшей популярностью пользуется богиня Бэнтен, которая в качестве кондзё часто наносится тем, кто связан с игорным бизнесом и вообще азартными играми на деньги.



■Хагоромо-тэннё■
яп. 羽衣天女

В Японии популярна древняя легенда о Небесной Деве (тэннё), которая спустилась на землю с небес. Решив искупаться, она скинула свою одежду из перьев - «хагоромо» - которую украл и спрятал рыбак, восхищенный её красотой. Не имея возможности без своего волшебного оперения вернуться на небо, дева осталась на земле, вышла замуж за рыбака и родила ему детей. И, лишь узнав правду и вернув свою одежду, она вернулась на небо. На образ тэннё, возможно, повлиял образ индуистской богини Лакшми или же облик прекрасных Небесных Танцовщиц - апсар.
В качестве кондзё тэннё часто наносится на спину тем, кто занимается похищениями людей.


На спинах якудза можно увидеть не только божеств, но и демонов. Мы рассмотрим два частных тому примера.


■Они■
яп. 鬼

Они - японские демоны, населяющие ад или живущие на земле. Часто они изображают в сюжетах с их участием - например, с легендарными героями, истребляющими нечисть, такими, как Райко или Момотаро.
В качестве кондзё они ассоциируются с яростью и жестокостью, поэтому такие татуировки нередко наносят киллерам или вышибателям долгов.


■Якся■
яп. 夜叉

Якся - кровожадный демон, заимствованный японцами из Индии. Как и они, ассоциируется с кровожадностью и яростью. Следует отметить, что в данной "иконографии" гендерно якся - женщина, в то время как они - мужчина.


Следующая крупная группа эскизов для кондзё включает в себя изображения различных животных - как реальных, так и мифических.


■Дракон (Рю)■
яп. 龍

Один из наиболее популярных эскизов - именно изображение дракона. В качестве кондзё дракон - это символ власти и могущества.


■Феникс (Хоо, Сузаку)■
яп. 鳳凰

Поскольку данная мифическая птица известна тем, что живет вечно, перерождаясь, кондзё с изображением феникса может нести, например, смысл, связанный с неуязвимостью. Часто встречаются кондзё, на которых феникс борется с тигром.


■Тигр (Тора)■
яп. 虎

В качестве кондзё тигр часто выступает как символ власти и отваги. Иногда изображается сражающимся с драконом.


■Карп (Кои)■
яп. 鯉

В качестве кондзё карп часто выступает как символ мужества. Согласно популярной легенде, карп, поднявшийся вверх по струям водопада к Вратам Дракона, в награду за этот подвиг был превращен в дракона. Благодаря этой легенде карп стал восприниматься в японской культуре и как символ храбрости, силы и настойчивости в достижении поставленной цели. Если говорить в целом, значение такой кондзё можно определить как стремление её владельца уподобиться карпу в решительности, силе и удаче, и приумножить, благодаря эти качествам, свое благосостояние.


■Львиная собачка (Карадзиши)■
яп. 唐獅子

В качестве кондзё воспринимается как символ удачи, ставок в казино и прочих азартных играх. Кроме того, после отгремевшего шедевра нинкё-эйга "Львиная собачка и пионы", рисунок стал ассоциироваться еще и с отчаянной храбростью, рыцарским духом.


■Паук в паутине■
яп. 蜘蛛の巣

В качестве кондзё - символ изобретательности, ловкости, похищения, мастерства кинбаку.


■Змея■
яп. 蛇

В качестве кондзё часто выступает как символ мудрости, интриг и коварства.


■Журавли (Тантёдзуру)■
яп. 丹頂鶴

Журавли в качестве кондзё символизируют долголетие и процветание.


■Кирин■
яп.麒麟

Образ этого зверя заимствован из Китая, где он был известен как цилинь и выступал как вестник богов, приносящий удачу и благополучие и могущий обеспечить богатый урожай и безопасность. В буддизме Кирин олицетворяет божественную справедливость и праведный суд. Но в японском фольклоре Кирин может потребовать себе жертву от человека, стремящегося получить от него могущество и силу.
В качестве кондзё кирин - символ процветания и богатства.


Встречаются в качестве эскизов для кондзё и другие животные - волки, собаки, ястребы и прочие.


Следующая группа популярных эскизов для кондзё - традиционные японские театральные маски.
Для многих изображения этих глубоко символических личин стали едва ли не синонимом искусства японской татуировки: для неискушенного европейского взгляда маски театра Но кажутся чем-то таинственным и экзотическим. На многочисленных сайтах им наперебой приписывают самые разные, часто противоречащие друг другу, значения. Попробуем разобраться в примерных значениях наиболее часто употребляемых масок.


■Ханнъя■
яп. 般若

Эта маска - одна из традиционных в театре Но. Как правило, ее одевают актеры, исполняющие роли ревнивиц, демонов, змеев. У этой маски есть как бы два лика: первый - гневный и яростный. Второй показывается только если ее чуть-чуть наклонить. Тогда Ханнъя как будто рыдает: собственно, в этом положении она и изображает ревнивых икирё - таких, как, например, дама Рокудзё из "Гэндзи-моногатари".
Интересно, что слово ханнъя - на самом деле термин, в японском языке обозначающий буддийский термин, обозначающий просветленную мудрость. Одна из версий гласит, что маска получила такое название из-за монаха-художника Ханнъябо (般若坊, который придумал ее конечный вид. С другой стороны, считается, что маска ханнъя часто использовалась как оборотная сторона женских ликов - до их преображения. Придворной дамы - в живого демона-икирё, красавицы - в дракона. Так, маска ханнъя - еще и в частном случае - гневный лик богини Бэнтен, аналога Сарасвати.
Часто в качестве кондзё этот образ употребляется именно в контексте этой самой двуликости: мудрости, сочетающейся с неконтролируемой яростью. Проще говоря - делая ирэдзуми с маской ханнъя, человек хочет заявить о том, что он очень опасен.


■Хёттоко■ и ■Отафуку/Акамэ■
яп. 火男 и お多福/おかめ

Эти маски - уже не из "высокого" театра Но, а из более приземленной драмы - Кёгэн. В японском традиционном театре маска Хёттоко символизирует любителя попоек и разгульного веселья, который наутро не может вспомнить, что происходило вчера. Поэтому среди японцев слово «хёттоко» может иметь негативную оценку, применяясь как ругательство, в значении «обалдуй», «дурачина».
Маска Отафуку - женский аналог Хёттоко.
Хотя обе маски имеют "простецкие" коннотации, в качестве кондзё (да и в качестве культурного символа) обе символизируют счастье и удовлетворенность, а точнее - являются талисманами, их призывающими.


Кроме этих масок в композициях на эскизах кондзё встречаются и многие другие. Однако, как и в приведенных выше случаях, их значения в символике кондзё редко идут в разрыве с их традиционными значениями.


Ну и, наконец, последняя группа значений символов и мотивов на эскизах кондзё, которую мы рассмотрим, будет группа с растительными и стихийными мотивами, чаще всего выступающая фоном к иным изображениям.


■Пион■
яп. 牡丹

Как можно заметить по многочисленным тому примерам, чаще всего пионы на эскизах являются фоновым добавлением к карадзиши. Кроме того, пионы в качестве одиночного образа часто украшают кожу женщин и игроков в азартные игры. Объясняется это тем, что, как и у многих других образов в японской культуре, у пиона есть множество значений, часто противоречащих друг другу. Во-первых, как и в Китае, откуда цветок и был привезен, пион может рассматриваться как символ удачи, процветания, материального благосостояния, богатства. Во-вторых, у игроков в азартные игры пион приобретает иную окраску: становится символом отваги, бесстрашия перед лицом риска, опять же - удачи. В-третьих, в некоторых контекстах пион - еще и символ отчаянной храбрости. В-четвертых, часто именно в дамских кондзё пион может выступать как символ красоты, соблазнительности. Иногда, если эти значения начинают переплетаться, возникают любопытные эффекты.


■Хризантема■
яп. 菊

Хризантема в японской культуре - символ еще более многогранный и комплексный. Мало того, что у этого образа тьма значений, так они еще и колеблются в зависимости от цвета лепестков цветка и от сорта хризантемы! Так, например, согласно цветочному символьному коду "ханокотоба" (досл. "язык цветов"), желтые хризантемы символизируют и процветание, и высокий статус, и даже разорванную сердечную привязанность. А согласно иным культурным традициям, они же будут рассматриваться как символ благородства. Белые хризантемы - символ моральной чистоты, истины, искренности, почтительности и верности (в отдельном контексте - сыновней почтительности и супружеской верности).
Не следует забывать и о том, что в некоторых контекстах цветок хризантемы может быть иносказательным символом гомосексуальности - а виной всему старинные эвфемизмы.


■Лотос■
яп. 蓮

В качестве фонового рисунка в кондзё лотосы чаще всего фигурируют как часть композиции "лотосы и воды", обычно наносимой на плечи и руки. Конечно, не следует забывать, что в качестве символа лотос почти всегда несет религиозные коннотации. И все-таки множество противоречивых образных значений лотоса проистекают опять же из символьного кода "ханакотоба": разделенная любовь, красноречие, чистое сердце, святость, спокойствие и сосредоточенность. Еще одно красивое значение проистекает из того, что лотосы часто растут в болотной, мутной воде - однако остаются чисты и прекрасны. Таким образом, цветы лотоса могут означать как незамутненность помыслов, так и способность не поддаваться гнилостной обстановке и сохранять благородство.


■Цветы сакуры■
яп. 桜花

Часто сочетаются с "вихрями", "водами" и изображениями карпов. Ни для кого не новость, что цветы сакуры - один из самых штампованных культурных и символьных образов, ассоциируемых с Японией. Но все-таки напомним, что в качестве кондзё наиболее популярное значение цветов сакуры - быстротечность, недолговечность, особенно краткость и хрупкость жизни воина, тщета жизни, преходящая сущность молодости и доблести.


■Кленовые листья■
яп. 紅葉

Еще один фоновый образ, часто сочетающийся как с изображениями карпов, так и в сценах, коннотативно связанных с ним. Как в Китае, так и в Японии символических значений красных кленовых листьев - великое множество, и варьируются они от пылкой влюбленности до стойкости, упорства, храбрости перед лицом трудностей.


■Сосна■
яп. 松

В качестве фонового образа нередко сочетается с изображениями журавлей, тигров, змей. Традиционно сосна символизирует неизменность и вечность, однако другие, не менее популярные ее значения - это долголетие, постоянство и стойкость.


■Вихри■
яп. 渦

Классический фоновый рисунок наряду с "водами". Не несет никакой особой глубинной смысловой нагрузки, поэтому сочетается почти что со всеми рисунками.


■Воды■
яп. 水

Аналогично - классический фоновый рисунок, подчеркивающий "стихийный" фон рисунка - например, сочетается с теми же карпами и Кинтаро.

Мы могли бы продолжать эту тему до бесконечности, однако побережем и свое, и ваше время...
Ведь погрузиться в смыслы рисунков полностью и достоверно мы, естественно, не можем.
Отваживаясь на нанесение татуировки даже имитирующей кондзё, крепко задумайтесь перед тем, как выбрать тот или иной образ.
Спасибо за внимание!

@темы: мое бездарное, yakuza

---

Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга

Название: Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга
Автор: oni-fukucho
Бета: Leedie
Размер: 2251 слово
Форма: фандомная аналитика
Рейтинг: PG-13
Примечание: все картинки кликабельны
Для голосования: #. WTF Yakuza 2015 - работа "Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга"



Типичная тема классического якудза-эйга — настоящая верная мужская дружба и преданность патриархальной фигуре главы группировки, так что и неудивительно, что в этих фильмах между героями часто проскакивают намеки на гомоэротику — а то и вообще латентную гомосексуальность.
Не то чтобы авторы сценариев преследовали таковую цель: проблема гомоэротических недосказанностей в якудза-эйга тесно связана с тем, что женские персонажи в данном жанре традиционно уходили в тень, на второй план, в то время, как мужская дружба и братские узы — напротив — оказывалась ключевой сюжетообразующей завязкой.
Поклонение юных куми-ин, которое они выказывают своим "старшим братьям" и главе клана, сродни нежной влюбленности. Что трудно отрицать: подобное явление наблюдается в любом сугубо мужском коллективе, строящимся на жесткой иерархии. Его никоим образом не следует приравнивать к гомосексуальности в ее прямом понимании: эта влюбленность в идеале не завершается физической близостью, она строится на чувстве восторга, поклонения.

В фильме «Врата юности» (Seishun no mon, 青春の門, 1975. У него есть еще несколько версий, но мы остановимся на этой), главный герой — Шинске — откровенно и явно влюбляется в Горо (который по совместительству — еще и оябун). Как раз тут можно увидеть данное явление в его классическом виде: юноша ищет в Горо не только авторитет, заменяющий ему отцовский — он видит одновременно и героя, и пример для подражания, и недостижимый идеал. И, конечно же, он не может не влюбиться. Невинно и восторженно. Кстати, в английском языке есть отличное выражение, как нельзя лучше описывающее такие чувства: puppy love (щенячья любовь — страстная влюблённость детей и подростков в своих кумиров, учителей, старших товарищей).
В сцене, где они едут на одном мотоцикле, Шинске тесно прижимается щекой к спине Горо, одновременно испуганный и полный восторга, он даже не сразу отрывается от предмета обожания, когда они останавливаются.
В другой сцене, уже наедине со своим ровесником — молоденьким чинпирой — Шинске фактически дает себе сдрочить. Конечно, здесь уже открыто дается понять, что попавший в дурную компанию парень — отброс общества, который предается сомнительным удовольствиям. Но подобная откровенность в японском кинематографе того времени — дело примечательное.

Редко бывает, чтобы у главного героя так мощно и ярко была прописана биография, но, поскольку фильм этот — сродни эпической саге, за жизнью Шинске мы наблюдаем с его детских лет. Его отец, Дзюзо с ирэдзуми с изображением паука, был убит, когда пытался героически спасти корейских шахтеров. Выращенный своей мачехой, Таэ, Шинске становится маменькиным сынком. По сути своей, он — сирота, и с юных лет он водится с маргиналами — корейскими рабочими, якудза. Вот и получается, что у подростка довольно непонятная сексуальная ориентация.

Исторически и традиционно гомоэротика в Японии — тема болезненная. Иногда с ней боролись, иногда она была в моде. Однако на Западе подобные вещи всегда подвергались яростному осуждению, даже несмотря на то, что в Японии поднятие темы нетрадиционной ориентации нисколько не мешала тому, что герои женились, заводили детей — да и вообще были откровенно бисексуальны. У всех уже мозолит глаза от ссылок на бесконечные примеры однополых отношений как в среде самураев, так и среди горожан. Якудза часто зовут себя современными самураями — так что, традиции чтят.

В якудза-эйга шестидесятых годов эта щекотливая тема чаще всплывает, чем оказывается не упомянутой. Десятилетием позже ее касаются пренебрежительно, а то и вообще в комическом ключе. Так, в 7 части серии «Новая тюрьма Абараши» (Shin Abashiri Bangaichi: Fubuki no Dai-dasso, 新網走番外地 吹雪の大脱走, 1971) антагонист и любитель трансвеститов выглядит довольно утрировано, как будто фильм снимали уже по европейским канонам.

Но, в общем-то, тема латентного влечения к другому мужчине не вызывала у публики отторжения, так что временами она так и прет наружу. Так, в «Благородной истории времен Сёва: Человеколюбие и справедливость львиной собачки среди пионов» (Showa Zankyo-den: Karajishi jingi , 昭和残侠伝 唐獅子仁義, 1968) герои Такакуры Кэна и Икэбэ Рё в начале фильма оказываются врагами, а к концу — под одним зонтом отправляются на свое финальное сражение, а вокруг — роняют лепестки сакуры в цвету. Интересно, что скрытая гомоэротика в оговоренном жанре вообще имеет обыкновение проявляться в именно феномене благородного "броманса". Однако... зная японские особенности "броманса" — там недалеко и до искренней привязанности.

Вот и думается, не совпадение ли, что в японском искусстве такие прогулки под одним зонтом — метафорическое обозначение любовной связи между персонажами. Трудно поверить, что в искусстве, прямо продолжившем театральные традиции Кабуки, сценарист мог не знать о такой метафоре.

Схожие отношения можно обнаружить и в другом фильме той же серии, «Благородная истории времен Сёва: Волк-одиночка» ( Showa Zankyo-den: Ippiki okami, 昭和残侠伝 一匹狼, 1966). Фильм вышел раньше, но там тоже есть сцена с прогулкой под одним зонтом. Но здесь все как-то еще более хлестко: «гетная» романтика в исполнении Такакуры Кэна и Фудзи Дзюнко выглядит ненастоящей и тусклой по сравнению с эмоциями, сыгранными Такакурой и Икэбэ в этом фильме.

Действие фильма разворачивается в начале эпохи Сёва, конец двадцатых — начало тридцатых годов. И чуть ли не архаично звучат слова героя в исполнении Икэбэ Рё, говорящего персонажу Такакуры: «Вероятно, ты привлек мое внимание. Нет... Только моя сестра...», а после этого еще и прекращающего их поединок.

Финал приводит зрителя еще в большее замешательство: герой Икэбэ присоединяется к герою Такакуры, когда тот отправляется на бой со своим врагом. Идет он позади, с уважением, как если бы главного героя сопровождала его возлюбленная. И, конечно, как любая романтическая история в японском кино, эта повесть о благородстве и преданности заканчивается печально: пафосным поединком на мечах, гибелью героя Икэбэ и тем, что персонаж Такакуры отправляется в тюрьму.

В начале эпохи Эдо театральное искусство вообще тесно переплеталось с однополыми отношениями: был даже жанр пьес об отношениях самураев с их юными пажами. Но потом последовало ужесточение законов: юношам запретили отращивать длинные боковые пряди, чтобы те выглядели менее женственно и не привлекали внимания старших мужчин. И все-таки бордели с мужчинами-проститутками процветали, пусть и не так бурно, как заведения с женщинами. Кроме того, не зря были популярны истории с переодеваниями — такие, как, например, про знаменитого вора Бэнтен-козо.

Открытая гомоэротика в классических якудза-эйга — редкость, зато в работах современных режиссеров она периодически проскакивает. В «Годзу» (Gokudō kyōfu dai-gekijō: Gozu ,極道恐怖大劇場 牛頭, 2003) и «Убийце Ичи» (Koroshiya ichi, 殺し屋1, 2001) – фильмах режиссера Миикэ Такаси – среди всего треша и гротеска находится место и для нее.

Сублимированность более ранних фильмов позволяла некоторым намекам пройти мимо тех, кто их видеть не желал. В одном интервью западной журналистке актриса Хидари Сатико отметила важность подтекста так: «В отличие от того времени, сейчас молодым людям по вкусу мужчины с легким намеком на гомосексуальность». Присутствовавший там режиссер Хани Сусуми перебил ее и заявил: «А я так не считаю». Тогда Хидари снова настояла на своем. Тут-то и проявилась эта тенденция: госпожа Хидари прочла между строк.

В золотой век фильмов о благородных игроках и девушки, и юноши одинаково восхищались их главными героями: ведь там были убийственно красивые мужчины с печальными глазами, которые часто нежнее и мягче обращались со своими юными товарищами, чем некоторые молодые люди — со своими подругами.
Когда эпоха классических нинкё-эйга прошла, фильмы про якудза стали брутальнее, жестче, так что подобные отношения на экране уже рассматривались как проявление слабости. В кино стало больше крови — в зрительных залах стало меньше женщин.

А вот в фильме «Точка кипения» (Juugatsu, 3-4X10月, 1990), например, в одной из сцен наблюдается открытая попытка совращения одного мужчины другим — во время пьянки окинавской группировки. Но тут это обыгрывается скорее в комическом ключе — хоть и намекается, что без подобных вещей мир якудза не мыслится.

В фильме «Блуждающие огни» (Onibi, 鬼火, 1997) главный герой, Кунихиро, производящий впечатление откровенного стереотипного мачо, находится в таких отношениях с другим персонажем (более женоподобным, к слову), что временами они напоминают семейную пару. В золотой век фильмов про якудза они были бы на равных — оба такие мужественные, но чувствительные, нигде бы и не проскользнул подобный намек на распределение ролей... в паре.

Зато смешно и придурковато выглядит откровенно нетрадиционного вида наемный убийца из фильма «Мужчина с кожей акулы и девушка с персиковыми бедрами» (Samehada otoko to momojiri onna, 鮫肌男と桃尻女, 1999).

И кажется, что красота подтекста старых фильмов действительно должна была сохраниться в современном кинематографе: ведь эмоциональность и благородство на экране прописаны были многим эстетичнее открытой порнографии.
Как только в фильме можно кого-то кем-то сношать — это автоматически становится оружием режиссеров в доказательстве порочности и дрянности жизни преступников.
Романтика недосказанности была многим красивее — и никогда не делала фильмы вульгарными и нарочито пошлыми.

Хотя иногда этот самый элемент недосказанности в классических фильмах о якудза выходит на поверхность, он все равно остается как бы скрытым от глаза зрителя. Ведь всегда можно привести вырванное из контекста «Чувства, связывающие мужчин — великая вещь» в исполнении Такакуры Кэна. Зал скорее уж откликнется благостной дрожью: ведь что асексуально — то эстетично.
Реалистичная подоплека этого самого подтекста и делает его таким красивым: ведь многие молодые люди, вступавшие в группировки, действительно были как минимум бисексуалами.

В фильмах середины шестидесятых — начала семидесятых любовь к женщине редко была сюжетообразующей мотивацией героя, а вот благородная дружба — очень часто. Только если женщина сама — протагонист и якудза, как, например, в серии «Игрок Красный пион» ( Hibotan Bakuto, 緋牡丹博徒, 1968 — 1972), она становится этой самой причиной, толкающей на подвиги. Но есть одно но. В этой серии женщина — равная среди мужчин, поэтому поэтичная романтика снова сводится к латентной гомоэротике.

Более традиционные якудза-эйга рассматривают отношения с женщинами как нечто излишнее, неуместное. Ведь равно как в самурайских боевиках любовь к женщине ломает герою жизнь и лишает его доблести, так же и здесь. Они боятся за своих возлюбленных, пытаются отговаривать от попыток совершать подвиги. Так, в «Благородной истории времен Сёва: Залитая кровью львиная собачка среди пионов» (Showa Zankyo-den: Chizome no Karajishi, 昭和残侠伝 血染めの唐獅子, 1967) Фудзи Дзюнко играет роль умоляющей, рыдающей возлюбленной главного героя, совсем не похожей на главную героиню «Красного пиона».

В этом фильме, кстати, есть еще один типичный пример сублимированной гомоэротики. Такакура играет здесь персонажа, который только вернулся в Японию из Маньчжурии. На родине он наследует управление строительной компанией и становится начальником над группой рабочих, которых постоянно донимают якудза, желающие наложить свои лапы на эту самую компанию. Герой Такакуры вынужден вспомнить жестокости военной жизни, вступая в неравный бой с новыми врагами, и в конце фильма светит своей знаменитой ирэдзуми.
Другой ключевой персонаж того же фильма, в исполнении Цугауры Масахико, — якудза-идеалист, который превыше всего ставит долг перед своим оябун и кодекс чести. Но, как часто бывает, его идеалы оказываются несовместимы: ведь его оябун — человек корыстный и жестокий, пытающийся отобрать ту самую строительную компанию и лишить работы честных людей. А ведь предать своего оябун — значит пойти против кодекса чести. А подчиниться ему — значит пойти против человечности и чести. В итоге персонаж оказывается перед неразрешимой дилеммой, а потом его и вовсе исключают из группировки, по горло пресытившись его пламенными речами. Так что он присоединяется к главному герою в его финальном поединке.

Чувственная дружба между протагонистом и другим ключевым персонажем, естественно, не требует видимой консумации в виде физической близости. Заменой ей служит последняя битва — бок о бок — когда один из них обязательно лишается жизни.
В этом фильме лучший друг протагониста погибает, а сам герой отправляется в тюрьму. Иногда оба героя выживают, иногда — оба погибают. Но, как правило, друг протагониста убит раньше, и он бросается в бой с еще большей яростью — чтобы отомстить за него.
Единственным актом храбрости возлюбленной протагониста в том же фильме оказывается всего-навсего шитье кимоно, в котором он пойдет в последний бой. Как-то скупо, если сравнивать с жертвой его лучшего друга.

Широкоэкранная, цветная серия «Благородных историй» — апогей развития нинкё-эйга. С первым фильмом серии Такакура Кэн стал суперзвездой и задал стереотип протагониста в фильмах данного жанра до середины семидесятых, когда нинкё-эйга вышли из моды, и на смену им пришли более современные якудза-эйга. Такакура, к слову, остался популярен — просто роли его изменились. Немного. Совсем чуть-чуть.

В первом фильме из серии «Благородныз историй эпохи Сёва» (1965) события разворачиваются вскоре после Второй мировой, в тягостные годы американской Оккупации. Родной город главного героя, Синдзи, лежит в руинах. Когда-то он следил за порядком на местом рынке, и даже обещал предыдущему человеку, что крышевал его, что сохранит все в честном виде.
После войны настало время черного рынка — и Синдзи все труднее бороться с несправедливостью. Тогда он — вместе со своим лучшим другом с томным взглядом — устраивает кровавый налет на штаб местной группировки, учинившей весь этот беспредел. Друг протагониста — с пистолетом, а он сам — с мечом. И, конечно же, в суматохе налета друг погибает. А Синдзи — отправляется в тюрьму.

Интересное исключение из такой модели построения сюжета — «Театр жизни» (Jinsei gekido: Hishakaku to kiratsune, 人生劇道, 1968), снятый режиссером Учидой Тому, который известен многим по серии из шести фильмов про Миямото Мусаси с Накамурой Кинноскэ в главной роли. Да, в «Театре жизни» тоже можно усмотреть, что между главными героями проскакивает «искра», но роль дамы сердца здесь не сведена на второй план.
Актер Цурута Кодзи, который в этом фильме исполнил роль игрока Каку, когда-то прошел все тренировки, готовясь стать камикадзе, но конец войны застиг его прямо перед последним вылетом. Фудзи Дзюнко играет роль женщины, ради которой он убивает... и которая влюбляется в другого мужчину — в исполнении Такакуры Кэна. Но героиня — женщина крепких моральных устоев, и, отягощенная муками совести и горечью от собственной вины перед Каку, она не может даже консумировать свои чувства к другому мужчине.

Таким образом, можно отметить два типа скрытой гомоэротики в жанре нинкё-эйга и якудза-эйга: это "щенячья любовь" юноши к его старшему товарищу или оябун и "броманс" между главным героем и его ближайшим товарищем.

@темы: мое бездарное, yakuza

---

продолжаю утаскивать свое с WTF

14.02.2015 в 20:51

Пишет  WTF Yakuza 2015:


Название: Бешеная сука Шимано-гуми
Косплеер: WTF Yakuza 2015 [oni-fukucho]
Фотограф: Мария Гурова
Эдитор: oni-fukucho
Форма: косплей
Канон: Ryu ga Gotoku
Персонажи: fem!Мадзима Горо
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Количество фотографий: 5
Примечание: вдохновлено вот этим артом
Предупреждения: курение и распитие алкоголя не пропагандируем
Для голосования: #. WTF Yakuza 2015 - работа "Бешеная сука Шимано-гуми"

@темы: yakuza

---

уволок из группы в контакте
Ouki Kaname
полистал весь альбом и сделал вывод, что внешне актриса мне не очень нравится, у нее лицо напоминает Катасэ из Ryu ga Gotoku 3. но в хэйанском образе она просто великолепна!
я правильно понял, это же Блистательный?

+5

@темы: takarazuka, heian

---

оформление и редакция  Кин Ри
для WTF Heian 2015

Мода эпохи Хэйан
картинки кликабельны

Начало блистательной эпохи Хэйан было отмечено явным влиянием китайской культуры. Дело в том, что в эпоху Асука японцы заимствовали моду и эстетику Танского Китая, и эта тенденция закрепилась в сменившей её эпохе Нара. Всего за несколько лет до перенесения Столицы в Нару был принят закон, который регламентировал ношение одежды по особым случаям, будь то религиозные и придворные церемонии или же траур. Этот закон носил название "Кодекс Тайхо" (701 год). Уже в 718 году был принят новый закон, касавшийся придворного дресс-кода - "Кодекс Ёро". В нем, например, была закреплена традиция запахивать одежду слева направо, так же, как это делали в Китае. Примерно в то же время придворные красавицы начали одеваться в яркие одежды на китайский манер с воротом “тарикуби”. Кавалеры же продолжили облачаться в прежние одежды с округлым вырезом “агэкуби”. Таким образом, разница в покрое воротника в мужской и женской одежде закрепилась на несколько веков - “агэкуби” выйдет из моды аж в XI веке, оставшись церемониальной деталью императорского костюма.
Тогда же у китайцев была заимствована технология окраски и ряд натуральных красителей.
Для оттенков красного — сафлор, марена (лат. Rúbia), патанга (лат. Caesalpinia sappan), для оттенков желтого — мискант (лат. Miscanthus tinctorius), гердения, для оттенков синего — индиго, для оттенков фиолетового — воробейник (лат. Lithospermum erythrorhizon). Путем смешивания этих базовых красителей получали остальные цвета и оттенки. Зеленый, например, получался при смешивании желтого мисканта и синего индиго.

Одежда, подверженная сильному влиянию Танского Китая, положила начало и самобытной японской одежде. Некоторые историки даже говорят о зарождении "протокимоно" именно в эту эпоху. Интересно, что в Китае времен династии Тан дамы носили особые юбки, повязанные поверх нижнего платья: это отличалось от той одежды, что была в ходу во времена первого контакта Китая и Японии. Японские дамы переняли эту тенденцию. Даже по сей день женщины (да что уж там, и мужчины тоже) одевают хакама поверх кимоно.
Особо придирчивый читатель может задаться вопросом, что это были за юбки и что с ними стало во время трансформации японского женского костюма. Дело в том, что этот предмет гардероба, в общем-то, прекратил пользоваться такой популярностью уже в эпоху Нара. В эпоху Мира и Покоя в обиход войдут хакама. А вот юбки превратятся... нет, не в элегантные шорты. Они станут шлейфом “мо” - само это слово, означающее в переводе “юбка”, сохранит память о своем, так сказать, предке.

В эпоху Хэйан технологии прядения и покраски ткани были не так разнообразны, как то было в VIII веке (эпоха Нара), когда японцы научились красить ткани, связывая их в узел, окрашивая по трафаретам или в технике, напоминающей батик — в то время японские ткани не уступали лучшим образцам тканей с континента — производился как плотный, затканный шелк с потрясающими узорами, так и тонкие, полупрозрачные ткани, напоминающие шифон или газ.
В поздний и средний Хэйан узорным шелкам недоставало разнообразия как в цветовой гамме, так и в отделке, да и прозрачные ткани стали значительно грубее, — словом, по сравнению с прежними стандартами качества, текстиль стал гораздо менее качественным.
Неслучайно тогда очень ценились китайские ткани, изредка ввозившиеся в страну самыми богатыми аристократами: они на голову превосходили японские образцы. Однако ошибочно считать, что отечественные производители тканей были неспособны создать нечто подобное, или что их покровители интересовались своими одеяниями меньше, чем их предки времен Нара.
Изменения в большей мере зависели от смены эстетической концепции — а именно от пробуждения интереса к приглушенным цветовым решениям, игре цвета и оттенков, плавных, грациозных линий, которые привели к созданию широких одежд из множества слоев. Появился спрос на разнообразие — и ткачи стали избегать технологий, требующих много времени, предпочтя количество качеству. Вдобавок, именно тогда в Японии появились новые красители — которые, к слову, используются и по сей день. После переосмысления всех новых оттенков, появившихся в активе красильщиков, и родилась, вероятно, сложная, замысловатая система цветового кода.

Тем не менее, одежда в поздний и средний Хэйан была маркером не только хорошего вкуса, но и социального положения. В особенности это касалось женщин: больше личной привлекательности ценились одеяние и длина, густота и блеск волос. В даму, чье лицо было скрыто от посторонних, могли влюбиться из-за грамотного и искусного выбора цветов ее многослойного платья, сочетавшихся в строгом согласии с её социальным положением, временем года и календарными праздниками. Такие гаммы цветов назывались касанэ-но-иромэ, и были достаточно строго регламентированы специальными указами. (подробнее см. ниже).
Другим способом украсить себя или похвастать своим вкусом, было пошить одежду из ткани с красивым шитьем — орнаменты были как растительными, так и животными, а иногда даже были тесно связаны с цветом основы: например, бледно-фиолетовый шелк расшивали бледно-красными нитями, изображая кисти дикого винограда — но такой шик оставался привилегией немногих избранных: право на вышитую ткань предоставлялось специальным указом.

Вообще, строгая регламентация всего, касавшегося вопросов одежды, отличала японское общество с эпохи Нара и до конца эпохи Эдо, хотя Хэйан, как культура сугубо придворная, явил собой высший пик этого явления. Началось всё с указа принца Сётоку (VII век), закрепившего за каждом из 12 рангов определенный цвет головного убора. С этого предписания берёт начало история иерархического цветового кода в Японии. Например, желто-рыжий цвет закреплялся за знатью-кугэ, а вот цвета, разрешенные людям любого ранга и статуса, назывались yurushiiro (дословно “дозволенные цвета”). Если были цвета предписанные, то были и запрещённые - они так и назывались, kinjiki (“запретные цвета”).
Так, самыми престижными и дорогими цветами, ассоциировавшимися с властью не зря были оттенки красного и фиолетового: производство красителей, придававшим ткани эти цвета, было сложным и дорогостоящим. Красный краситель, например, изготовляли из сафлора — из него же, к слову, и по сей день делают помаду, которой пользуются гейши. Чтобы ткань получилась яркого, насыщенного цвета, ее восемь раз опускали в красящее вещество — что, естественно, требовало много времени и усилий, чтобы оттенок лег ровно и аккуратно. Для получения фиолетового красителя использовали растение под названием “мурасаки-куса” (Lithospermum erythrorhizon, или воробейник пурпурный). Из огромного количества данного растения получалось очень мало краски — поэтому в фиолетовые и лиловые одежды и облачались только особы императорских кровей — и их ближайшее окружение.
Сама трава, из которой изготовлялся краситель, стала запретной; ещё в VII веке поэтесса Нуката-но-оокими сравнивает своё положение императорской наложницы с огороженным полем воробейника, а любовную связь на стороне - с потравой, и упоминает специальных стражников, охранявших драгоценную траву. Этими техническими сложностями и объясняется иерархическая градация цветов одежды: чем темнее или ярче были цвета — тем выше был достаток и положение особы, в них нарядившейся.

Кстати, это самое распределение цветов по рангов, было подчинено не только исключительно меркантильному вопросу дороговизны: они подчинялись еще и китайскому учению о взаимодействии направлений и элементов в природе. Однако фиолетовый цвет не входил в эту традиционную систему, поэтому его автоматически объявили элитарным, стоящим вне системы и над ней.
Тем не менее, главным запретным цветом был цвет “ko:rozen”, или сумаховый, доселе предназначенный только для верхних одежд Императора и не дозволенный к ношению более никому.
Остальные цвета утратили свою функцию часть к началу XV века, другая же часть - к эпохе Мэйдзи (конец XIX века), это:
“aoshiro-tsurubami”, бледно-серо-зеленый, изначально также цвет верхних одежд Императора, позднее право ношение предоставлено императорским женам и наложницам от IV ранга, служащим казны VI ранга;
“akashiro-tsurubami”, бледно-серо-красный - цвет верхних одежд ушедшего на покой Императора;
“oudan”, жёлто-рыжий - цвет одежд наследного принца;
“fukamurasaki”, тёмно-лиловый - цвет одежды аристократов I ранга (принцы и принцессы крови).

Таким образом, выбор наряда и цвета ткани является характеристикой человека: так, Мурасаки Сикибу раскрывает бедственное положение Югири, который продолжает носить неподобающие синие оттенки Шестого ранга, несмотря на то, что все его погодки уже перешли на более престижные цвета. Например, вот так вот в “Эйга-моногатари” (летописи деяний Фудзивара-но Митинаги) представлены герои:
...Одеты они были в переливающийся красный шелк, в цвета ивы, вишни, винограда, и, в случае более молодых мужчин — в цвет красной сливы — наиболее восхитительный в своих переливах. »
«По общему согласию, каждая из дам, в свою очередь, выбрала одеяния в тех же пяти цветовых комбинациях — ива, вишня, желтая и красная слива, желтовато-зеленый. У некоторых по пять слоев утиги были окрашены в каждый из этих оттенков; всего пятнадцать слоев; у других — шесть или семь, и так вплоть до восемнадцати и двадцати одного слоя в общем. Некоторые были одеты в тонкие китайские шелка; на других были плотные затканные шелка в тех же цветах. У некоторых даже карагину были в пять слоев; у кого-то и вовсе одежда была окрашена в бледно-зеленый и другие переливающиеся цвета. Цвета китайских накидок были избраны из тех же пяти оттенков, а затканы они были узорами с морскими мотивами. (глава, повествующая о празднике у императрицы Канси)
По сути, описание одежды заменяет описание характера, указание на занимаемый ранг и многое другое.
Так что именно литературные памятники эпохи Хэйан дали ученым базу для изучения цветового кода того времени. (Не зря мы шутим, что «Гэндзи-моногатари» — песнь любви. Автора к красивой одежде.)

Женский костюм

Дзюнихитоэ (двенадцатислойное кимоно), пожалуй, уже может по праву считаться символом эпохи Хэйан. Но немногие знают, что в те времена этот наряд назывался карагинумо.
Наряд этот был настолько сложным, что для того, чтобы одеться, необходима была помощь двух человек.
О женском придворном одеянии эпохи Хэйан мы знаем благодаря тому, как ярко и упоенно оно описывалось в таких литературных источниках, как "Гэндзи-моногатари" и "Записки у изголовья". Но дошли до нас и официальные документы - такие, как список цветовых комбинаций, составленный Минамото-но Масасукэ и включивший в себя описание одеяний, подготовленных для императрицы Тэйси около 1160 года. Это документ известен как "Цвета платья придворной дамы", и является частью "Масасукэ сё:кусё:" (Записок Масасукэ о придворном костюме). В него включены и заметки самой императрицы о её нарядах.

Женский наряд и выбор цветовой гаммы мог рассказать о женщине все - ее социальное положение, возраст, семейное положение, место жительства, одета ли она по случаю праздника или церемонии, находится ли в фаворе - и прочая, и прочая. Отголоски этого условного кода до сих пор можно обнаружить в традициях ношения кимоно. Слои дзюнихитоэ шились из гладкого, однотонного шелка, поскольку узоры и шитье были разрешены только с высочайшего дозволения. И все же именно многослойные одежды были главным украшением гардероба хэйанской дамы, и каждый тон, каждый слой, призван был продемонстрировать то, что находится под ним.
Что любопытно, все слои дзюнихитоэ были одного размера. Казалось бы, следовало пошить каждый очередной слой чуть поменьше - для эффекта плавного перетекания цвета в цвет, но этого добивались и без подобных ухищрений. Дело в том, что так можно было бесконечно комбинировать наряды в зависимости от сезона.
Поскольку верхом неприличия считалось, чтобы мужчина смотрел прямо в лицо женщине, общались дамы и кавалеры, разделенные бамбуковыми занавесями, или же дамы прикрывали лицо расписными деревянными веерами. А то и своими рукавами. Поэтому то, как была одета женщина, было во многом важнее ее физической красоты.

В начале эпохи Хэйан дамы стремились одеть на себя так много слоев, что правительство издало указ, регламентировавший количество слоев в дзюнихитоэ. Дело в том, что наряды получались такими тяжелыми, что несчастные женщины совсем не могли ходить - только ползать на маленькие расстояния, даже из комнаты в комнату не могли пройти без посторонней помощи. Новый закон сократил количество слоев до пяти, без учета верхних. Пятислойное одеяние называлось “ицуцугину” - “пять одежд”.
Итак, из чего же состояло дзюнихитоэ? Нижним слоем были исподнее кимоно с короткими рукавами - косодэ, и хакама или харибакама (удлиненные хакама) ярко-красного или фиолетового цвета. Они заменяли бельё. Следом за ним шли одно или несколько хитоэ - это первый слой одеяния, из гладкой однотонной ткани, составлявшие, собственно, “ицуцугину”. Поверх одевалось утигину (верхнее платье) из плотного узорчатого шелка; оно было неотъемлемой частью официального, придворного и праздничного нарядов. Далее следовало уваги из тканого шелка, узор на котором регламентировался согласно рангу дамы. Простые фрейлины обходились вовсе без узоров. Следующим слоем была “китайская накидка” - карагину и шлейф “мо” - затканные, или вышитые красивыми узорами, или окрашенные. Чем длиннее шлейф - тем знатнее дама. Дополнял наряд деревянный расписной веер - хи-оги, или акомэ-оги.

Мужской костюм

Основной одеждой придворных кавалеров были различные вариации сокутая, отличающиеся, в зависимости от места службы носителя, по покрою и сопутствующим аксессуарам. В их одежде превалировали яркие, сочные цвета. Лиловый, красный, зеленый, синий - все они четко ассоциировались с тем или иным рангом, причем в зависимости от того, высший то был, или низший, варьировалась и густота оттенка. В сочетании с лаковым головным убором "канмури" это выглядело внушительно: ведь и здесь, по одной только одежде можно было понять, каков статус кавалера.
Например, военные и служители Стражи носили букан сокутай (военный сокутай). Особенностью такого вида сокутая был кэттэки-но хо:, верхний слой одеяния с круговым вырезом ворота и длинным шлейфом. Кроме того, частью “букан сокутай” был колчан со стрелами и лук.
Члены императорской стражи дополняли “букан сокутай” нагрудником катиэ и парадным длинным мечом - именно так по особым случаям одевались также император и аристократы с I по III ранг.

Более распространённым было одеяние бункан сокутай (чиновничий сокутай). Так одевались все мужчины, причастные к государственной службе, имевшие ранг выше IV. Точно так же одевался и сам Император (хотя в его одежде были определенные отличия). Особенностью такого вида сокутай было то, что верхний слой его, “хо:эки-но хо:”, шился, как правило, из черной ткани. С бункан сокутай не позволялось носить оружие. Исключение касалось только чиновников военных ведомств, советников (нагон и санги) и - по особым разрешениям - служителям Накацукасё.

Повседневной и менее формальной одеждой придворных был икан. В нем тоже основой был “хо:эки-но хо:”, но вот официозные узкие хакама (наследие эпохи Нара) заменялись сасинуки, широкими шароварами, стянутыми у лодыжек специальными шнурками. Кроме того, отсутствовал пояс - иси-но оби и ситагасанэ (предмет гардероба с длинным шлейфом). Изначально икан носился дома, но к середине эпохи Хэйан стало считаться приемлемым одеваться так и при Дворе. Интересно в икане то, что покрой хо:эки-но хо: в нем почти полностью совпадал с покроем носи. Хакоэ - "карман" на спине одеяния - скорее вывернут, чем завернут внутрь. Кроме того, на хакоэ есть и завязки - а именно так он шился в носи.
Иногда под икан одевали и хитоэ. Тогда он назывался хитоэ икан. Шилось хитоэ по тем же меркам, что и сокутай. Молодым людям надлежало носить хитоэ цвета коки (темные оттенки), мужчинам средних лет - цвета моэги (цвет молодых побегов), а пожилым - цвета ао (синего). Акомэ (укороченное хитоэ, часть нижней одежды) было таким же, какие шили под сокутай, но его поверхность была покрыта узорами. Подкладка была или из простого шелка, или из окрашенного и затканного так же, как ткань с лицевой стороны. Если акомэ одевали так, чтобы передняя часть подшитого края выглядывала из-под хо:, это называлось идасигину. Это была одежда довольно-таки щегольская, если не эпатажная. Обычно с икан не носили оружия, обуви тоже не носили, но иногда одевали сито:дзу - прообраз нынешних таби.

Постепенно (приблизительно к середине X века) икан вытеснила каригину - “охотничья одежда”, ставшая, наравне с дзюнихитое, узнаваемым визуальным символом эпохи Хэйан.

Дома хэйанский кавалер надевал совсем уж неформальный наряд - носи. Поскольку цвет носи не регулировался по правилам цветового кода, мужчины наслаждались свободой выбирать любые оттенки. С особого позволения носи можно было одевать и при Дворе. Оружия с носи не носили.

Все чиновники при дворе носили или лаковую шапку каммури, или тканевую эбоси. Первая - более формальна и уходит корнями в глубокую древность, вторая же была повседневным головным убором и крепилась прямо к причёске.

Хэйан и красота

Знаменитый хэйанский макияж, отражавший тогдашние идеи о красоте, был одним из многочисленных заимствований из Китая.

Однако если сопоставить внешний вид придворной красавицы времен династии Тан с внешним видом дамы времен регентства клана Фудзивара, можно обнаружить множество различий. Общими будут густые черненые брови и беленая кожа. А вот различия начинались с того, что китайские женщины не чернили зубы, а японские, в свою очередь — не делали сложных причесок уже с конца IX века.
Чернение зубов (“охагуро”) объяснялось тем, что по сравнению с густо набеленным лицом зубы казались жёлтыми, а также определенными заимствованными от коренного населения Японских островов (айнов и эмиси) верованиями. Эта традиция оказалась довольно стойкой: некоторые женщины чернят зубы и до сей поры, а мужчины из числа высшей аристократии сохраняли обычай вплоть до конца XIX века.
Столь же общей была и традиция сбривать брови. Потом их рисовали их высоко на лбу — широкими мазками почти у самой линии роста волос. Делалось это так: подушечку большого пальца обмакивали в черную (или синюю) краску, а потом размазывала его по лбу. Это называлось «брови-бабочки». Позднее появилась традиция подкрашивать лоб под “бабочками” красным - странный и парадоксальный отголосок, опять же, китайских обычаев.


Типичная хэйанская красавица должна была обладать пухлыми губами, узкими глазами, тонким носом; лицо её должно было быть круглым, а тело - ровным: женщина с большой грудью, тонкой талией и широкими бёдрами мыслилась уродливой.
Но главным были волосы. Нет: ВОЛОСЫ.
Придворные дамы отращивали волосы настолько, насколько вообще можно было их отрастить. Их носили распущенными, стелющимися поверх длинных шлейфов. Если волосы были недостаточно густыми, женщины прибегали к тем же хитростям , что и в наши дни. Хэйанские трессы назывались куроками, и были они одним из многих заимствований из Китая, пусть и несколько преобразованным.
Считается, что рекордом длины волос прославилась дама, чья шевелюра стелилась за ней почти на семь метров!

Таким образом, описание красивой женщины состояло из двух разделов: её одежда - и её волосы.
Лицо практически не имело значения - напомним, что его, в общем-то, и не видели.

Можно заметить, что в эпоху Хэйан красивый человек автоматически мог считаться хорошим человеком. Таковы были тогдашние стандарты красоты, освобождающиеся от влияния китайской эстетической концепции все больше и больше.
Красота, элегантность и чувство вкуса считались крайне важными качествами. Аристократы почти соревновались в мастерстве подбирать одеяния и составлять ароматы, которыми пропитывали свои многослойные одежды.

Касанэ-но иромэ

Эпоха Хэйан привнесла некоторые изменения в сложившуюся систему. С расцветом придворной культуры появились и поэтичные, литературные названия оттенков. Например, один из оттенков бледно-розового назывался "цветом сакуры" - сакураиро, а оттенок насыщенного коричневато-зеленого - "цветом сосновых игл" - мацубаиро. Среди названий японских цветов и оттенков можно найти и такие поэтичные, как "ива и обгоревший бамбук", "бледные опавшие листья", “рассвет над цветущим полем” "цвет лисицы", и такие внезапно экзотические, как “клешня молодой креветки”, “деревенский лиловый” или “драконья печень”.
В итоге появилась таблица сочетаемости цветов и оттенков — касанэ-но иромэ. Нам доподлинно известно, что в это время существовало более двухсот различных цветовых комбинаций.

Цвет одежды всегда был важным индикатором социального положения - и не только в Японии. Но трудно представить такую страну, где бы он имел большее значение, чем здесь.
Красильщики добились таких высот мастерства, что у одного только красного цвета имелась дюжина оттенков, но один из них - ныне известный, как “ака”, носил четкую ассоциацию с определенным придворным рангом (фрейлины), а другой, "суо:", был дозволен только женщинам из Императорской семьи и ближайшим фавориткам Императора.
Система касанэ-но иромэ строго распределяла все эти прекрасные цвета не только по рангам, но и по сезонам и особым случаям. Ниже мы рассмотрим некоторые названия цветовых сочетаний этих оттенков, приписанных к определенному времени года или месяцу.

Разумеется, на практике всего двумя цветами не ограничивались почти никогда.
Например, схема слоёв “ко:ё” (“листопад”) выглядела вот так.

@темы: мое бездарное, heian

---

Огромное спасибо всем, кто помогал с этим нёхом!
Особенно - Тео, Томо-семпаю, Тайке и Олуху с Полосатычем
без Тео так я бы вообще ни черта не потянул
недеюсь, никого не обидел своим рыбадибильством

и грамота, бгг

@темы: WTF_2015

---

<3 Haters gonna hate

прислали сегодня ссылочку на очаровательный тредик на лайвджорнале, где гиганты мысли и отцы русского художественного перевода разносят мой псто, который я делал на неделе
поскольку классикЪ у нас считает право хамить исключительно своим, пишу у себя ответ открытым письмом
кому интересно, тредик тут. со всеми вытекающими возвышениями ЧСВ и кормлением хомяков
даме я написал покороче но примерно то же, что значится ниже, в комменты. но, к сожалению, она огородилась от не-друзяшек, и мой коммент висит на модерации

Не ждал, честное слово, что у дамы ТАК масштабно забомбит, что она созовет всех друязшек выцеловывать ее в ушибленное пузико
Во-первых, я не дрочу на аниме мальчиков, я никогда не ставил превыше всего упоротые каноны игр, аниме или манги. Почему? А вот, представьте себе, у меня имеется мозг. Удивительно, да?
Чигиринская может кормить своих карманных гиен любым говном, но это никогда не сделает ее ни хорошим человеком, ни хорошим переводчиком, ни хорошим автором. Она называет себя гигантом, которому плечи оттоптали. Ах ты ж, печаль-то какая!
"Гиганты" для меня - Татьяна Львовна Соколова-Делюсина и Вера Николаевна Маркова. Не стоит и говорить, что мадам с ее гугловысерами не дотянуться до их уровня никогда
Быть базарной хабалкой с раздутым самолюбием - вообще как-то неприятно. А вот Чигиринская этим гордится и активно принимает с этим поздравления
Не, я тоже рад за нее, но быть королевой среди уебков с одной извилиной - тоже не мило
Была жена Маэдроса, теперь есть монополизатор и пиарщик Хиджикаты. Госспади, да забирайте себе на здоровье! Я не претендую на такие титулы
И про Антрекота - давно уже никто на его баечки не ориентируется как на единственно верный источник матчасти. В сети столько полезного на японском и английском, что можно слать лесом любого гения переложений с хумором и присвистом. Ничего не имею против. Просто это - уже не "тренд", как это было в девяностые-начало двухтысячных.
Если кто-то пришел в фандом позже, это не значит, что и как человек он автоматически говно. Я знаю людей, которые курят любимые мной вещи меньше года, а знают поболе признанных "специалистов".
Haters gonna hate и все такое.
Я - не унылый задрот, существующий только за счет кормежки своего самолюбия
Если мадам Чигиринской больше нечем заняться - милости прошу сказать мне ЛИЧНО, отчего это у нее так горит ее нежная жопка

@темы: ненадотак

---

Асидэ-э

В эпоху Хэйан мастерство изящного письма достигло невероятных высот. Насчитывалось множество видов и техник письма, различавшихся по степени сложности, украшений и даже по тому, кто писал — мужчина или женщина. Не удивительно, что именно в эту эпоху, благоволившую искусствам, зародилась необычная техника письма, удивительная по своему изяществу.

Асидэ-э — особый вид рисования тушью и декоративной каллиграфии, ивестный в Японии еще с эпохи Хэйан. Особенностью этого стиля было то, что в нем как бы комбинировались живопись и письмо.
Знаки каны уподобляются камышам, изгибам реки. Часто помимо стилизации письменных знаков изображали на свитке устриц, побеги тростника, водоплавающих птиц. Расцвет стиля асидэ-э пришелся на регентство клана Фудзивара: в то время особенно модно было таким образом украшать ширмы.

Техника асидэ-э упоминается во многих литературных памятниках эпохи Хэйан: в «Гэндзи-моногатари», в «Повести о дупле», в «Эига-моногатари». Например, в «Повести о дупле» говорится о мужском и женском способе письма каны, но о асидэ-э говорится, это это прекрасный способ красивого оформления поэтических строк. Таким образом, асидэ-э оказывается не только стилем рисования тушью, но и стилем письма.
Некоторое время было очень модно оформлять в этом стиле поэзию вака: стихотворение было словно вписано в небрежно набросанный пейзаж речного берега.

Несмотря на то, что пик популярности техники асидэ-э пришелся на вторую половину эпохи Хэйан, со временем она отнюдь не изжила себя, а, напротив, стала совершенствоваться, становиться красочнее и живописнее. С течением времени к технике асидэ-э стали относить и изображение речных пейзажей, поверх которых наносились уже непосредственно тексты. Интересно, что к этой технике относится и небрежно набросанная река с мостом, которую можно найти в одной из рукописей Хиджикаты Тошизо.

Но, конечно же, кроме бытовых примеров, до нас дошли и свитки, считающиеся шедеврами данной техники. Так, сохранился свиток 1160 года, на котором у глади вод пасутся кони. Озаглавлен свиток «Вакан ро:эйсю:», дословно - «Сборник декламаций Японской и Китайской лирики». В этот самый сборник входит две стороны свитка, одна из которых в последующие годы, по всей видимости, претерпела реставрацию. Свиток датированы Четвертым днем Второй луны Первого года эпохи Эйряку (1160 год), подписан же именем и титулом Фудзивары-но Корэюки, тогдашнего главы кунайсё - управления делами Двора.
Корэюки отличился невероятным талантом художника. С помощью ультрамаринового синего, зеленой медной патины и красной охры, он изобразил удивительно красивый берег реки, поросший камышами и тростником, маленьких птиц, затаившихся в них, и резвящихся на берегу коней и даже мелкие камни, лежащие в камышах.


Интересно, что этот прекрасный свиток — ничто иное, как копия более раннего, с тем же самым сборником поэзии, выполненного в 972-1027 годы и, судя по всему, обветшавшего к тому времени.

@темы: bakumatsu, мое бездарное, heian

---

Семь трав осенних

Семь трав осенних
aki no nanakusa, 秋の七草


Две песни Яманоэ Окура о цветах осеннего поля

Когда по пальцам ты захочешь сосчитать
Цветы, расцветшие в желтеющих полях
Осеннею порой,—
Ты среди них найдешь
Семь зеленеющих цветущих трав!

***

Хаги-но хана,
Обана, кудзубана,
Надэсико-но хана,
Оминаэси,
Дальше фудзибакама


Семь осенних трав часто упоминаются в разных стихотворениях из «Манъёсю», самой ранней антологии японской поэзии. Образы этих же трав позже будут пронизывать строки «Кокинсю», а еще позже — вплетутся незримо на гладь расписных ширм, вееров, а затем и вовсе гравюр укиё-э. Глубокий символьный код, связанный с ними, расписывает тонкости мироощущения и понимания чувств эпохи Хэйан.
Образ семи осенних трав пробуждал глубокие поэтические переживания у придворных эпохи Хэйан, ведь они воплощали в себе понимание красоты преходящей, были исполнены печального очарования. Осенние травы омывают ливни, они гнутся на ветру, но не теряют своей красоты.
Образ семи осенних трав тесно связан с понятием «моно-но аварэ» ( 物の哀れ, печального очарования вещей. То есть, образ семи осенних трав пробуждает у человека невольный эмоциональный отклик, схожий с завороженностью неявной, скрытой красотой какого-то предмета или явления, с легким привкусом беспричинной грусти и тоски. Забавно, что стереотипный символ японской осени (наряду с красными кленами) — хризантема — отсутствует в списке семи трав. Почему? Вероятно, потому, что она традиционно относится к другому символьному коду.

Хаги (Леспедеца) 萩

Леспедеца — растение из семейства бобовых, относящееся к роду, в который входит еще около тридцати родственных ему растений. Растет оно в теплом климате, от субтропических регионов Северной Америки до юго-востока Азии и Австралии.
Хаги — самый часто употребляемый метафорический символ осени, который можно встретить в поэзии. Считается, что кандзи для обозначения этого растения — исконно японский. Состоит он из элементов, обозначающих траву и осень.
Ранней осенью устраивались даже любования хаги — «хагими».
В Токио есть даже храм с прозвищем «Хаги-дэра» — это храм Рюгэн-дзи. Считается, что когда-то в саду при храме можно было обнаружить более 126 разных сортов хаги, ради которых сюда даже совершал паломничество Басё.
В колодах карт для игры ханафуда есть масть хаги. В комплекте «ину-шика-тё» с хаги соотносится кабан.


Трава сусуки (Мискантус китайский) 薄

Трава сусуки — растение, издавна произрастающее в Китае и Японии: это злаковое растение можно найти на берегах рек и на горных равнинах.
Еще одно ее название — кая ( 萱. Именно она использовалась для покрытия крыш крестьянских домов.
Метелки травы сусуки поэтично называют слово «обана» ( 尾花.
Ранней весной поля травы сусуки часто поджигают, чтобы удобрить почву и подготовить ее для будущей обработки.
Семечки с метелок травы сусуки крестьяне часто подмешивали в рисовую кашу — считалось, что это имело укрепляющий эффект.
В колодах карт для игры ханафуда есть масть трава сусуки и известная карта под названием «Луна и трава сусуки», аллегорически касающаяся темы осеннего любования луной.

Две песни стража дворцовой охраны Исикава Хиронари

Осенний хаги среди горных склонов,
Где каждый раз, тоскуя о жене,
Кричит олень…
Из-за росы холодной
Тот хаги начал ныне отцветать…

***

Осенняя пора, когда у дома друга
Чудесными колосьями цветет
Зеленый сусуки…
О, как мне жалко будет,
Когда пора осенняя пройдет!


Цветок кудзу (Маранта) 葛の花

Это растение очень живучее, да и яркий цвет посреди увядающей природы сделали ее символом стойкости.
В китайской медицине это растение применяется как средство от простуды и расстройстве желудка.
Кроме того, из лозы кудзу плетут корзины. А в эпоху Хэйан из волокон растения кудзу и виноградной лозы делали дешевую ткань — ей покрывали стены и шили из нее одежду.
Имя знаменитой кицунэ — матери Абэ-но Сэймея — Кудзуноха — тоже писалось через слово «кудзу». И неслучайно. Ведь в колдовских ритуалах кудзу служило заменой и аналогом конопли.


Оминаэси- цветок растет…
Средь долин, полей Сакисава
Есть равнина с травами кудзу.
О, когда же из волокон этих трав
Я сотку одежду для себя?


Надэшико (Гвоздика) 撫子

Этот знакомый нам цветок был привезен в Японию из Китая и был известен не только благодаря своей красоте, но и из-за своего применения в медицине. Японские гвоздики бывают белые, розовые и сиреневые — а еще их существует более 300 сортов. Цветут они с Июня по Август, поэтому кроме семи осенних трав они относятся еще и к поэтическим словам для летнего сезона.
К слову, гвоздика китайская появилась в Японии именно в эпоху Хэйан.
Образ гвоздики фигурирует во многих стихотворениях из антологии «Манъёсю». Старинные названия гвоздики — «токонацу» ( 常夏, дословно — бесконечное лето) и «омоигуса» ( 思草, дословно — трава чувств).
Красоту гвоздики воспевает в «Записках у изголовья» и Сэй Сёнагон. Упоминается этот цветок и в «Гэндзи-моногатари» в главе «Дерево-метла».


Песня Отомо Якамоти, посланная своей возлюбленной — старшей дочери из дома Саканоуэ

О, если бы имел я у себя
Цветок, который назывался бы гвоздикой,
То каждым утром
Я б в руках его держал,
И не было бы дня, чтоб им не любовался!



Оминаэси (Желтая патриния) 女郎花

Другое название этого цветка — авабана (粟花, дословно — просяной цветок).
Оминаэси — маленькие желтые цветы, трепещущие на ветру. Они метафорически соотносятся с понятием нежности и женственности. Эти простоватые цветы раньше в обилии росли в японской сельской местности.
Интересно, что похожее растение, но с белыми цветами называется «отокоэси».

Лишь только тронешь лепестки рукой,
Они окрасят сразу рукава,
И жаль, коль эта белая роса
Опасть заставит
Оминаэси цветы…


Фудзибакама (Посконник) 藤袴

У этих цветов такое странное название, потому что когда им давали имя, кому-то показалось, что они похожи на маленьких человечков, одетых в хакама.
В японской поэзии фудзибакама соотносятся с понятиями красоты и элегантности. Их цветы тускнеют к глубокой осени. Кроме того, у них тонкий аромат, который становится сильнее ощутимым, если сломать стебель растения, поэтому цветы фудзибакама использовалась для создания благовоний.



Кикё и Асагао (Колокольчик и Вьюнок пурпурный) 桔梗 и 朝顔

Мы указываем два цветка, потому что даже сами японцы не определились, какой же из этих двух дополняет семерку осенних трав.
В «Манъёсю», например, упоминается вьюнок асагао, но во многих источниках он взаимозаменим с колокольчиком. Художники школы Эдо Ринпа, Судзуки Киицу ( 鈴木 其一 и Сакаи Хоицу ( 酒井抱一, часто изображали вьюнки, а не колокольчики.
Вьюнок асагао пришел в Японию около 1200 лет тому назад вместе с послами из Танского Китая. Там это растение использовалось в медицине: толченый порошок из сушеного растения и семена использовались как сильное слабительное и мочегонное средство. Вероятно, из-за целебных свойств вьюнок асагао иногда фигурирует и как оберег для крепкого здоровья.


Хоть и говорят,
Что цветет от утренней росы
Асагао — утренний цветок,
Но, гляди, в вечерних солнечных лучах
Он еще прекраснее цветет.

@темы: мое бездарное, heian

---

Канмури и эбоси

Канмури и эбоси


Как можно посудить по некоторым глинянным фигуркам-ханива, головные уборы, исторически предшествовавшие канмури и эбоси, были китайским заимствованием. Однако ранние канмури появились во времена принца Сётоку, с введением двенадцатиранговой системы они стали неотъемлемой частью мужского придворного костюма. Помимо своего официального назначения, этот головной убор был еще и свидетельством того, что носящий его - зрелый мужчина.

Канмури (冠


Канмури была по сути дела частью придворной чиновничьей унифорнмы эпохи Хэйан. Все придворные были обязаны являться во дворец исключительно в головном уборе, и даже император имел право сменить канмури на эбоси, только когда отрекался от престола.
Прообраз канмури появился еще в эпоху Нара, и назывался он "токин" (頭巾. Изготовлялась она из шелкового газа или тонкой ткани "катори". Волосы, уложенные в прическу "мотодори" - особый вид тёнмагэ, прятались под головной убор и фиксировались шпилькой. "Кодзи" - возвышающаяся деталь головного убора, в токин была как бы загнута вперед. Кроме того, отличался токин и тем, что был из более мягкого материала,нежели канмури, и сзади выглядел иначе - не было в нем свисающей сзади деталь из полупрозрачной ткани - "эи".
К серединэ эпохи Хэйан форму головных уборов стали фиксировать лаковым покрытием. Изначально лаковой была только деталь "кодзи", но позднее весь канмури стал твердым.

Детали канмури


Так, передняя часть головного убора, напоминающая по форме "таблетку" называется "ко" или "гаку". В этой части канмури наспологалось отверстие, служившее для вентиляции - "сукибитаи". Отверстие было по сути только в самом "каркасе" головного убора: оно было покрыто тканью без лака и, таким образом, оказывалось незаметно. Возвышающаяся в задней части головного убора деталь называлась "кодзи". На голове канмури фиксировалась вставленной в специальное отверстие в основании кодзи шпилькой - шпилька эта одновременно закрепляла и прическу, и головной убор на голове.

Во времена Сэккан сэйдзи (режима регентов и советников, когда у власти находились члены клана Фудзивара) к задней части головного убора еще не крепилась свисающая сзади деталь из полупрозрачной ткани - "эи". Так, даже на многих иллюстрациях к "Гэндзи-моногатари" герои произведения изображенны именно в таких канмури.

Изготавливалась эта деталь так с помощью плотной бумаги и тонкого шелкового газа, который покрывали лаком. Бумага задавала форму будущего эи, потом ее отделяли, и получалась готовая деталь. В старину каркас для эи изготовляли из китового уса.
Изначально канмури была цельной, но в наши дни эти головные уборы делают "разборными".

Шелковый газ на канмури


Согласно уставу Рицурё чиновникам выше 5 ранга было предписано носить головные уборы из шелкового газа, в то время, как чиновникам ниже 6 ранга и простолюдинам - из грубой, более дешевой ткани. Когда позже, в эпоху Хэйан формальные предписания изменились, чиновники выше пятого ранга стали носить канмури с эи из узорчатого шелкового газа,ниже шестого - из гладкого, простолюдины - и вовсе не носили канмури. На эи и ко у тех, у кого был 5 ранг и выше, в общем было выткано от 31 до 33 повторяющихся изображений фамильных гербов. Такие канмури назывались "сигэмон-но канмури". Особые узоры для эи отмечали принадлежность аристократа к одному из пяти кланов регентов и советников. Например, принадлежность к кланам Гэндзи или Сэйка. Узор, по которому можно было опознать члена семейства Фудзивара, относившегося к ветви "Кадзюудзи", выглядел как четыре толстые горизонтальные линии, выстроенные ромбом на манер такого же узора с четырьмя ромбами ("мицубиси").
В распределении узоров на эи тоже просмотривалась строгая иерархия. Своими узорами, пусть и более низкого ранга, обладали еще семь кланов, занимавших высокие государственные посты: Куга, Сандзё, Сайондзи, Токудайдзи, Кадзанъин, Ооиномикадо, Имадэгава. Со временем к ним добавилось еще два клана: Хирохата и Дайго.
Некоторые узоры были заимствованы из Китая, как, например вот эти. Слева направо: клан Коноэ, клан Итидзё, клан Кудзё, клан Кадзюудзи.


Суиэи (垂纓, Канэй (巻纓, Хосоэи (細纓


Хотя изначально деталь «эи» служила одним из элементов скрепления головного убора и прически, со временем она стала чисто декоративным элементом. В эпоху Хэйан форма эи несколько раз видоизменялась: от «ласточкиного хвоста» до более привычной нам, с закругленным концом, свисающей сзади. В какой-то момент существовал даже вид эи с изгибом: использовался такой только во время особых церемоний. Эи в том виде, в котором она существует сейчас, сформировалась в конце эпохи Хэйан.

Размер канмури


В эпоху Хэйан канмури были настолько большими, что удобно одевались как голову как обычная шапка. Но поскольку изготовлялись они из лакированной ткани, даже при этом удобстве, головной убор приходилось закреплять шпильками. Со временем канмури меняли и форму, и размер, и к эпохе Муромати стали довольно компактного размера, легко крепившимися прямо к собранному пучку волос. К эпохе Эдо канмури становились все меньше и меньше, пока не начали крепиться на макушке с помощью шпилек. В эпоху Мэйдзи была предпринята попытка вернуть канмури к их классическому размеру, поэтому в наши дни мы видим их такими, какими они могли быть в эпоху Хэйан.

Завязки на канмури


Изготавливались они из скрученных и переплетенных тонких полосок японской бумаги. Завязывались они тремя способами: «цельным узлом», «боковым узлом» и узлом «иваюри».

Эбоси (烏帽子

Эбоси была ежедневным головным убором знати-кугэ. В эпоху Хэйан эбоси изготавливали из тонкого шелкового газа, пропитанного черным лаком, а сам головной убор был довольно высоким. Однако начиная с эпохи Камакура эбоси становились все ниже. Существовало множество разнообразных видов эбоси, но знать-кугэ, как правила носила подвид «татэ-эбоси» (立烏帽子, название которого часто принято переводить как «высокая шапка».

Детали эбоси

На рисунке — эбоси времен эпохи Эдо, но, несмотря на то, что она значительно ниже хэйанской, состоит она из тех же элементов. Заломы и морщинки на материале, из которого была сделана эбоси, назывались «саби». Шов, деливший эбоси ровно пополам, назывался «минэ», вмятина на передней части головного убора - «хинагасира», ромбовидная деталь под ней - «маю». В эпоху Хэйан деталь «маю» была не так заметна, поскольку головной убор был выше. Зазор на затылочной части головного убора назывался «кадзакути», а завязи, регулировавшие размер головного убора - «коюи».

Деталь «маю»

На всех без исключения видах эбоси в той или иной степени проявляется отличительная черта: залом или вмятина на передней части головного убора. Было так принято, что юноши носили эбоси с маю, загнутой в технике «моромаю», то есть, материя была заломана и справа, и слева, так что получалось нечто, напоминающее ромб. Зрелые мужчины носили эбоси с маю, загнутой с правой стороны. Эбоси с маю, загнутой с левой стороны, мог носить только сам Император.

Саби
Трещины и морщины на залакированной материи, из которой делались эбоси, получили название «саби». Чем выше был статус и чем больше был возраст мужчины, носившего эбоси, тем более витиеватым был узор на материи.
На рисунке ниже — примеры того разных узоров саби. Слева направо: «оосаби», «косаби», «янагисаби», «ёкосаби».


Размер эбоси

Как уже было сказано, изначально эбоси были высокими, но со временем становились все ниже и ниже. Как и в случае с канмури, к эпохе Эдо они стали совсем непретенциозными и небольшими, а вот в эпоху Мэйдзи резко увеличились в размерах.

Способ крепления эбоси

Поскольку на раннем периоде своего развития эбоси делали из тонкого, почти невесомого шелкового газа, крепились они несложно: просто крепились к пучку волос тонкими шнурками. В более поздние эпохи эбоси стали складывать хитрым способом и крепить с помощью зашнурованных под подбородком завязок. Такие заломленные эбоси назывались «ориэбоси».


Завязки на эбоси

Завязки на эбоси, как и завязки на канмури, изготавливались из скрученных и переплетенных тонких полосок японской бумаги. По уставу цвет завязок соответствовал возрасту или социальному статусу мужчины. Так, мужчинам до сорока лет было предписано носить завязки фиолетового цвета, мужчинам старше сорока — бледно-фиолетового (так называемого «усуиро» - досл. «бледного цвета»). А мужчинам старше пятидесяти было предписано носить завязки темно-синего цвета и его оттенков.

Виды эбоси
Существовало множество разных видов эбоси. Например, «ориэбоси» и «кадзаориэбоси» были видами данного головного убора, как бы сложенного по линиям сгиба и сплющенного. Такие эбоси носили высокопоставленные самураи эпохи Муромати.
На рисунке ниже — некоторые из видов эбоси. Слева направо: «кадзаориэбоси» с заломом налево, церемониальная «ориэбоси», самурайская эбоси «в виде корабля».

Кстати, в наши дни такие заломленные эбоси можно увидеть на судьях на соревнованиях по сумо.

Еще один вид эбоси — «мягкие» эбоси, которые носились в качестве подшлемника - «минаэбоси». Отличительные их особенности — мягкий материал и белая полоса ткани со свободными концами наподобие завязок, которые можно завязывать. Завязывались эти самые завязки несколькими разными способами: просто наподобие бантика, который располагался в задней части головного убора, или же обернув белые полосы ткани вокруг головы и завязав их на лбу.

@темы: мое бездарное, heian

---

Бог Сумиёси и его связь с культом поэзии

Бог Сумиёси и его связь с культом поэзии
источники - по требованию

Светлый бог Сумиёси, или Сумиёси-Мёдзин - одно из популярнейших синтоистских божеств. Как и у прочих японских божеств, у бога Сумиёси есть множество различных функций, которые варьируются от покровительства мореплавателям и рыбакам до помощи в создании семьи и в деторождении. Однако в контексте эпохи Хэйан нас, конечно же интересует связь этого божества с культом поэзии.
Самое раннее упоминание о боге Сумиёси относится к 8 веку, и обнаруживается оно в таких источниках, как "Кодзики" и "Нихон Сёки". Эпизод, в котором описывается рождение бога Сумиёси, связан с ритуальным омовением бога Идзанаги после его возвращения из мира мертвых. Согласно "Кодзики", произошло это ритуальное омовение в устье реки Татибана, что в Цукуси. Там, от соприкосновения тела бога-демиурга с водами, родились божества, связанные с культом воды: божества дна, божества моря, божества поверхности морских вод. В конце пассажа приводится следующий комментарий: "Те трое богов - Сокоцуцу-но-о-микото, Накацуцу-но-о-микото и Увацуцу-но-о-микото - суть Великие Боги Суминоэ." В "Нихон Сёки" этот эпизод передан аналогично, разве что другими словами. Важно отметить, что Суминоэ - не другое божество, лишь другое поименование того же самого бога Сумиёси.

Следующее упоминание о боге Сумиёси обнаруживается в фрагменте "Нихон Сёки", в котором рассказывается о корейском походе императрицы Дзингу. В том числе указывается, что императрица основала два святилища, посвященные богу Сумиёси. В легенде указывается, что триада божеств Суминоэ обращаются к императрице с просьбой основать посвященные им святилища в "Ямада-но мура" и в "Великой гавани", в последнем случае приписывая к божествам и дух самой Дзингу. Причем, второе упоминание, касающееся "Великой гавани", задает дату основания святилища Сумиёси-тайся. Великой гаванью в те времена называли залив Нанива, который в наши дни известен как Осакский залив.

В таких официальных документах, как "Энгисики" и "Сумиёси-тайся синдайки", упоминается, что с самого основания в комплекс святилищ Сумиёси входило 4 святилища, три из них были посвящены триаде божеств Суминоэ, четвертое - еще и духу императрицы Дзингу (Окинашатарасихимэ-но микото).
Однако все эти ранние документы не приводят причины связи бога Сумиёси с культом поэзии. Однако из их ясно выводится функция божества как покровителя мореплавателей: триада богов Суминоэ упоминается как защитники флота императрицы Дзингу. Эту гипотезу легко подтверждают тексты, в которых молитвы к богу Сумиёси обращают послы, отправляющиеся в танский Китай. Именно в этой ипостаси божество Сумиёси фигурирует в поэтическом собрании 8 века "Манъёсю".
Ниже приведем пример такого стихотворения:

Песня, отправленная послу, отъезжающему в страну Кара
Песню передал, исполнив ее, Такаясу Танэмаро

О мой милый сердцу друг!
Из Ямато, из страны,
Что узрели в небесах
Боги в ясной высоте,
Дивной в зелени листвы,
Из столицы Нара ты
Прибываешь в Нанива,
Что сверкает блеском волн.
В Суминоэ, в Мицу вновь
Ты плывешь на корабле
По морю прямым путем,
Посланный в далекий край,
Где заходит в небесах солнце.
Страшно и сказать,
Страшно и произнести,
Как могуч наш грозный бог
В Суминоэ!
Пусть же он
Правит на носу судна,
Пусть же этот грозный бог
Станет кормчим корабля,
Каждый раз, когда корабль
Будет возле мысов плыть,
Каждый раз, когда корабль
У причалов должен стать!
С грозным ветром и волной,
С бурей не встречайся ты
И спокойно, без беды
Возвращайся к нам домой,
В старую страну свою…
Возвращайся в край родной!

Нетрудно заметить, что в данном поэтическом произведении имя триады божеств Суминоэ употребляется в качестве топонима. В подобном ключе это же слово встречается почти в трех десятках песен из собрания "Манъёсю". С того момента следует отсчитывать и историю употребления топонима "Суминоэ" в качестве утамакура.

Следующее письменное упоминание топонима в контексте поэтического искусства встречается в анталогии 10 века "Кокинсю". Ки-но Цураюки, составивший предисловие к этому собранию, упоминает Суминоэ так: "И когда, вспоминая дым над горою Фудзи, клялись они в вечной любви, и когда, слушая голоса цикад, живущих в соснах, тосковали друг о друге, и когда казалось им, что выросли огни и возмужади вместе с теми двумя соснами в Такасаго, в Суминоэ.". Сам бог Сумиёси Ки-но Цураюки не упоминает. Кроме того, не упоминает он и никакой связи данного божества с культом поэзии. В собрании "Кокинсю" топонимы Суминоэ и Сумиёси употребляется пять раз.
Например.

Принц Канэми

О, как долго я жду,
подобно сосне в Суминоэ!
Не проходит и дня,
чтобы в голос я не рыдала,
журавлем в тростниках прибрежных...

Таким образом, в первых восьми императорских поэтических антологиях топоним Суминоэ употребляется в 49 стихотворениях.
Местность Сумиёси и святилище бога Сумиёси упоминаются и в раннехэйанской прозе. Так, в произведении жанра цукури-монгатари "Сумиёси-моногатари" (10 век). В данном произведении, главная героиня, гонимая злой мачехой, долго скрывается в Сумиёси - пока не соединяется со своим возлюбленным.

В "Гэндзи-моногатари" святилище бога Сумиёси связано с линией Гэндзи и госпожой Акаси. В главе "У прибрежных буйков" Принц совершает паломничество в это самое святилище. В этой же главе приводятся два стихотворения, вписанные в диалог Гэндзи и Корэмицу: в обоих присутствует и топоним Сумиёси, и упоминание о самом божестве:

Здесь, в Сумиёси,
На сосны смотрю с тоскою:
Вспоминаются мне
Давние дни, осененные
Милостями богов...

и

Средь бушующих волн
Мы блуждали, и бог Сумиёси
К нам на помощь пришел.
Разве мы сможем когда-нибудь
Об этом забыть?

В первом официальном перечне утамакура, который составил монах Ноин, топоним "Сумиёси" значится как относящийся к провинции Сэтцу.
Упоминается топоним в контексте поэзии не только в "Гэндзи-моногатари". В анонимном произведении "Исэ-моногатари": во фрагменте за номером 67 содержится вот такое упоминание:

В давние времена кавалер отправился в провинцию Исэ.Когда он проходил по побережью Сумиёси, в селеньи Сумиёси, уезда Сумиёси провинции Цу, было так красиво, что он сошел с коня и шел пешком. Один из путников сказал, воспевая побережье у Сумиёси:

"Дикие гуси кричат,
Цветут хризантемы...
То – осень, и все же
весной среди всех берегов
Сумиёси прибрежье!"

Как можно посудить по отрывку, в нем упоминаются исключительно топонимы. Но в другом фрагменте, за номером 117, уже встречается упоминание самого бога Сумиёси: именно начиная с этого упоминания следует вести отсчет связи культа бога Сумиёси с культом поэзии. Дело в том, что в данном эпизоде божество вступает в поэтический диалог с Императором:

В давние времена микадо свой выезд совершить изволил в Сумиёси:

"Даже я – и то долго
вижу тебя на берегах Сумиёси,
принцесса сосна!
А сколько веков уж всего
прошло за то время..."

И божество само появиться соизволило:

"Не знаешь ты разве, что мы
в близкой дружбе с тобой?
Что с веков отдаленных – давно
уж как стал я твой род охранять?"



Здесь интересно привести не художественный перевод, сделанный еще во времена Советского Союза, а подстрочный, на основе оригинального текста:

むつましと君は白浪瑞垣のひさしき世よりいはひそめてき
Mitsumashi to/ kimi wa shiranami/ mizukaki-no/ hisashiki yo-yori/ iwahisometeki

В стихотворении использован излюбленный художественный прием поэтов эпохи Хэйан - какэкотоба, омонимическая метафора. Так, слово "白浪" (shiranami, белые волны) на слух воспринимается как отрицательная форма глагола "知る" (shiru, знать/понимать). Поскольку бог Сумиёси изначально морское божество, белые волны - поэтический указатель на него. Слово "瑞垣" (mizukaki, святилище) выступает в качестве макура-котоба, постоянный эпитет к слову "ひさしき" (hisashiki, долгий), то есть, в данном контексте - "долгий как ограда святилища". Таким образом, буквальный перевод стихотворения будет следующим:

Как ты близок,
С белой волной, не знаешь, быть может.
Как святилище,
Вечны те времена, с которых
Начал тебя я ограждать.

В очередной поэтической антологии, "Синкокинсю" (1205), а также в сочинении "Записки из мешка" за авторством Фудзивары-но Киёсукэ, приводится уже целый ряд стихотворений, приписанных перу бога Сумиёси. Так, в "Синкокинсю" таких стихотворения три.
Одно из их совпадает со стихотворением из "Исэ-моногатари" (речь идет о №1855), однако его сопровождает иное предисловие. Другое стихотворение (№1856) звучит так:

夜やさむき衣やうすきかたそぎのゆきあひのまより霜やをくらん
Yo ya samuki/ koromo ya usuki/ katasogi-no/ yuki ahima-yori/ shimo ya okuran

Иль ночь холодна,
Иль одежда тонка,
Иль двускатные крыши,
Где смыкаются, - щели,
И в щелях иней скопился.


Следует сказать, что это стихотворение содержится еще в трех раннехэйанских литературных собраниях и сочинениях: "Кокин рокудзё" (10 в.), "Тосиёри дзуйно" (11 в.), "Фукуро соси".
Во всех трех случаях содержится комментарий, в котором указано, что данное стихотворение явилось Императору во сне, и что сложил его бог Сумиёси собственной персоной.

Третье стихотворение, приписываемое богу Сумиёси сопровождается упоминанием, что оно послужило ответом паломнику:

Говорят, что эта песня - ответ некоему человеку, прихожанину храма Сумиёси, который сложил такую песню:

Если сосны Суминоэ
Людьми бы оказались,
Спросил бы их,
Которое перерожденье
У них теперь?

Ответ

Сколько бы лет ни минуло
С тех пор, как появились
Сосны в Суминоэ,
Сегодня видим мы
Второе их рожденье.


Помимо приведенных выше стихотворений есть и еще одно, приписываемое богу Сумиёси. Обнаруживается оно в третьей императорской антологии, "Сюи вакасю" (1005-1011), составителем которой был Фудзивара-но Кинто.
Относилось стихотворение к разделу "Кагура-ута":

住吉のきしもせざらむ物ゆゑにねたくや人に松と言はれん
Sumiyoshi-no/ kishi mo sezaramu/ mono yue-ni/ netaku ya hito-ni/ matsu to iwaremu

Это не берег Сумиёси,
Где сосны, ты не придешь,
Поэтому
Бессмысленно тебя я
Жду, так скажут.


Это стихотворение построено на приеме какэкотоба: слово "きし" (kishi) можно прочитать и как "берег", и как "приходить"; а слово "まつ" (matsu) - и как "сосна", и как "ждать".
Это стихотворение аналогично приводится дважды в "Тосиёри дзуйно" и единожды - в "Фукуро соси".

Далее следует отметить, что имя бога Сумиёси стало все чаще упоминаться в связи с контекстом поэтического искусства.
Так, во время поэтического турнира, который в 1035 году провел Фудзивара-но Ёримити в своем поместье в Удзи, согласно имеющимся письменным свидетельствам, по окончанию турнира победители решили отправиться в паломничество и вознесли молитвы богу Сумиёси, благодаря его. Во время этого паломничества были составлены два стихотворения, посвященные божеству.
В 1060 году настоятелем святилища в Сумиёси стал Цумори-но Кунимото, во многом поспособствовавший сращиванию культов бога Сумиёси и поэтического искусства. Кунимото и сам был поэтом, составителем небольшой антологии из 105 стихотворений. О том, как удалось хитрым образом связать два культа, свидетельствуют зафиксированные в виде легенды в нескольких литературных источниках истории о том, как Кунимото явилось божественное знамение, в котором ему было открыто, что в одном из святилищ бога Сумиёси в священном камне пребывает еще и женское божество Сотоорихимэ, связанное с культом поэзии. (Святилище этого божества изначально находилось в Тамацусиме, в Вака-но-ура. Нетрудно догадаться, что и здесь важную роль сыграла игра с омонимами: "わか" (waka) - воспринимается и как "молодость", и как "стихотворение".)


Согласно "Нихон сёки", Сотоорихимэ была возлюбленной Императора Ингё, чье правление приписывается к 5 веку. Сотоорихимэ была младшей сестрой законной супруги Императора Ингё, поэтому долго не являлась на его призывы, опасаясь ревности сестры. В тексте "Нихон сёки" приводится два стихотворения, приписываемых Сотоорихимэ. Одно из них относится к наиболее известным образцам японской поэзии. В данном стихотворении был создан удивительно красивый образный ряд:

わがせこがくべきよひなりささがにのくものふるまひかねてしるしも
Waga seko ga/ kubeki yohi nari/ sasagani-no/ kumo-no furumahi/ kanete shirushi mo

Наступает ночь,
Когда мой возлюбленный придет ко мне.
С бамбуковой стрехи
Спускается паучок,
Это еще один знак.

Благодарю образу паучка на паутинке, спускающегося с крыши, паук стал одним из атрибутов Сотоорихимэ, поэтому она часто изображается в его сопровождении.
Данное стихотворение Ки-но Цураюки включил в антологию "Кокинвакасю". Кроме того, с талантом Сотоорихимэ он сравнивает талант поэтессы Оно-но Комати.
Исходя из этого, проистекает вывод, что в связи с культом Сотоорихимэ, культ бога Сумиёси оказался крепко связан и с культом поэзии.
Таким образом, начиная с 11 века повсеместно встречаются легенды, эпизоды литературных произведений и стихотворения, в которых бог Сумиёси выступает как покровитель поэтов и поэтического искусства.
Примером тому может послужить, например, легенда о том, как поэтесса Акадзомэ Эмон спасла своего сына от болезни, когда взмолилась богу Сумиёси и поднесла ему в дар стихотворение. Часты примеры историй, в которых бог Сумиёси является во сне поэтам, например, Фудзиваре-но Тосинари и Фудзиваре-но Садаиэ, давая им свое благословение.


По прошествии времени, в эпоху Муромати, наиболее известным текстом, подчеркивающим функцию бога Сумиёси как покровителя поэтического искусства, стала пьеса театра Но "Поэт из Танского царства", в которой божество предстает и как защитник морских рубежей Японии, и как покровитель поэзии. В его уста автор пьесы вложил слова, дающие главные понятия о сущности японской поэзии:

Дивные письмена из страны Индийской в земле Танской претворяются в мерные строфы поэм; а мерные строфы поэм земли Танской у нас превращаются в песни-вака. Так и выходит, что песня наша гармонично сочетает в себе три государства, и когда обозначают ее название знаками на письме, то пишут "в великой гармонии", а читают те знаки: "Ямато-ута" - "песни Ямато", "песни Великой Гармонии" <...> Нет ни одного существа средь всего живого, которое не слагало бы песен.

@темы: мое бездарное, heian, kamigami

---

Поддельная Мурасаки, деревенский Гэндзи

Волоку свои аналитики, которые писал для WTF Heian 2015

При знакомстве с литературой эпохи Эдо может создаться странное впечатление, что эта самая литература представляет собой какое-то причудливое сочетание фикбука и манги, которая печатается в периодике типа "Джампа".
Беллетристика и правда представляла собой подавляющее большинство печатавшихся книг, так что и не удивительно, что жители растущих городов взахлеб читали иллюстрированные книжки о похождениях знаменитых исторических деятелей. Часто — с подробными описаниями их эротических подвигов. Именно эпохе Эдо мы обязаны всеяпонскими "фанонами" о том, что Ишида Мицунари спал с Отани Ёшицугу, а история верных ронинов из Ако — так и вообще приключилась из-за того, что даймё Асано не поделил со злодеем Кирой постельного мальчика.
Но речь пойдет не о том. Ведь авторы, взявшие за правило переписывать истории, наполняя их экшном, колдовством, извращениями и прочими плюшками, не обошли стороной и секс-символ эпохи Хэйан — Блистательного принца Гэндзи.

С его историей все вышло немного любопытнее: она стала как бы фанфиком в альтернативной вселенной, перенесенной в реалии эпохи Эдо.
Книга "Nise Murasaki Inaka Genji" (偐紫田舎源氏, название которой переводится как "Поддельная Мурасаки, Деревенский Гэндзи" или "Мошенница-Мурасаки, Гэндзи-деревенщина", увидела свет в конце эпохи Эдо, и была по сути своей переписанной заново "Гэндзи-моногатари", во многом опошленной и упрощенной. Автором книги стал Рютэй Танэхико (柳亭種彦, 1783-1842), а иллюстратором — знаменитый Утагава Кунисада. Опубликована она была примерно между 1829 и 1842 годом издателем Сэнкакудо.

Время в книге скачет, и автор то и дело меняет реалии, будто перенося героев то из эпохи Хэйан в эпоху Муромати. Кстати, стихи-вака, типичные для "Гэндзи-моногатари" и литературы эпохи Хэйан вообще, автор заменил привычными людям его эпохи хайку.
"Деревенский Гэндзи" — книга популярного в эпоху Эдо жанра гокан (合巻, в котором сочетались большие, красочные картинки и текст, которого часто было не так уж и много.
Главным героем вместо второго сына императора Кирицубо стал второй сын Асикаги Ёсимасы (1436 – 1490) — блистательный Асикага Мицуудзи. Приключения его оказались более насыщены "экшном": Мицуудзи искал похищенные меч, зеркало и стихотворение, от которых зависела судьба всей Японии. Во введении к первой главе книги вводится и женский персонаж — некая О-Фудзи по прозвищу Мурасаки-сикибу. Во введении к десятой главе автор книги рассказывает и о собственном труде над книгой:


"Когда я начал писать "Деревенского Гэндзи", мой старинный друг сказал мне: "Тебе стоит выложиться по-полной, чтобы сохранить язык оригинала, да и историю не нужно менять. Тогда, вероятно, эта книга принесет кое-какую пользу молодежи, которая не читала "Гэндзи-моногатари"." Но мой юный друг сказал иначе: "Измени сюжет. Добавь театральность пьес для кабуки и бунраку. Ведь, конечно же, не найдется никого, кто бы не читал "Гэндзи""."


Таким образом, книга стала Total!AU к "Гэндзи-моногатари": мир и покой эпохи Хэйан сменился смутой войны Онин, императорский дворец Дайри — резиденцией сёгуна, Хигасияма. Принц, прославившийся как политик и идеальный кавалер, превратился в привлекательного молодого воина. Многочисленные любови Мицуудзи повторяют романы Принца, но с одной поправкой — построены они уже не в куртуазной традиции, а согласно морали эпохи Эдо: сын сёгуна использует связи с женщинами, чтобы исполнить свою высшую цель: найти пропавшие сокровища своего рода.

Говорят герои, однако, не языком эпохи Муромати: их речь соответствует речи простых горожан эпохи Эдо, как и на иллюстрациях Кунисады мы можем увидеть самых обычных женщин и мужчин, явно не высочайшего сословия.
Часто персонажи угадываются не только по сюжетной завязке, но и по именам, иллюстрациям. Так, Югао (Вечерний лик) превращается в Тасогарэ (Сумерки), а на ее кимоно рисуют узор из цветков вьюнка-югао. Корэмицу превращается в верного слугу и вассала Корэкити, Нокиба-но оги — в даму Мураоги, Уцусэми — в даму Карагину. То-но тюдзё в этой книге зовут Акамацу Таканао, он — сын Левого министра, брат госпожи Футабы (жены Мицуудзи). И так далее.
Кстати, интересно, что в этой версии в гибели Югао виноват не мстительный дух, а собственная мать — интриганка Синономэ, из жажды мести сёгуну вступившая с главным злодеем книги и похитившая драгоценный меч Карасумару.
Читавшему "Гэндзи-моногатари" легко угадать соответствия между эпизодами. Вот, например, как интересно меняются акценты в эпизоде с Югао.


Сияние твое спутав с лунным светом,
Покачиваются на своих лозах тыквы,
И коровы мычат.

Мицуудзи не ожидал, что слова будут начертаны так изысканно, и был глубоко тронут. "Кто живет в том доме, что на западной стороне?" — спросил он.
"Насколько вы знаете", — ответил ему Корэкити — "Я возвращался сюда, чтобы позаботиться о своей матушке. Я впервые за долгое время оказался дома, и так был занят хлопотами о ее здоровье, что ничего не знаю о соседях. Иногда в этот дом входят и выходят девушки, так что, думаю, что девушка, которая дала вам веер — дочь хозяина дома."
Мицуудзи внимательно выслушал его, кивая и с теплом глядя на веер, от которого исходил аромат благовоний, которыми женщина окурила свои одежды. Кажется, его сердце уже лежало к ней. "Что-то особенное есть в этом веере, — сказал он, — Мне нужно узнать больше. Скорее, найди кого-нибудь, кто знает этих соседей."
<...>
"Когда я пою эти слова, кажется, что это всего лишь песенка простолюдина. "Сделай его моим зятем" — звучит как заговор на удачу, хотя все угощение, что я могу ему "дать" — мясо морского ушка да морского ежа, да шумные песни простых рыбаков, которые моя дочь поет, подыгрывая себе на сямисене. Но сегодня ночью, пожалуйста, останься с нами. Разве ты не согласна со мной, Тасогарэ?"
"Что ж, так и есть", — ответила Тасогарэ. — "Но моя постель недостойна такого великого человека."
Говорила она с неловкостью, ведь, кажется, совсем еще ничего не знала о жизни, зато вся она словно сияла юностью и очарованием.


История Тасогарэ изобилует странными поворотами событий, узнаваниями, экшном и легким гуро. Заканчивается она тем, что Синономэ создается в своих злодеяниях и бьет себе в живот мечом, а потом — и пронзает себе горло. Следом за ней убивает себя и Тасогарэ, ставшая жертвой интриг своей матери и бывшая ее соучастницей. Перед смертью она дарит Мицуудзи свое нижнее платье — в знак того, что она искренне хотела быть с ним и делить с ним постель.

К сожалению, на английский язык переведены лишь фрагменты книги, поэтому насладиться упоротостью авторской аушки времен Эдо мы можем только по фрагменту с историей Тасогарэ. Или же попробовать почитать оригинал.
Книга же продолжила жить как отдельный "канон": в пьесах театра кабуки и в работах художников.

@темы: мое бездарное, ukiyo e, heian, edo

---

вот и прошел деанон моей любимой WTF Heian
огромное спасибо всем, кто собрался в этом году :3 после прошлой зимы стали уже почти как родные
приятно, что мы все просто делали то, что нам действительно нравилось, не гнались за оргбаллами и фидбэком, наслаждались процессом
всем лучи любви и большое спасибо!
отдельно потискаю тех, кто следил за нами и няшил

@темы: WTF_2015

---

вот за что я люблю эту упоротую мангу

Хджкт и работа в магазине
он там вообще сначала умильно стесняется, боится баб и все такое


та-самая история про вышвыривание с работы




непередаваемой умильности броманс




и мелкий Хджкт *_*


и приставучий Ито






и самоубийство мальчиков, которых успел посношать Ито
они сбежали из Шинсенгуми, а он их не принял. итого все покончили с собой





что до ГГ, она становится все больше хомяком и вафлей(
и - да, в 32 томе случается ее первый поцелуй
кстати, веселое. ее сначала Окита засосал, потом через пару глав - Сайто
...а потом еще и Кэйки пытался. кто следующий? Хджкт вообще скромно так, полапал и все


и еще прелесть. перед тем поцелуем у Окиты на руках умирает от туберкулеза его бывшая
захаркав его, причем. и тут он целует Камию. класс, хоть всеумрут


Камия тащит Окиту в бордель развеяться, а он от баб ночью прибегает к ней
начинает ее раздевать и засыпает

@темы: kaze_hikaru