История жанра дзисэй насчитывает много веков. Предположительно, изначально такие прощальные стихи слагали непосредственно перед смертью: во время серьезной болезни, в ожидании казни или перед самоубийством. Традиция писать предсмертные стихотворения пришла в Японию из Китая, однако стихотворения, схожие с японскими дзисэями, слагали и в Корее в эпоху Чосон.
Писались дзисэи и в форме японских танка и хокку, и в форме канси - стихов "в китайском стиле". И все же, чаще всего авторы дзисэев выбирали именно форму хокку, стараясь воплотить в ней и быстротечность последнего мгновения жизни, и переполняющие их в этот миг чувства.
Чтобы понять этот жанр японской поэзии, следует обратиться к самому концепту понимания смерти у японцев. Если для европейца она ассоциируется с потусторонним созданием, забирающим души людей в конце их жизненного пути, то для японцев это просто сам факт окончания жизни. Именно поэтому в японском языке существуют особые слова, обозначающие различные виды смерти, в зависимости от того, каким образом завершилась жизнь человека. Например, смерть в бою (戦死, "сэнси"), смерть от болезни (病死, "бё:си"), смерть от гнева или негодования (憤死, "фунси"), смерть в одиночестве (孤独死, "кодокуси"), трагическая и насильственная смерть (惨死, "дзанси"), самоубийство влюбленных (情死, "дзё:си"), смерть от старости (老死, "ро:си"), смерть в безумии (狂死, "кё:си"), смерть во время соития (腹上死, "фукудзё:си"), смерть на чужбине (客死, "какуси") и другие.
Дзисэи, таким образом, наилучшим образом воплощают эту самую идею о разнообразии смерти, о легком ее принятии. Сложение предсмертного стихотворения и попытки отразить в нем природу жизни, неизбежность смерти, мимолетность бытия - феномен уникальный для восточноазиатской культуры. Именно буддизм привнес в дзисэи понимание бесполезности и никчемности мирских желаний, самого существования человека. Часто дзисэи впитывают и чувство "вечного одиночества", лежащее в сердце дзэнского учения, и жажду просветления, и попытку постичь себя и бытие всего сущего.
Традиционно дзисэи писались естественно и изящно, без прямого упоминания факта смерти. В сочетании с табуированием темы смерти в синтоизме и буддизме, это оказывается вполне обоснованно. Чаще всего дзисэи были эмоционально нейтральными, глубоко метафоричными. Конкретное упоминание смерти заменялось в них аллегорическими образами хрупких цветов, осени, заката солнца.
С древних времен в Японии было принято, чтобы культурный и образованный человек слагал на смертном ложе предсмертное стихотворение. Самый ранний из дошедших до нас дзисэев принадлежит перу принца Оцу, сына императора Тэмму и признанного поэта, который в 686 году был вынужден покончить с собой в связи с предъявленными ему обвинениями в организации мятежа. Традиция эта поддерживается и поныне.
Интересно, что часто дзисэи писались не прямо перед естественной смертью (например, во время болезни) или совершением сэппуку, но и после обретения духовной зрелости - в качестве отклика на некий переломный момент в жизни автора или на некое впечатление. Кроме того, часто дзисэев у одного человека было несколько, иногда даже в разной форме. Например, принц Оцу написал сразу и стихотворение в японском, и стихотворение в китайском стиле, а знаменитый чайный мастер Сэн-но Рикю сложил канси и кё:ка ("простецкое/вульгарное" стихотворение-танка).
Сложение дзисэя негласно говорило о том, что автор его - человек образованный и культурный. Поэтому дзисэи слагали представители самурайского класса, аристократы, буддийские монахи. Стоит отметить, что для самураев выражение собственной решимости умереть в виде изысканного стихотворения и вовсе было отдельной статьей социального церемониала. Так, например, дзисэи сложили писатель Мисима Юкио и командующий японскими войсками в битве при Иводзиме генерал Курибаяси Тадамити. Оба - признавая свою готовность принять смерть с честью и со спокойствием на душе.
Определившись с тем, что же такое дзисэи и о чем их следовало писать, попробуем рассмотреть, в чем же была особенность предсмертных стихотворений исторических деятелей эпохи Бакумацу. Мы не беремся утверждать, что предоставляем вашему вниманию универсальную и стопроцентно истинную трактовку, однако, мы попытались разобраться, насколько "личной" оказалась привязка визуальных и аллегорических образов к персоне самого автора в дзисэях эпохи Бакумацу.
❦ Каваками Гэнсай ❦
Этот прославленный хитокири оставил потомкам целых три дзисэя.
「君が為め死ぬる骸に草むさば赤き心の花や咲くらん」
kimi ga tame shinuru mukuro ni kusa musaba akaki kokoro no hana ya sakuran
「たとひ身は 夷の国に 朽ちぬとも わが美よしのの 花は忘れじ」
tatohi mi wa ebisu no kuni ni kuchunu tomo waga miyoshino no hana wa wasureji
「火もて焼き 水もて消せど 変わらぬは 我敷島の 大和魂」
hi mote yaki mizu mote kesedo kawaranu wa waga shikishima no yamatodamashi
Что за образный ряд строит он в них? Во-первых, нужно заметить, что все три стихотворения носят политическую окраску, созвучную взглядам Каваками. Первое, например, можно перевести вот так: "Ежели ради тебя умру, и кости мои порастут травой, то, верно, лишь сердце мое алыми цветами расцветет". Во втором классический образ хрупкого цветка повторяется, но уже с привязкой к горьким сокрушениям автора. В третьем стихотворении Каваками как будто отвечает на собственное предположение: нет, ни за что и никогда не изменится истинный японский дух.
Драматический образ, воплощенный в этом дзисэе, несомненно, имеет аллюзивную связь со стихотворением из антологии "Манъёсю" за авторством Отомо-но Якамоти. Позже, кстати, это древнее стихотворение "переродилось" в военную песню "Уми юкаба" (дословный перевод ее названия - "Если я отправлюсь за море"). А звучит оно вот так:
"Если я отправлюсь за море, то тело мое поглотят волны.
Если я отправлюсь в горы, то кости мои порастут травой.
Но если умру я за Императора, то ни о чем не стану жалеть."
Три стихотворения Каваками проникнуты духом национализма и приверженности традиционной культуре. Во-первых, написаны они в изысканной форме танка, а танка всегда носили оттенок элитарности и интеллектуальности. Во-вторых, в дзисэе первом и втором присутствует связующий их образ цветка, ассоциирующегося с самим автором. Каваками как бы признает бренность своей жизни, ее краткость, но отмечает, что его яростно пылающая душа не угаснет так легко. Его мысли, его чувства, его "японский дух" - все это должно перейти его последователям и товарищам, сохраниться в самом сердце его Родины, ради которой он, конечно же, и принял свою смерть.
Примерно так нам видится трактовка этого цикла дзисэев, которые, в общем-то, можно объединить в единое целое, поскольку их связывает один образный ряд и одна четко преподнесенная читателю мысль.
Еще один интересный момент - это обращение, звучащее во многих аналогичных дзисэях. Это самое "ты" ни в коем случае не следует воспринимать как личную отсылку к какому-то близкому автору человеку. Как правило, это негласное обращение вассала к господину, подданного страны - к Императору. Таким образом автор дзисэя как бы подчеркивает, что жизнь свою он положил на верное служение, следуя своему вассальному долгу.
❦ Сакума Сёдзан ❦
Убитый Каваками ученый и просветитель тоже в свое время сложил дзисэй.
「時にあはば散るもめでたし山桜 めづるは花の盛りのみかは」
toki no ahaba chiru mo medetashi yamazakura mezuru wa hana no mori nomi ka wa
Мысль, которую Сакума пытался донести в этом дзисэе, сводится примерно к такому утверждению: "Пусть горные вишни цветут мало и, когда приходит срок, они облетают, даже в этом есть своя красота."
Здесь мы снова видим классический образ, связанный с признанием быстротечности жизни, - это образ цветов вишни, связанный с представлениями о непрочности этого мира, навеянными буддизмом. Срок цветения быстротечен, несмотря на непревзойденное великолепие цветов. Однако Сакума утверждает и то, что жизнь ценна, даже если она коротка, даже если в ней мало свершений и ценных деяний.
Интересно, что этот дзисэй оказался почти пророческим: убили ученого посреди бела дня, одним точным ударом. На сожаления у Сакумы попросту не нашлось бы времени.
❦ Ёсида Сёин ❦
｢身はたとひ 武蔵の野辺に 朽ちぬとも 留置まし 大和魂｣
mi wa tatohi musashi no nobe ni kuchinu tomo tomeokamashi yamato damashii
Сначала рассмотрим более растиражированный дзисэй Ёсиды, сложенный им в тюрьме Дэнматё. Этот дзисэй - один из примеров классических и каноничных предсмертных стихотворений, сложенных с оглядкой на древнекитайские и более ранние японские образцы. Признавая себя истинным патриотом и служителем Родине, Ёсида написал: "Ежели жизнь моя оборвется на полях Мусасино, продолжит жить мой японский дух".
Образ полей Мусасино - распространенный образ в японской литературе, традиционно связанный с красотой нетронутой деревенской природы. Поля эти тянутся с запада на северо-запад от Токио и являются частью равнины Канто. Образ полей Мусасино широко представлен в поэзии эпохи Хэйан (см. «Исэ-моногатари»), в текстах пьес для театра Но и даже в относительно современной японской литературе (роман Доппо Куникады «Поля Мусасино», 1898).
Таким образом, Ёсида как бы отмечает, что умирает на родной земле, оставляя свой дух и решительность дорогой его сердцу стране.
Но есть у него и еще одно предсмертное стихотворение, более "камерное".
｢親思ふこころにまさる親ごころけふの音づれ何ときくらん｣
oya omofu kokoro ni masaru oyagokoro kefu no otozure nan to kikuran
Это стихотворение поистине уже личное, без напускных метафор и громких лозунгов. Средоточие истинных чувств и переживаний человека, готового спокойно принять собственную смерть, но сострадающего своим близким. Так могло бы показаться на первый взгляд, посудите сами:
"Родительская любовь всегда превосходит ту любовь, что дети испытывают к своим родителям. Знать бы, как они воспримут сегодняшнюю весть?"
Однако иначе будет видеться трактовка данного стихотворения, если выискать его конфуцианский подтекст. Подчеркивая собственную сыновнюю почтительность, Ёсида оставляет потомкам два дзисэя, в очередной раз пытаясь подать своим ученикам достойный пример. В первом приведенном нами дзисэе он утверждает свою гражданскую позицию, во втором - уже свои философские воззрения. Иными словами, в своих прощальных стихах Ёсида как бы пытался показать, что жил он ради своей Родины, а превыше всего чтил своих родителей.
❦ Ёсида Тосимаро ❦
Поскольку интерес представляют необычные образы, рассмотрим вот этот занятный дзисэй Ёсиды Тосимаро, одного из учеников Ёсиды Сёина.
「結びても また結びても 黒髪の乱れ そめにし世を いかにせん」
musubitemo mata musubitemo kurokami no midare somenishi yo wo ikanisen
Чем он интересен? Приемом параллелизма, нередким в японской поэзии, и метким, горьким замечанием автора, глубоко связанным с его политическими взглядами. Ёсида сравнивает перемены в мире с прической, которую раз за разом меняют, но крайне неаккуратно. По его мнению, чем больше перемен - тем "растрепаннее" становится и жизнь в стране.
Согласно современной японской трактовке данного стихотворения, в наши дни оно звучало бы вот так: "Если часто менять причёску, волосы спутаются; так и дела мирские. И что теперь предпринять?"
Пожалуй, с Ёсидой нельзя не согласиться. Ведь опрометчивые попытки резко и необдуманно менять порядки в стране, пребывавшей в долгом социально-политическом застое, ничем хорошим не закончатся.
❦ Такасуги Синсаку ❦
Еще один автор оригинального дзисэя - Такасуги. Он не был бы собой, если бы не оставил потомкам предсмертное стихотворение, в котором нет ни слова о смерти, ни единого красочного образа, связанного с быстротечностью и тоскливостью бытия человеческого. Напротив, Такасуги создал подобие лозунга или даже утверждения жизненного кредо.
「おもしろき こともなき世を おもしろく」
omoshiroki koto mo naki yo wo omoshiroku
"Этот мир, в котором нет ничего интересного, я сделаю интересным!"
Особенно забавно это заявление звучит, когда читается оно вместе с полушутливым поэтическим ответом на него, которое написала небезызвестная поэтессе и дама-патриот Номура Бото-ни. А ответила она: "Так живи же так, как велит тебе твое сердце". Звучит как доброе материнское подшучивание в духе "чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось плакало".
❦ Такэти Ханпэйта ❦
「ふたたひと 返らぬ歳を はかなくも 今は惜しまぬ 身となりにけり」
futata hito kaeranu toshi wo hakanaku mo ima wa oshimanu mi to nari ni keri
Это стихотворение тоже несет в себе вполне классическое воплощение самурайской решимости принять смерть легко и без страха. В переложении на современный язык значение дзисэя Такэти могло бы свестись к фразе: "И пусть ушедших не вернуть, а годы моей жизни мимолетно прошли, я готов умереть, ни о чем не сожалея."
Так, без всяких витиеватых метафор и иносказаний, Такэти попытался показать, что даже в ожидании казни он не потерял самообладания.
Интересно, что в такого рода стихотворениях слово "смерть" часто опускается: примеров тому, чтобы оно прямым текстом присутствовало в дзисэе, не так много. Вместо этого употреблялись устойчивые фразеологизмы вроде "пусть кости мои травой порастут", "пусть тело мое истлеет". Однако даже в них слова, коннотативно связанные с понятием смерти, подбираются из числа максимально нейтральных. Так, в уже упомянутых выше дзисэях Ёсиды Сёина, Каваками Гэнсая и Такэти Ханпэйты мы видим слово "身" ("mi" - разброс значений широк: тело, душа, ум, силы, жизнь, положение, мясо и.т.д).
❦ Сакамото Рёма ❦
Хотя считается, что Сакамото Рёма не оставил после себя настоящего дзисэя, сложенного по всем правилам и с целью сделать его выражением своей последней воли и решимости, есть стихотворение, которое часто фигурирует как "предсмертное стихотворение" Рёмы.
Оно звучит скорее как афоризм, что оказывается вполне в характере самого Рёмы:
「世の中の 人は何とも云はばいへ わがなすことは われのみぞ知る」
yo no naka no hito wa nantomo un wa bai e waga nasu koto wa ware nomizo shiru
В переложении на современный язык оно звучит так: "Если во всем мире у кого из людей и спрашивать, что же мне делать, то только я сам и буду знать ответ на этот вопрос".
Судя по всему, в этом стихотворении Рёма пытался оправдать собственные действия тем, что никто не давал ему советы относительно того, какой путь ему избирать и что делать по жизни. Иными словами, так он открыто заявлял, что только он сам несет ответственности за свои дела и решения.
❦ Окада Идзо ❦
Дзисэй Хитокири Идзо - еще один пример каноничного и простого подхода к составлению предсмертного стихотворения. Но, хоть его дзисэй и построен по классической схеме, существующей еще с древних времен "Манъёсю", в нем чувствуется и особая красота.
「君が為め 尽くす心は 水の泡 消えにし後は 澄みわたる空」
kimi ga tame tsukusu kokoro wa mizu no awa kienishi ato wa sumiwataru sora
"Ради тебя душу свою истощил. Но, после того, как исчезну, как пена на волнах, небо станет чистым и ясным"
Аллюзия читается ясно и открыто, но интересен финал стихотворения: Идзо не повторяет хэйанский образец, а красиво переиначивает его, перенося дословное выражение отсутствия сожалений в поэтический образ неба, проясняющегося после сгубившей чью-то жизнь бури.
❦ Дзинбо Сюри ❦
「帰りこん 時ぞと母の 待ちしころ はかなきたより 聞くべかりけり」
kaerikon toki zoto haha no mochishi koro hakanaki tayori kiku bekari keri
Трагически принявший на себя вину своего господина каро (главный советник) хана Аидзу сложил достаточно трогательное стихотворение с оглядкой на конфуцианское восприятие сыновнего долга.
"Когда случится так, что я больше не вернусь домой, как матушка, ждущая меня, ту горькую весть примет? "
Этот дзисэй - прекрасный пример тому, как личные переживания, которые так отягощают процесс умирания, воплощаются в предсмертных стихах, не покрывая голову автора позором. В образных строках звучит горькое сожаление о том, что автор не сможет исполнить свой сыновний долг.
❦ Такэда Канрюсай ❦
「咲く梅の花は はかなく散るとても 香りは君が袖にうつらん」
saku ume no hana wa hakanaku chiru totemo kaori wa kimi ga sode ni utsuran
Образ цветущей вишни или сливы часто встречается как в дзисэях, так и в других жанрах поэзии, в связке с понятием эфемерности и быстротечности. Часто к нему добавляется и параллельный образ цветочного аромата, остающегося, даже если деревья уже облетели. Этот потрясающе красивый образ читается следующим образом: пусть бытие смертных созданий кратко, память о них может жить дольше, чем их бренное тело.
Такэда хотел слыть человеком утонченным и хорошо образованным, поэтому и образное наполнение его предсмертного стихотворения сродни элегической красоте хэйанских танка:
"Расцветших слив цветы стремительно облетят, но их аромат сохрани в своем рукаве"
Например, вот так воплощается тот же образ пышного цветения, увядания и оставшегося после аромата с понятием воспоминаний в танке одного из величайших поэтов эпохи Хэйан, Аривары-но Нарихиры:
"Как будто аромат душистой сливы
Мне сохранили эти рукава,
Лишь аромат...
Но не вернется та,
Кого люблю, о ком тоскую..."
❦ Киёкава Хатиро ❦
「さきがけて 又さきがけん 死出の山 迷いはせじ 皇の道」
sakigakete mata sakigaten shide no yama mayoi wa seji sumeragi no michi
Вот еще один пример глубоко патриотичного дзисэя, звучащего как манифест политических воззрений его автора.
"Первым ступив, так и не оказался в числе первых: дела мирские заставили заплутать на пути к горе Смерти, и не взошел я на нее вместе с Государем"
Здесь появляется не только традиционная попытка выразить собственное поклонение сюзерену, но и добавочный образ "горы смерти". В японском фольклоре образ горы часто связан с представлением о месте, где находится вход на тот свет. Так, например, гора Осорэ на территории нынешней префектуры Аомори часто ассоциируется с вратами ада. Кроме горы Осорэ в Японии есть еще три подобных достопримечательности.
Вообще, в Японии понятие горы часто связано со смертью: рукотворными горами были первые погребальные курганы японских Императоров, в горах бросали умирать лишние рты в бедных семьях, в горах искали мистические порталы в мир иной. Заимствованная из Китая фольклорная и религиозная связка гор со всем таинственным и непознанным и придала им сакральное значение.
С другой стороны, метафоричный образ конкретно в этом дзисэе связан еще и с тем, что "горой" Киёкава называет и собственный путь верноподданного, и собственный жизненный путь к смерти. Именно в этом ключе, как нам кажется, и нужно читать этот образ.
❦ Сэридзава Камо ❦
「雪霜に 色よく花の 咲きがけて 散りても後に 匂ふ梅が香」
yukishimo ni iroyoku hana no sakigakete chiritemo nochi ni niou ume ga ka
Казалось бы, и без того нет числа стихотворениям про снег и сливу, но это - особенное.
А особенное оно тем, что написано было, когда Сэридзава еще сидел в заключении за участие в восстании Тэнгу-то и ожидал собственной казни. Казнь так и не состоялась, зато дзисэй остался. И дзисэй этот - яркое свидетельство тому, что Сэридзава Камо определенно не был просто вечно пьяным быдлом. Ведь необразованный и безвкусный человек не смог бы сложить стихотворение по всем канонам да с оглядкой на хэйанскую поэзию:
"Даже в лютый мороз, посреди снегов яркие цветы распускаются. И после того, как облетают они, все равно остается благоухание сливовых цветов"
❦ Кондо Исами ❦
「孤軍たすけ絶えて俘囚となる
顧みて君恩を思えば涙さらに流る
一片の丹衷よく節に殉ず
雎陽千古これ吾がともがしら
他になびき今日また何をか言わん
義を取り生を捨つるは吾が尊ぶ所
快く受けん電光三尺の剣
只まさに一死をもって君恩に報いん」
kogun tasuke taete fushuu to naru
kaerimite kunon o omoeba namida sara ni nagareru
ippen no tanchuu yoku setsu ni junzu
suiyou wa senko kore waga tomogara
hoka ni tabi kite kyou mata nani wo iwan
gi wo torisei wo tsutsuru wa ware ga tattobu tokoro
kokoroyoku uken denkou sanjaka no ken
tada masa ni isshi wo motte kunon no houin
Кондо Исами полностью разрушил бы свою славу страстного поклонника классических китайских романов, если бы он не написал вот такой любопытный дзисэй. На деле это масштабное стихотворное творение, причем написанное в модном в эпоху Бакумацу поэтическом жанре "сёки-но ута" (дословно - "песнь искренности"). Согласно канонам данного жанра, пришедшего в Японию из Китая, автору следовало наиболее откровенно и искренне выразить в стихах все свои самые сокровенные чувства или устремления.
Но не одной только формой данное, не побоимся сказать, монументальное стихотворение имеет связь с классической китайской культурой. Приведем перевод его первых двух строк:
"Отрезаны были пути для подмоги, и вот я попал в плен
Все оборачиваюсь, тоскливо вспоминая о милостях моего господина, и не могу сдержать слез."
Тут же вспоминается знаменитая "Песнь наложницы Ю", которую по легенде красавица Ю-мэйжень спела для своего господина, Сян Ю, потерпевшего сокрушительное поражение в битве при Гайся в 202 году до нашей эры. Ее господина одолели объединившиеся Лю Бан, Хан Син и Пэн Юэ. Вражеская ханьская армия начала петь песни царства Чу, откуда был родом Сян Ю, чтобы у полководца сложилось ложное впечатление , будто его Родина уже завоевана. Боевой дух его воинов пал, солдаты начали дезертировать. Тогда Сян Ю бросился пьянствовать и спел знаменитую "Песнь Гайся", чтобы выразить свою скорбь. Опечаленная Ю-мэйжень исполнила танец с мечом и ответную песню, чтобы поднять боевой дух господина. Убежденная, что любовь к ней отвлекает Сян Ю, спев свою песню, Ю-мэйжень перерезала себе горло мечом своего господина. В Гайся ее и погребли.
А звучит "Песнь наложницы Ю" вот так:
"Армия Хань взяла наши земли,
И нам в окружении слышатся чуские песни.
Дух моего господина сломлен
Так зачем же мне теперь жить?"
Конечно же, такие печальные песни слагали не только добродетельные дамы. Однако нас в связи с дзисэем Кондо интересует не только его литературная, а историческая подоплека.
Чжан Сунь был генералом времен династии Тан. Прославился он победами над мятежниками во время восстания Ан Си. Современники ругали его за жестокость, историки хвалили его за непревзойденную верность Императору.
В свой дзисэй Кондо вплетает аллюзию на то, как Чжан Сюнь был со всех сторон окружен войсками мятежного Ань Лушаня, будучи запертым в крепости. В оглядке на древнекитайского лоялиста Кондо как бы признает, что и сам он, даже оказавшись в плену, не теряет самообладания и думает только о благополучии своих сюзеренов.
Интереснее всего то, что, уже будучи прямым вассалом дома Токугава, Кондо в дзисэе аллюзирует на верноподданного Императору. То есть, до самого конца он не отрицал собственного двойственного положения, связанного с его политическими взглядами.
❦ Окита Содзи ❦
「動かねば 闇にへだつや 花と水」
ugokaneba yami ni he da tsuya hana to mizu
Хотя все привыкли к "путешествующему" по сети переводу этого стихотворения на русский язык, мы, однако, попробуем предложить еще одну его трактовку.
Известно, что в японской поэзии нередка игра слов, придающая стихотворениям двойной смысл.
На поверхности лежит очевидное - образ цветов во тьме. Однако, второе прочтение звучит вот так:
"Если не могут и шелохнуться, то словно заупокойную службу во мраке проводят цветы и воды"
Создается довольно меланхоличный и печальный образ. Интересно, что слово "тьма", фигурирующее в дзисэе, имеет кроме первого значения еще несколько: "отчаяние", "безысходность".
Так, простое хокку оказывается почти что криком души - глубоко поэтичным и вселяющим чувство сострадания в читателя.
❦ Ямаока Тэссю ❦
「腹痛や苦しきなかに明けがらす」
haraita ya kurushiki naka ni akegarasu
Дзисэй этот Ямаока написал на клочке цветной бумаги прямо перед смертью.
Это хокку потрясающе воплощает в себе предчувствие смерти, сочетающееся с удивительно образным визуальным рядом. Перевести его можно так:
"Болит живот, и этой боли созвучен рассветный воронов крик"
Ямаока передал в нем и абсолютно дзэнское признание неизбежности смерти, и глубоко личную горечь: умер знаменитый мечник и философ от рака желудка.
❦ Сайго Такамори ❦
「ふたつなき 道にこの身を 捨小船 波たたばとて 風吹かばとて」
futatsu naki michi ni kono mi wo sen kobune namitadaba tote fubuki kabatote
Все помнят историю о том, как Сайго, преисполнившись решимости умереть, пытался утопиться вместе с монахом Гэссё. Прыгали они с лодки в морские волны. Монах погиб в пучине, а Сайго спасся.
Образ этого неудавшегося самоубийства сохранился не только в историческом анекдоте, но и в этом дошедшем до нас дзисэе Сайго:
"Плачем вдвоем - я и лодка, мы вместе сбились с пути под ударами волн, под порывами ветра"
Упоминание в дзисэе маленькой лодки, гонимой волнами и ветром, является отсылкой к фразеологической единице "寄辺なぎさの捨小舟", что переводится как "брошенная у берега лодочка". Это выражение употребляется, если говорится о бездомном и беспомощном человеке.
❦ Кацура Когоро ❦
「さつきやみ あやめわかたぬ 浮世の中に なくは私しとほととぎす」
kitsuki yami ayame wakatanu ukiyou ni naka ni naku wa watashi to hitotogisu
"Темная ночь в сезон дождей. Лишь ирисы виднеются. В изменчивом мире плачем вместе - я и кукушка"
У Кацуры удивительно красивый дзисэй, тонко связанный с традициями, сложившимися в японской поэзии.
Кукушка и ее пение - это излюбленный образ в японской поэзии еще со времен антологии "Манъёсю". "Плач" кукушки - это знак безысходной тоски, теснящей сердце. Еще с древних времен распространилось поэтическое сравнение скорбящего или тоскующего автора с одиноко плачущей кукушкой.
Ниже приведем несколько классических примеров из антологии "Манъёсю", в которых присутствуют те же образы, что и в дзисэе Кацуры:
Песня Охарида Хиромими
"Живу один, и грусть меня терзает,
И вот, когда в тоске этих ночей
Здесь с плачем; надо мной
Кукушка пролетает"
Песня о кукушке, сложенная Отомо Якамоти
"Кукушку ожидаю я напрасно,
Она не прилетает, не поет.
Ужели потому, что день еще далек,
Когда я ирис жемчугом прекрасным
На нить сумею нанизать?"
Песня, сложенная в печали принцем Ямакума, когда скончался принц Ивата
(фрагмент)
"Утром рано
Каждый день
Проходил, наверно, ты,
Совершая этот путь,
Верно, думал каждый раз:
Лишь придет веселый май,
Запоет кукушка здесь,
Нежных ирисов цветы,
Померанцы мы сорвем,
Яшмой нанизав на нить,
Мы сплетем себе венки…"
Однако тоскливый образ плачущей кукушки встречался не только в лирических стихотворениях. Распространен он был и в дзисэях; некоторые примеры предсмертных стихотворений, в которых воплотился данный образ, можно отыскать в эпохе Сэнгоку.
Например, знамениты парные дзисэи Сибаты Кацуиэ и его супруги О-Ити-но каты.
Вот это сложил сам Сибата перед смертью:
夏の夜の 夢路はかなき 跡の名を 雲井にあげよ 山ほととぎす
Natsu no you no yumeji wa kanaki ato no na o kumoi ni ageyo yama hototogisu
"В летнюю ночь, полную мимолетных грез, унеси меня в облака, горная кукушка"
А это сложила его супруга, принявшая смерть вместе с ним:
さらぬだに 打ちぬる程も 夏の夜の 別れを誘ふ ほととぎすかな
Saranudani uchi nuru hodo mo natsu no you no wakare o sasofu hototogisu kana
"Еще не отправившись в путь в эту летнюю ночь, слышу прощальный зов. Не кукушка ли это?"
❦ Накадзима Сабуроскэ ❦
「ほととぎす我も血を吐く思ひかな」
hototogisu ware mo chi wo haku omohi kana
"Кукушка, неужто и мне теперь предстоит кровь с дыханием своим выплюнуть?"
Судьба Накадзимы глубоко трагична: он встретил смерть в Эдзо, вместе с другими сторонниками павшего Сёгуната. До того, как закончить свой жизненный путь, он, уже будучи немолодым человеком, успел увидеть гибель своих сыновей.
Тем драматичнее и печальнее звучит его предсмертное стихотворение: как будто, оплакивая павших, автор только и дожидается, когда же смерть придет и за ним.
❦ Касуга Саэмон ❦
「散りてまた誉れを残す牡丹人」
chirite mata homare wo nokosu botanjin
"Человек - точно пион: когда опадут лепестки, останутся только честь и слава"
Образ пиона - это метафора отчаянной храбрости, поэтому, человек, отождествляемый с этим цветком, автоматически приобретает некий героический ореол.
Если мы вспомним, что Касуга избрал для себя горький путь, разделив драматическую судьбу многих самураев республики Эдзо, это образное, емкое хокку прозвучит как манифест. Сложить голову, но не сдаться. Проиграть, но не потерять честь.
❦ Сасаки Тадасабуро ❦
「くちはててかばねの上に草むさば我が大君の駒にかはまし」
kuchihatete kabane-no ue-ni kusamusaba ware ga ookimi-no koma-ni kahameshi
"Тело истлеет, cверху травой порастет могила моя. Пусть же конь Господина травой этой кормится!"
Командир Мимаваригуми слыл недурным поэтом, и не зря: это стихотворение настолько канонично, что его можно ставить в пример всем, кто спросит, как надо писать дзисэй. Здесь прослеживаются все аллюзивные переклички с древними образцами, причем, в большей мере с китайскими.
❦ Амано Хатиро ❦
「北にのみ 稲妻ありて 月暗し」
kita ni nomi inazuma arite tsuki kurashi
"Лишь на севере виднеются молнии, луна же сокрыта во мраке"
Это стихотворение, образное и красивое, метафорически передает последние переживания Амано за свою Родину. Поскольку в войне Босин он сражался на стороне павшего Сёгуната, а смерть принял уже в плену, не дожив до конца войны, прочитать образный ряд становится проще. Север на момент смерти Амано еще противостоял Новой Правительственной армии, но и над ним уже нависли тучи. Луна, сокрытая во мраке, - это иносказательный образ неизвестности, причем гнетущей и скорбной.
❦ Накано Такэко ❦
「ものゝふの猛き心にくらぶれば数にも入らぬ我が身ながらも」
mononofu no tateki kokoro ni kurabureba kazu ni mo iranu waga mi nagaramo
Такэко была во всех отношениях неоднозначной женщиной. Ее имя стало в один ряд с именем незабвенной Томоэ-годзэн, и не зря. Даже ее дзисэй, прекрасно передающий жизненную позицию Такэко, оказался двусмысленным. Прочитать его можно двояко:
"Если бы я соревновалась с иными воинами в свирепости сердца, то некоторые мне бы уступили" или же "Если бы я соревновалась с иными воинами в свирепости сердца, то все равно бы не вошла в их число"
Таким образом, в дзисэе Такэко звучит не то насмешка над мужчинами, которые могли бы смотреть на нее свысока, не то признание того, что в итоге она так и не смогла стать вровень с самураями только из-за собственного пола.
Дзисэи эпохи Бакумацу разнообразны по форме и по образному содержанию, однако в одном они все похожи: если вчитаться в их строки, легко представить себе, что за человек был их автор.