Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга

[moth-prince]

Название: Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга
Автор: oni-fukucho
Бета: Leedie
Размер: 2251 слово
Форма: фандомная аналитика
Рейтинг: PG-13
Примечание: все картинки кликабельны
Для голосования: #. WTF Yakuza 2015 - работа "Сублимированная и открытая гомоэротика в нинкё-эйга и якудза-эйга"



Типичная тема классического якудза-эйга — настоящая верная мужская дружба и преданность патриархальной фигуре главы группировки, так что и неудивительно, что в этих фильмах между героями часто проскакивают намеки на гомоэротику — а то и вообще латентную гомосексуальность.
Не то чтобы авторы сценариев преследовали таковую цель: проблема гомоэротических недосказанностей в якудза-эйга тесно связана с тем, что женские персонажи в данном жанре традиционно уходили в тень, на второй план, в то время, как мужская дружба и братские узы — напротив — оказывалась ключевой сюжетообразующей завязкой.
Поклонение юных куми-ин, которое они выказывают своим "старшим братьям" и главе клана, сродни нежной влюбленности. Что трудно отрицать: подобное явление наблюдается в любом сугубо мужском коллективе, строящимся на жесткой иерархии. Его никоим образом не следует приравнивать к гомосексуальности в ее прямом понимании: эта влюбленность в идеале не завершается физической близостью, она строится на чувстве восторга, поклонения.

В фильме «Врата юности» (Seishun no mon, 青春の門, 1975. У него есть еще несколько версий, но мы остановимся на этой), главный герой — Шинске — откровенно и явно влюбляется в Горо (который по совместительству — еще и оябун). Как раз тут можно увидеть данное явление в его классическом виде: юноша ищет в Горо не только авторитет, заменяющий ему отцовский — он видит одновременно и героя, и пример для подражания, и недостижимый идеал. И, конечно же, он не может не влюбиться. Невинно и восторженно. Кстати, в английском языке есть отличное выражение, как нельзя лучше описывающее такие чувства: puppy love (щенячья любовь — страстная влюблённость детей и подростков в своих кумиров, учителей, старших товарищей).
В сцене, где они едут на одном мотоцикле, Шинске тесно прижимается щекой к спине Горо, одновременно испуганный и полный восторга, он даже не сразу отрывается от предмета обожания, когда они останавливаются.
В другой сцене, уже наедине со своим ровесником — молоденьким чинпирой — Шинске фактически дает себе сдрочить. Конечно, здесь уже открыто дается понять, что попавший в дурную компанию парень — отброс общества, который предается сомнительным удовольствиям. Но подобная откровенность в японском кинематографе того времени — дело примечательное.

Редко бывает, чтобы у главного героя так мощно и ярко была прописана биография, но, поскольку фильм этот — сродни эпической саге, за жизнью Шинске мы наблюдаем с его детских лет. Его отец, Дзюзо с ирэдзуми с изображением паука, был убит, когда пытался героически спасти корейских шахтеров. Выращенный своей мачехой, Таэ, Шинске становится маменькиным сынком. По сути своей, он — сирота, и с юных лет он водится с маргиналами — корейскими рабочими, якудза. Вот и получается, что у подростка довольно непонятная сексуальная ориентация.

Исторически и традиционно гомоэротика в Японии — тема болезненная. Иногда с ней боролись, иногда она была в моде. Однако на Западе подобные вещи всегда подвергались яростному осуждению, даже несмотря на то, что в Японии поднятие темы нетрадиционной ориентации нисколько не мешала тому, что герои женились, заводили детей — да и вообще были откровенно бисексуальны. У всех уже мозолит глаза от ссылок на бесконечные примеры однополых отношений как в среде самураев, так и среди горожан. Якудза часто зовут себя современными самураями — так что, традиции чтят.

В якудза-эйга шестидесятых годов эта щекотливая тема чаще всплывает, чем оказывается не упомянутой. Десятилетием позже ее касаются пренебрежительно, а то и вообще в комическом ключе. Так, в 7 части серии «Новая тюрьма Абараши» (Shin Abashiri Bangaichi: Fubuki no Dai-dasso, 新網走番外地 吹雪の大脱走, 1971) антагонист и любитель трансвеститов выглядит довольно утрировано, как будто фильм снимали уже по европейским канонам.

Но, в общем-то, тема латентного влечения к другому мужчине не вызывала у публики отторжения, так что временами она так и прет наружу. Так, в «Благородной истории времен Сёва: Человеколюбие и справедливость львиной собачки среди пионов» (Showa Zankyo-den: Karajishi jingi , 昭和残侠伝 唐獅子仁義, 1968) герои Такакуры Кэна и Икэбэ Рё в начале фильма оказываются врагами, а к концу — под одним зонтом отправляются на свое финальное сражение, а вокруг — роняют лепестки сакуры в цвету. Интересно, что скрытая гомоэротика в оговоренном жанре вообще имеет обыкновение проявляться в именно феномене благородного "броманса". Однако... зная японские особенности "броманса" — там недалеко и до искренней привязанности.

Вот и думается, не совпадение ли, что в японском искусстве такие прогулки под одним зонтом — метафорическое обозначение любовной связи между персонажами. Трудно поверить, что в искусстве, прямо продолжившем театральные традиции Кабуки, сценарист мог не знать о такой метафоре.

Схожие отношения можно обнаружить и в другом фильме той же серии, «Благородная истории времен Сёва: Волк-одиночка» ( Showa Zankyo-den: Ippiki okami, 昭和残侠伝 一匹狼, 1966). Фильм вышел раньше, но там тоже есть сцена с прогулкой под одним зонтом. Но здесь все как-то еще более хлестко: «гетная» романтика в исполнении Такакуры Кэна и Фудзи Дзюнко выглядит ненастоящей и тусклой по сравнению с эмоциями, сыгранными Такакурой и Икэбэ в этом фильме.

Действие фильма разворачивается в начале эпохи Сёва, конец двадцатых — начало тридцатых годов. И чуть ли не архаично звучат слова героя в исполнении Икэбэ Рё, говорящего персонажу Такакуры: «Вероятно, ты привлек мое внимание. Нет... Только моя сестра...», а после этого еще и прекращающего их поединок.

Финал приводит зрителя еще в большее замешательство: герой Икэбэ присоединяется к герою Такакуры, когда тот отправляется на бой со своим врагом. Идет он позади, с уважением, как если бы главного героя сопровождала его возлюбленная. И, конечно, как любая романтическая история в японском кино, эта повесть о благородстве и преданности заканчивается печально: пафосным поединком на мечах, гибелью героя Икэбэ и тем, что персонаж Такакуры отправляется в тюрьму.

В начале эпохи Эдо театральное искусство вообще тесно переплеталось с однополыми отношениями: был даже жанр пьес об отношениях самураев с их юными пажами. Но потом последовало ужесточение законов: юношам запретили отращивать длинные боковые пряди, чтобы те выглядели менее женственно и не привлекали внимания старших мужчин. И все-таки бордели с мужчинами-проститутками процветали, пусть и не так бурно, как заведения с женщинами. Кроме того, не зря были популярны истории с переодеваниями — такие, как, например, про знаменитого вора Бэнтен-козо.

Открытая гомоэротика в классических якудза-эйга — редкость, зато в работах современных режиссеров она периодически проскакивает. В «Годзу» (Gokudō kyōfu dai-gekijō: Gozu ,極道恐怖大劇場 牛頭, 2003) и «Убийце Ичи» (Koroshiya ichi, 殺し屋1, 2001) – фильмах режиссера Миикэ Такаси – среди всего треша и гротеска находится место и для нее.

Сублимированность более ранних фильмов позволяла некоторым намекам пройти мимо тех, кто их видеть не желал. В одном интервью западной журналистке актриса Хидари Сатико отметила важность подтекста так: «В отличие от того времени, сейчас молодым людям по вкусу мужчины с легким намеком на гомосексуальность». Присутствовавший там режиссер Хани Сусуми перебил ее и заявил: «А я так не считаю». Тогда Хидари снова настояла на своем. Тут-то и проявилась эта тенденция: госпожа Хидари прочла между строк.

В золотой век фильмов о благородных игроках и девушки, и юноши одинаково восхищались их главными героями: ведь там были убийственно красивые мужчины с печальными глазами, которые часто нежнее и мягче обращались со своими юными товарищами, чем некоторые молодые люди — со своими подругами.
Когда эпоха классических нинкё-эйга прошла, фильмы про якудза стали брутальнее, жестче, так что подобные отношения на экране уже рассматривались как проявление слабости. В кино стало больше крови — в зрительных залах стало меньше женщин.

А вот в фильме «Точка кипения» (Juugatsu, 3-4X10月, 1990), например, в одной из сцен наблюдается открытая попытка совращения одного мужчины другим — во время пьянки окинавской группировки. Но тут это обыгрывается скорее в комическом ключе — хоть и намекается, что без подобных вещей мир якудза не мыслится.

В фильме «Блуждающие огни» (Onibi, 鬼火, 1997) главный герой, Кунихиро, производящий впечатление откровенного стереотипного мачо, находится в таких отношениях с другим персонажем (более женоподобным, к слову), что временами они напоминают семейную пару. В золотой век фильмов про якудза они были бы на равных — оба такие мужественные, но чувствительные, нигде бы и не проскользнул подобный намек на распределение ролей... в паре.

Зато смешно и придурковато выглядит откровенно нетрадиционного вида наемный убийца из фильма «Мужчина с кожей акулы и девушка с персиковыми бедрами» (Samehada otoko to momojiri onna, 鮫肌男と桃尻女, 1999).

И кажется, что красота подтекста старых фильмов действительно должна была сохраниться в современном кинематографе: ведь эмоциональность и благородство на экране прописаны были многим эстетичнее открытой порнографии.
Как только в фильме можно кого-то кем-то сношать — это автоматически становится оружием режиссеров в доказательстве порочности и дрянности жизни преступников.
Романтика недосказанности была многим красивее — и никогда не делала фильмы вульгарными и нарочито пошлыми.

Хотя иногда этот самый элемент недосказанности в классических фильмах о якудза выходит на поверхность, он все равно остается как бы скрытым от глаза зрителя. Ведь всегда можно привести вырванное из контекста «Чувства, связывающие мужчин — великая вещь» в исполнении Такакуры Кэна. Зал скорее уж откликнется благостной дрожью: ведь что асексуально — то эстетично.
Реалистичная подоплека этого самого подтекста и делает его таким красивым: ведь многие молодые люди, вступавшие в группировки, действительно были как минимум бисексуалами.

В фильмах середины шестидесятых — начала семидесятых любовь к женщине редко была сюжетообразующей мотивацией героя, а вот благородная дружба — очень часто. Только если женщина сама — протагонист и якудза, как, например, в серии «Игрок Красный пион» ( Hibotan Bakuto, 緋牡丹博徒, 1968 — 1972), она становится этой самой причиной, толкающей на подвиги. Но есть одно но. В этой серии женщина — равная среди мужчин, поэтому поэтичная романтика снова сводится к латентной гомоэротике.

Более традиционные якудза-эйга рассматривают отношения с женщинами как нечто излишнее, неуместное. Ведь равно как в самурайских боевиках любовь к женщине ломает герою жизнь и лишает его доблести, так же и здесь. Они боятся за своих возлюбленных, пытаются отговаривать от попыток совершать подвиги. Так, в «Благородной истории времен Сёва: Залитая кровью львиная собачка среди пионов» (Showa Zankyo-den: Chizome no Karajishi, 昭和残侠伝 血染めの唐獅子, 1967) Фудзи Дзюнко играет роль умоляющей, рыдающей возлюбленной главного героя, совсем не похожей на главную героиню «Красного пиона».

В этом фильме, кстати, есть еще один типичный пример сублимированной гомоэротики. Такакура играет здесь персонажа, который только вернулся в Японию из Маньчжурии. На родине он наследует управление строительной компанией и становится начальником над группой рабочих, которых постоянно донимают якудза, желающие наложить свои лапы на эту самую компанию. Герой Такакуры вынужден вспомнить жестокости военной жизни, вступая в неравный бой с новыми врагами, и в конце фильма светит своей знаменитой ирэдзуми.
Другой ключевой персонаж того же фильма, в исполнении Цугауры Масахико, — якудза-идеалист, который превыше всего ставит долг перед своим оябун и кодекс чести. Но, как часто бывает, его идеалы оказываются несовместимы: ведь его оябун — человек корыстный и жестокий, пытающийся отобрать ту самую строительную компанию и лишить работы честных людей. А ведь предать своего оябун — значит пойти против кодекса чести. А подчиниться ему — значит пойти против человечности и чести. В итоге персонаж оказывается перед неразрешимой дилеммой, а потом его и вовсе исключают из группировки, по горло пресытившись его пламенными речами. Так что он присоединяется к главному герою в его финальном поединке.

Чувственная дружба между протагонистом и другим ключевым персонажем, естественно, не требует видимой консумации в виде физической близости. Заменой ей служит последняя битва — бок о бок — когда один из них обязательно лишается жизни.
В этом фильме лучший друг протагониста погибает, а сам герой отправляется в тюрьму. Иногда оба героя выживают, иногда — оба погибают. Но, как правило, друг протагониста убит раньше, и он бросается в бой с еще большей яростью — чтобы отомстить за него.
Единственным актом храбрости возлюбленной протагониста в том же фильме оказывается всего-навсего шитье кимоно, в котором он пойдет в последний бой. Как-то скупо, если сравнивать с жертвой его лучшего друга.

Широкоэкранная, цветная серия «Благородных историй» — апогей развития нинкё-эйга. С первым фильмом серии Такакура Кэн стал суперзвездой и задал стереотип протагониста в фильмах данного жанра до середины семидесятых, когда нинкё-эйга вышли из моды, и на смену им пришли более современные якудза-эйга. Такакура, к слову, остался популярен — просто роли его изменились. Немного. Совсем чуть-чуть.

В первом фильме из серии «Благородныз историй эпохи Сёва» (1965) события разворачиваются вскоре после Второй мировой, в тягостные годы американской Оккупации. Родной город главного героя, Синдзи, лежит в руинах. Когда-то он следил за порядком на местом рынке, и даже обещал предыдущему человеку, что крышевал его, что сохранит все в честном виде.
После войны настало время черного рынка — и Синдзи все труднее бороться с несправедливостью. Тогда он — вместе со своим лучшим другом с томным взглядом — устраивает кровавый налет на штаб местной группировки, учинившей весь этот беспредел. Друг протагониста — с пистолетом, а он сам — с мечом. И, конечно же, в суматохе налета друг погибает. А Синдзи — отправляется в тюрьму.

Интересное исключение из такой модели построения сюжета — «Театр жизни» (Jinsei gekido: Hishakaku to kiratsune, 人生劇道, 1968), снятый режиссером Учидой Тому, который известен многим по серии из шести фильмов про Миямото Мусаси с Накамурой Кинноскэ в главной роли. Да, в «Театре жизни» тоже можно усмотреть, что между главными героями проскакивает «искра», но роль дамы сердца здесь не сведена на второй план.
Актер Цурута Кодзи, который в этом фильме исполнил роль игрока Каку, когда-то прошел все тренировки, готовясь стать камикадзе, но конец войны застиг его прямо перед последним вылетом. Фудзи Дзюнко играет роль женщины, ради которой он убивает... и которая влюбляется в другого мужчину — в исполнении Такакуры Кэна. Но героиня — женщина крепких моральных устоев, и, отягощенная муками совести и горечью от собственной вины перед Каку, она не может даже консумировать свои чувства к другому мужчине.

Таким образом, можно отметить два типа скрытой гомоэротики в жанре нинкё-эйга и якудза-эйга: это "щенячья любовь" юноши к его старшему товарищу или оябун и "броманс" между главным героем и его ближайшим товарищем.