О грустном

[moth-prince]

Вот так и рождается моя депрессия. Сел за курсач, как только дошел до 13вечной концепции героя - наткнулся-таки на болезненное осознание, что буду писать и об Ацумори. Так что потырил немного интересностей с просторов интернета.




Тайра Ацумори (平敦盛 (1169-1184) - это, если помните, племянник Киёмори. Шикарный такой персонаж - поэт, придворный, на флейте поигрывал. В свои юные годы даже ухитрился дотянуть до Ити-но-тани. Только там он голову и сложил. Причем так, что об этом до сих пор слёзы льют. Всем помнится прекрасная история о том, как в ночь перед битвой он играл на своей флейте, - отгоняя дурные предчувствия воинов Тайра.



"Когда самураи Минамото внезапной атакой выбили Тайра из крепости и сбросили их в море, то воины Тайра, пешие и конные, в поисках спасения бросились по мелководью к своим кораблям.

Среди них был и шестнадцатилетний Ацумори, приходившийся племянником самому Киёмори.
Юноша воспитывался как придворный аристократ, был прекрасным музыкантом и поэтом. По вечерам, когда утихали сражения, Ацумори играл на флейте и своей музыкой поднимал дух уставших воинов. Играл он и накануне битвы при Итинотани."



Ацумори прощается с Тамаёри-химэ, своей возлюбленной

Когда не осталось сомнений, что Тайра проиграли сражение, Наодзана Кумагай рассудил: «Витязи Тайра побегут к берегу, дабы спастись на кораблях. Вот бы сразиться с кем-нибудь из их прославленных полководцев!» С этой мыслью он пустил своего коня к побережью и вдруг увидел: какой-то воин на скаку бросился в воду вместе с конем и уже проплыл несколько танъов, направляясь к судну, плававшему поодаль. На всаднике светло-зеленый панцирь, книзу переходящий в темно-зеленый, на кафтане вышиты журавли, на голове двурогий шлем, у пояса меч с золотой насечкой и серый в яблоках конь под седлом, украшенным позолотой. «Несомненно, это знатный военачальник!» — подумал тут Кумагай. — Эй, вернись! Стыдно показывать врагу спину! — крикнул он и, развернув веер, стал махать им, призывая беглеца возвратиться. И тот принял вызов, повернул коня и вернулся. Едва он поднялся на берег, как противники поравняли коней, схватились и оба рухнули наземь. Кумагай сдавил врага, прижал к земле и уже сдвинул с него шлем, чтобы снять голову, как вдруг видит: перед ним юноша не старше семнадцати лет, лицо слегка набеленное, зубы покрыты чернью, почти ровесник Наоиэ, его собственному родному сыну... Потемнело в глазах у Кумагая, дрогнула рука, ударить он не решился.

— Кто ты, кто таков? Назовись! Я пощажу тебя! — сказал он, но юноша на вопрос ответил вопросом:

— Сам-то ты кто таков?

— Я человек незнатный, зовут меня Наодзанэ Кумагай, я житель земли Мусаси! — назвал себя Кумагай.

— Стало быть, я вправе не объявлять тебе свое имя! А для тебя — великая честь сразиться со мной! Снимай мне голову, хоть и не ведаешь, кто я! После спросишь у людей, они скажут!

«Доблестный витязь! — подумал Кумагай. — Убить одним врагом больше, — этим не спасти проигранной битвы, а пощадив одного врага — победы не умалишь! Как я сокрушался, когда ранили Наоиэ, хотя рана была пустячной! Велико же будет горе отца этого юного господина, когда он узнает о смерти сына! О, если бы я мог пощадить его!» — С этой мыслью он оглянулся и увидел, что к ним приближаются Кадзихара и Дои во главе полусотни всадников.
(с)



— Мне хотелось бы пощадить тебя, — утерев слезу, сказал Кумагай, — но ты видишь — наших воинов много, целые тучи! Раз Уж все равно тебе погибать, лучше умри от моей руки, а я буду молиться за твою душу!

— Не медли же, рази поскорей! — отвечал юноша.

От великой жалости сердце Кумагая, казалось, остановилось; не в силах собраться с духом, он не знал, куда направить удар. Но бесконечно медлить было нельзя, — и, обливаясь слезами, он снял юноше голову.

— Увы, нет доли прискорбней, чем удел самурая! Разве пришлось бы мне испытать столь горькую муку, родись я не в семье самурая? Какое безжалостное убийство я совершил! — так изливал он горе, переполнявшее сердце, и, закрыв лицо рукавом, проливал горючие слезы.

Но что толку без конца плакать. Немного погодя, он снял шлем с отрезанной головы и хотел уже завернуть ее в кусок ткани, как вдруг заметил флейту в парчовом футляре, заткнутую за пояс убитого.

«Несчастный! Это он играл сегодня утром на флейте в крепости Тайра! Велико наше войско, десятки тысяч воинов, но не сыщешь ни одного, кто взял бы с собой флейту в боевой стан! У знатных вельмож и впрямь нежная, утонченная душа!» — подумал Кумагай. Потом он показал эту флейту Ёсицунэ, и все, кто был при этом, пролили слезы. И узнал тогда Кумагай, что убитый — юный Ацумори, семнадцатилетний сын Цунэмори, главы Ведомства построек.

Эту флейту получил Тадамори, дед убитого юноши, искусный игрок на флейте, в дар от императора Тобы. Затем ее унаследовал Цунэмори и отдал в собственность сыну, ибо Ацумори отличался особым талантом к музыке. Называлась та флейта «Веточка». И внезапно в душе Кумагая созрела решимость уйти от мира.

Спору нет, и музыка и стихи суть пустые звуки, вздорные, суетные забавы, но все же случается иногда, что они способны подвигнуть человека на путь служения Будде. Звуки флейты, на которой играл Ацумори в утро той битвы, привели Кумагая к прозрению. При мысли об этом волнение объемлет душу!
(с)



Вставил уж весь отрывок из Хэйке моногатари - все равно пригодиться. Сколько ни перечитываю - комок в горле встает. Вообще, мне чертовски сложно было читать эту книгу, не депрессуя. Мне вообще Тайра гораздо симпатичнее, чем Минамото. Вторые, как посмотреть - одни варвары и непонятно за какие небесные пряники получившие такую удачу, кривозубые придурки. Да-да, все только от человеческой зависти. В истории Ацумори меня, правда, порадовало, что его убийца не вынес такого ужаса и ушел в монахи - похвально для того, кто служил кривозубому придурку.




могила Ацумори